Эдуард Вильде - В суровый край
— Видали тихоню! — воскликнул он. — Недели две назад его горло и сладкой водицы не пропускало, а теперь вон как дует горькую!
— Я исправился, — улыбнулся Яан.
— Правду говоришь?
— Сущую правду.
— Значит, в следующий раз, если кто попросится ночевать, — не выгонишь?
— Там видно будет.
— Черт побери, а в тот раз ты поступил просто бессовестно! — Юку размашисто ударил Яана по спине. — Даже не верится, что человек может быть так глуп. О черт, ну и плевался же я!
— Брось орать, Кривая Шея! — остановил его Каарель, покосившись на переднюю комнату, где закусывали двое. — Можно ведь и потише. О чем ты болтаешь, кто кого выгнал?
Юку, понизив голос, начал рассказывать. Яана вновь охватил приступ тоски. Он потчевал водкой горожанина и старался завести с ним разговор о чем-нибудь другом. К счастью, невнятное бормотанье Юку не слишком занимало Каареля; ему, по-видимому, все было уже известно. Указывая на Яана, Каарель заметил:
— Да разве заставишь робкого человека принять таких опасных постояльцев. В таком деле опыт нужен, да и охоту надо иметь. Авось когда-нибудь…
— А знаешь, — с усмешкой обратился к Яану Юку, — товарец-то мы все-таки удачно сбыли. Вот уже вторую неделю магарыч за мерина пропиваю.
Каарель Холостильщик зажал ему рот рукой, громко крякнул и стал наливать пиво. При этом он затянул громовым голосом «Ворону, птичку тихую…». Собутыльники стали хрипло подпевать ему, и трактир снова огласился гамом. Компания пила и веселилась. Каждый новый глоток повышал настроение, гнал прочь тревогу и грустные мысли.
Яан старался не отставать от других. Он хотел забыть все, что угнетало его, окунуться в веселье, каким бы оно ни было сомнительным. Он снова заказал водки, потом пива, пел, смеялся, горланил вместе со всеми и даже старался перещеголять других, что ему в конце концов и удалось. Собутыльники не узнавали его — таким они видели Яана впервые, и Каарель Холостильщик уже в который раз повторял, что из него еще «такой парень выйдет, что только держись!»
Чем больше Яан хмелел, тем болтливее становился. Он начал выкладывать собеседникам все, что особенно занимало его мысли. Он долго и подробно рассказывал об обыске в доме, сыпал проклятиями и ругался.
— Чего стоит честность, — воскликнул он, ударяя кулаком по столу, — если все считают, что ее вовсе нет! Да нужна ли вообще человеку честность? Для чего она?! Тем, у кого ее нет, гораздо лучше живется. Ни съесть ее, ни выпить, ни на себя надеть! А вот голоду с ней натерпишься! Только тогда будешь есть, пить и одеваться, когда на всю эту честность рукой махнешь! Правду я говорю?
Все подтвердили, что Яан говорит правду. Каарель громко расхохотался.
— Что за бес в тебя вселился?
— Знаете, я даже разыскивал вас, — признался Яан.
— Чего тебе от нас надо было? — спросил Юку.
— Хотелось хоть раз побыть с веселыми парнями. Я думал… Я думал стать вашим товарищем…
Каарель незаметно подмигнул горожанину. Его толстые губы скривились в многозначительную усмешку.
— Товарищем? — переспросил он. — Товарищи разные бывают. Не всякий годится нам в товарищи.
— Я-то гожусь! — крикнул Яан; язык его заплетался; дрожащей рукой он стал наполнять стаканы. — Выпьем, братцы, за нашу дружбу, ура-а!
— Хочешь вместе с нами какое-нибудь дельце обтяпать? — спросил Юку, недоверчиво усмехаясь.
Каарель бросил ему предостерегающий взгляд.
— Дружба — вещь хорошая, — медленно сказал Каарель, — но, по правде говоря, ты… ты, по-моему, еще молокосос; не знаю — можно ли тебе доверять…
— А попробуйте! — воскликнул Яан.
— Но как?
— А мне все равно. Ничего я не боюсь!
— Приходи-ка сюда в четверг вечером, — пробурчал Каарель. — Мы тут же соберемся.
— Приду, — не задумываясь, ответил Яан. — И что тогда?
— Тогда? Тогда и увидим… Решим.
— Что решим?
— Ну… насчет заработка.
Яан посмотрел на всех по очереди и опустил глаза. Кровь горячей волной пробежала по жилам и ударила в голову. Сердце громко забилось.
— Придешь? — спросил Каарель.
— Не знаю, может, некогда будет.
Все расхохотались.
— Вот она, твоя дружба! — Каарель сокрушенно покачал головой. — Навязывается парень в товарищи, а как до дела доходит — сразу в кусты, точно заяц: «Может, некогда будет».
— Так разве это мое последнее слово? — ответил Яан, одним духом осушая стакан пива. — Не сомневайтесь, приду.
— Руку!
— Вот!
Когда Яан встал из-за стола, чтобы покинуть веселую компанию, на дворе уже смеркалось. Он, может быть, и не собрался бы уходить, если бы не смутная догадка, что деньги кончились. И действительно, расплатившись с трактирщиком, он получил сдачи всего какие-нибудь две копейки.
