Генри Джеймс - Трофеи Пойнтона
Она вполне приготовилась удивиться новому облику Рикса: миссис Герет была неподражаемой кудесницей, правда, оговоримся, когда ей в руки попадал хороший материал; но от того впечатления, которое ожидало ее уже на пороге, у нее захватило дух и ноги подкосились. Когда она прибыла, спускались сумерки, и в простом квадратном холле, одной из немногих достопримечательностей дома, блеск венецианской люстры лишь исподволь указывал на роскошь висевших по обеим стенам восхитительных гобеленов. Мгновенная догадка, что Рикс был весь обставлен за счет Пойнтона, поразила ее как удар: она вдруг словно увидела себя соучастницей преступного сговора. В следующее мгновение, попав в объятия миссис Герет, она мысленно отвернулась от этой картины; и все же успела заметить, словно при яркой вспышке света, огромные бреши в том, другом доме. Два гобелена, не самые большие, но зато самые безупречные по тону, составляли, можно сказать, главную гордость Пойнтона. Когда к ней снова вернулась способность ясно различать все вокруг, она уже сидела на диване в гостиной, вперив глаза в предмет, вскоре обозначивший себя как большой итальянский шкаф из красной гостиной в Пойнтоне. Даже не смотря по сторонам, она не сомневалась, что комната обставлена и другими подобными вещами, вернее, до отказа заставлена трофеями, в борьбе добытыми ее старшим другом. И тут ее обтянутые перчатками пальцы, покоившиеся на сиденье дивана, задрожали от прикосновения к старинной бархатной парче, бесподобную фактуру которой она могла узнать — узнала бы из тысячи! — не опуская на ткань глаз. Глаза были прикованы к шкафу с каким-то необъяснимым ужасом, и она терзалась вопросом, нужно ли ей дать понять, что она узнает парчу, узнает всё, или просто изобразить невозмутимость. Но только как изобразить, когда об этом звенят даже подвески на люстрах, когда рядом стоит миссис Герет, вперившись взглядом в нее, как она сама в итальянский шкаф, — стоит, подавшись вперед и ссутулив спину, словно атлант под тяжестью земного шара. Она ужаснулась, представив себе воочию, что миссис Герет сделала, что взвалила себе на плечи. Сейчас эта леди напряженно ждала и следила за ней, собираясь с духом и призывая на свое лицо то же выражение доверительности и непокорности, какое было у нее в тот день, когда Фледа застигла ее врасплох в пойнтонском коридоре. Ничего не сказать было бы чистейшим фарсом; и в то же время восторженно восклицать, проявлять солидарность значило бы проникнуться мерзким ощущением соучастия в воровстве. Это гадкое слово все звучало в ее ушах, пока сама Фледа хранила безмолвие в надежде избавиться от режущего слух звука, и Фледа испуганно переводила глаза с места на место, вправо-влево, как загнанный в угол зверек. Что же до общей картины, то яснее всего ей вновь и вновь виделись оставшиеся где-то далеко пустые ниши, срамная нагота проплешин на высоких оголившихся стенах. Наконец она выдавила из себя что-то бессвязно-вежливое, сама не ведая что, — ни к одному дому, ни к другому это отношения не имело. И тут опять почувствовала у себя на плече руку миссис Герет.
— Я приготовила для вас прелестную комнату — очень славную, правда! Вам понравится. — Произнесено это было с необычайной ласковостью и с улыбкой, означавшей: «О, я знаю, что вы думаете; но какое мне дело, если вы как прежде верны мне, как прежде на моей стороне!»
Все в конце концов свелось к вопросу, кто на чьей стороне, подумалось Фледе, потому что весь дом был приведен в боевой порядок. Сейчас, когда в мягком свете лампы то одна, то другая деталь проступала вдруг во всем великолепии, Фледа не могла удержаться, чтобы не провозгласить мысленно все это торжеством вкуса. Страсть к прекрасному вновь ожила в ней; и что, как не блистательная дерзость, более всего разжигало сейчас ее страсть? Своенравность миссис Герет стала — по силе воздействия — кульминацией всех ее впечатлений.
— Просто невероятно, что вы сотворили с домом! — Глаза вновь прибывшей встретились с глазами хозяйки, которые тотчас озарились радостью. Миссис Герет и сама была довольна тем, что сотворила. Нотки невольного восхищения придали отзыву Фледы совсем не тот смысл, какой она имела в виду: выходило, что она сама, по собственной глупости, с первой минуты провозгласила, на чьей она стороне. Именно так и восприняла ее слова миссис Герет: она кинулась на шею к этой чудесной девушке и еще раз нежно стиснула ее в своих объятиях; так что Фледа поспешила добавить, нарочно сменив тон на суховато-деловой: — Подумать только, вы забрали с собой абсолютно всё!
— Не всё, нет — я же понимала, что в этой лачуге много не разместишь. Я взяла только необходимое.
Фледа поднялась с места, обошла по кругу комнату.
— Необходимым оказалось все самое лучшее — что называется morceaux de musee,[3] отборные жемчужины!
— Сор мне определенно не нужен, если вы об этом.