В голове у него шумело, настроение было веселое, и он не жалел этого последнего рубля, выброшенного на ветер. Однако на сердце было как-то тревожно — нельзя являться к матери без денег. Яан поманил к себе пальцем Каареля, отошел с ним в угол и зашептал на ухо:
— Не сердись, брат… не одолжишь ли мне рубль на несколько дней?
— Почему не одолжить, — быстро ответил Каарель и тут же принялся искать деньги; из одного кармана он извлек трехрублевку. — Возьми три, у нас этого мусора хватает.
На прощанье Яан пожал всем руки. Приятели пытались было задержать его, но Яан в каком-то бессознательном страхе за себя выбрал удобную минуту и выскользнул за дверь. Походка у него была нетвердая, он сам это чувствовал, в голове шумело, в висках стучала кровь. На дворе было темно. Яан шел, спотыкаясь, и раз-другой свалился в сугроб, лицом прямо в снег. Ругаясь, он поднимался и шел дальше. А на душе было весело. Яан прищелкивал языком, аукал и затягивал песни.
VII
Идя домой, Яан выбрал не самый короткий путь: брел он в темноте уже несколько часов, а вельяотской лачуги все еще не было видно. Он очутился на какой-то незнакомой тропинке. То и дело попадались встречные — все они направлялись к стоявшему неподалеку хутору, на котором ярко горели окна.
— Что тут за гулянье нынче? — спросил Яан двух проходивших мимо девушек.
— Гулянье? — отозвались они. — Нынче в Тыну-Юри не гулянье, а духовная беседа.
«Духовная беседа?» — подумал Яан, и ему вдруг очень захотелось очутиться среди людей, которые лучше и чище его новых приятелей. Им овладел какой-то странный припадок благочестия, смешанного с раскаянием. Совсем забыв о том, что он пьян, Яан, не долго думая, решил тоже послушать духовную беседу. Изо всех сил стараясь держаться прямо, он направился к Тыну-Юри, словно только туда и шел.
Просторная изба была набита до отказа. Яан забрался в дальний угол и притулился на краешке скамьи. В простенке между окнами помещался стол, на нем стояли лампа и две зажженные свечи для чтецов. К столу были приставлены три стула, и против каждого из них лежали Библия и молитвенник.
Вот из соседней комнаты один за другим вышли чтецы.
Сытое, румяное лицо шедшего впереди Андреса выражало глубокую торжественность. Следом за ним выступали два других чтеца. Первый был еще довольно молодой человек, одетый на господский манер, в манишке и белом воротничке, второй — обыкновенный седобородый деревенский старичок. Виргуский хозяин сел посередине, двое других — по бокам. Увидев Андреса, Яан стиснул зубы, ощутив невыразимую тяжесть в душе. Он, пожалуй, ушел бы отсюда, если бы его не окружала плотная стена людей. И другие чтецы тоже были знакомы Яану. Худощавый молодой человек в белой манишке, который держался весьма самоуверенно, свысока оглядывая собравшихся, был портной Кульднокк из волости Наариквере. Пройдя школу у Андреса, он теперь самостоятельно или вместе со своим наставником как его последователь и помощник проводил духовные беседы. Седой старик, хуторянин из волости Лехтсоо, отличался благочестием, но оратор был неважный. Обычно он только вздыхал и утирал слезы. Все трое уселись за стол перед раскрытыми Библиями и молитвенниками, благочестиво сложив руки и опустив глаза.
Беседа началась с пения духовной песни, слова которой громко и нараспев произносил главный чтец — Андрес. Когда пение окончилось, он сказал: «Помолимся!» — и все присутствующие, сложив руки, опустились на колени — Андрес и его помощник у стола, остальные между скамьями. Андрес торжественно прочел молитву, смысл которой почти не дошел до Яана, так как он был совсем пьян. Потом началось толкование Библии, которым чтецы занимались поочередно. Кончал один, начинал другой. Каждый разъяснял свой отрывок. Первый читал одно место, второй другое, и каждый толковал и дополнял прочитанное своими собственными суждениями.
Разумеется, искуснее всех делал это Андрес. Слова так и лились из его уст. Всегда ли они попадали в цель, — об этом можно было спорить, зато — и это самое главное — говорил он плавно, без запинки, а голосом обладал таким пронзительным, что его слышно было в самом отдаленном углу. Портной Кульднокк старался во всем походить на своего учителя. Он говорил таким же голосом, так же произносил слова, силился придать своему лицу то же выражение и в большинстве случаев повторял то, что сейчас или когда-нибудь раньше слышал от Андреса. Но талантом и пылом проповедника он не обладал, и если кто забывал на минуту, что присутствует на духовной беседе, то мог весело посмеяться над портным. Третий чтец, пожилой крестьянин, как уже упоминалось, был неважным оратором. Он обычно разъяснял всегда те же два-три отрывка, которые от бесчисленных повторений настолько врезались у всех в память, что завсегдатаи духовных бесед знали его толкования назубок. Читая слово божье, Тыник сам умилялся больше всех — слезы так и текли ручьями по его щекам.