Миссис Герет, сидевшая на диване, посмотрела туда, куда направлен был взгляд ее молодой приятельницы, лицо ее все еще светилось довольством, она медленно потирала свои крупные, красивые руки. Где бы она ни находилась, она сама была главным экспонатом. Фледа впервые услыхала, что в Пойнтоне, оказывается, имелся «сор», но в тот момент она не придала значения этой очевидной неискренности, она лишь, стоя на месте, оглядывала комнату и называла, один за другим, как если бы держала в руке опись, предметы, которые в Пойнтоне были распределены по всему просторному дому и которые здесь, если искать недостатки, слишком напоминали менуэт, исполняемый на старом коврике у камина. Она знала их все, каждый в отдельности, знала о каждой мелкой трещинке и каждой милой черточке — знала их по именам, приобретенным благодаря какой-то особенности их истории, оригинальной примете; и она во второй раз почувствовала, что, продемонстрировав свою осведомленность, невольно дала миссис Герет повод считать сказанное безусловной похвалой. Миссис Герет всегда была неравнодушна к похвале, а самый верный путь к ее сердцу находил тот, кто умел воздать должное ее моральным устоям. Глаза ее вспыхнули по-особому, когда Фледа, вконец сраженная увиденным, вдруг воскликнула:
— Как, даже мальтийский крест!
Этим именем, строго говоря, не вполне верным, в Пойнтоне всегда называли миниатюрное, но великолепно исполненное распятие из слоновой кости, шедевр изысканности и выразительности, созданный в период высочайшего расцвета испанского искусства, — о его существовании и о зыбкой возможности заполучить его миссис Герет услыхала на Мальте много лет тому назад благодаря случайным и романтическим обстоятельствам: она ухватилась за ниточку и не отпускала ее, пока не сумела, пройдя сквозь множество таинственных лабиринтов, наконец откопать это сокровище.
— Даже мальтийский крест? — встав, возмущенно повторила за ней миссис Герет. — Дитя мое, вы же не думаете, что этим я могла бы пожертвовать! Да кем бы вы меня тогда считали?
— Одна-единственная вещица, не важно, какой ценности, — сказала Фледа, — в любом случае не повлияла бы на ваш величественный образ. Я считаю вас всего-навсего кудесницей, каких не видывал свет. Вы провернули всё молниеносно — и без шума! — Голос ее слегка дрожал, ибо неприкрашенный смысл ее слов сводился к тому, что предприятие, которое так ловко провернула ее приятельница, — из разряда тех, что творятся под покровом тьмы. Фледа чувствовала, что ей просто нечего больше сказать, пока она не выскажется напрямик о характере опасности, которой, как она прекрасно понимала, подвергала себя миссис Герет. — Да как же вам удалось все это незаметно вывезти?
Миссис Герет призналась в рискованности своего поступка с цинизмом, удивившим юную леди:
— Точный расчет и выбор момента. Я и вправду действовала бесшумно и вправду молниеносно. Умелый маневр и потом — стремительный прорыв.
Фледа сделала глубокий вдох: в бедной своей приятельнице она разглядела далеко не только светскую невозмутимость, но и неприкрытое ликование, эмоцию сравнительно простую и понятную. Справедливости ради нужно сказать, что ликование ее было вызвано не столько тем, что она совершила, сколько тем как — провернув операцию под стать тем, память о которых хранится в анналах выдающихся преступлений.
— Удалось, потому что я все предусмотрела и ничего не оставила на волю случая: каждый этап был тщательно спланирован, оставалось только претворить замысел в жизнь, и я уложилась в считанные часы. Во многом это был вопрос денег: о, с расходами я не считалась! — без многочисленных помощников мне было бы не справиться. Целая армия рабочих, упаковщиков, грузчиков и иже с ними, включая тех, кто мог предоставить вместительные фургоны. Пришлось договариваться на Тотнем-Корт-роуд, пообещать хорошую цену. Я еще не расплатилась — счет будет чудовищный, — но главное, дело сделано! Экспедиция должна была пройти как по маслу — это решало всё! «Даю вам два дня, — сказала я. — Ни секунды больше». Мы ударили по рукам, и за два дня они управились. Во вторник утром приехали, в четверг их уже не было. Да, не скрою, в среду некоторые работали всю ночь напролет. Я все продумала до мелочей; я с ними носилась, улещивала как могла, только что в постель не укладывала. О, я была в ударе — они были мною очарованы. Я не ела и не спала, но спокойна была при этом вот как сейчас с вами. Не знаю, что там у меня внутри приключилось… любопытно было бы выяснить. Да будет вам известно, дорогая, я уникум: вот этими руками я поднимала тонны и тонны! Я устала, очень, очень устала — но нигде ни щербинки, ни царапины, цело все до последней чайной чашки! — Великолепная в своей трудовой усталости и своем торжестве, миссис Герет снова бессильно упала на диван, глаза ее смотрели сразу повсюду — чего только в них не отражалось! — руки ее беспрестанно потирали одна другую — чего только они не выдавали! — Честное слово, — рассмеялась она, — а вещи-то и впрямь смотрятся здесь лучше!
![Жюль Верн - Миссис Брэникен [Миссис Бреникен]](/uploads/posts/books/28288/28288.jpg)
![Жюль Верн - Миссис Брэникен [Миссис Бреникен]](/uploads/posts/books/28259/28259.jpg)
