Леон Юрис - Исход
Дов совершенно переродился. Теперь это был стройный и красивый, добродушный и жизнерадостный молодой человек, принимающий близко к сердцу чужие несчастья. Он и Карен очень любили друг друга, но виделись редко. Страна бурлила, и они с головой ушли в работу. У каждого было свое важное дело — повторялась история Ари и Дафны, Давида и Иорданы. Каждая новая встреча и радовала их и мучила.
Когда Дову исполнилось двадцать пять, он уже был капитаном инженерных войск и многообещающим специалистом. Все свое время он проводил в Хайфском политехническом институте или в Институте имени Вейцмана в Реховоте.
После войны Карен покинула Ган-Дафну и тоже вступила в армию, где пошла на курсы медсестер. У нее был богатый опыт еще с той поры, когда она помогала Китти, и учеба давалась Карен легко. Ей нравилось ухаживать за больными. Девушка мечтала по примеру Китти когда-нибудь посвятить себя уходу за детьми. Ее направили в госпиталь в Саронскую долину. Это было очень удобно: Карен могла приезжать в Иерусалим, когда там появлялась Китти, и бывать в Хайфе, чтобы повидаться с Довом.
Из миловидной девушки Карен Хансен-Клемент превратилась в очаровательную женщину и сумела сохранить при этом мягкость и доверчивость юности.
В глубине души Китти изредка мечтала, как поедет с Карен в Америку, но понимала, что это несбыточные грезы. Она сделала свое дело для девушки и для Израиля. Карен стала неотъемлемой частью Израиля, и оторвать ее от этой страны уже невозможно. Когда-то Китти казалось, что она не переживет разлуки с Карен, однако годы самоотверженной работы с детьми заполнили пустоту в ее сердце, и теперь она понимала, что это не так. Нет, не из-за Карен Китти боялась уехать, ее тревожила судьба самого Израиля. Арабы сидели у его границ, зализывали раны и дожидались того дня, когда снова смогут обрушиться на молодое государство, чтобы уничтожить его во «втором раунде».
Вместо плугов арабские лидеры раздавали своим людям винтовки. Тех немногих, кто стремился к миру с Израилем, как правило, убивали. Арабская пресса и проповедники в мечетях по-прежнему не обходились без кровожадных призывов.
Народы арабских стран, из которых произвол руководителей выжал почти все соки, должны были идти на новые жертвы, чтобы покрыть многомиллионные расходы на вооружение.
Проблему беженцев запутали до того, что решить ее стало почти невозможно.
Насер, бывший капитан египетской армии, закончивший войну в осажденной израильтянами Фалудже, разжигал злобу в арабском мире не меньше, чем в свое время Гитлер в Германии.
Египет закрыл Суэцкий канал не только для израильских судов, но и для судов других стран, если они шли в израильские порты. Это нарушало международные соглашения.
Чтобы не дать евреям открыть порт в Эйлате, арабы затеяли блокаду Акабского залива. Арабский легион нарушил соглашение о свободном доступе к величайшей святыне евреев — Стене плача в Старом Иерусалиме.
Все арабские государства отказывались признавать Израиль и клялись его уничтожить.
Затем они стали создавать банды фидаинов. Особенно в этом усердствовали египтяне. Фидаины ночью пересекали границу, убивали из-за угла, поджигали поля, выводили из строя водопроводы, сеяли смерть и разрушение. В эти банды вовлекали несчастных палестинских беженцев, обманутых кровожадными демагогами.
Изнемогая под тяжестью множества проблем, Израиль ни на минуту не мог упускать из виду военную опасность. Когда Гитлер говорил, что он уничтожит всех евреев, мир ему не верил. Теперь тем же грозили арабы, и в Израиле понимали, что им верить можно.
Воинскую обязанность пришлось распространить и на девушек. Все мужчины до сорока пяти лет ежегодно участвовали в месячных военных учениях.
Между тем фидаины продолжали зверствовать. Дошли до того, что обстреливали школы и детские сады в пограничных селениях.
Израилю не оставалось ничего другого, кроме возмездия. Армия поклялась уничтожать десять террористов за каждого убитого израильтянина. Увы, это был единственный язык, понятный одичавшим убийцам, только страх мог остановить их.
Одним из способов защиты Израиля стало создание в стратегически важных местах военизированных поселений, в названиях которых всегда было слово «нахал» — пустыня. Многие юноши и девушки вступали в армию группами и группами проходили военное обучение. Потом они отправлялись на границу, где создавали хозяйства и оборонительные пункты. Живая стена из еврейских парней и девушек стала ответом на террор фидаинов. Многие поселения располагались в двух шагах от границы; жить приходилось, что называется, в пасти зверя.
Условия жизни в них были тяжелые. Молодой земледелец получал около тридцати долларов в год. Ему постоянно грозила смерть, его окружала бесплодная земля. И тем не менее — еще одно чудо этого народа! — израильская молодежь добровольно отправлялась в этот пограничный ад Скромно, без громких слов о героизме — так же, как Иордана и Ари, как Давид, Иоав, Зеев… Это была их работа. Они жили, думая не о личной выгоде, а только об Израиле и его завтрашнем дне.
Самой опасной границей была та, что тянулась вдоль сектора Газы, узкой полосы, вонзившейся в израильскую территорию, как гвоздь. Древняя Газа, врата которой обрушил когда-то библейский Самсон, воздвигала теперь новые ворота — в лагерях палестинских беженцев. Эти несчастные люди жили на подаяния ООН. Египетская администрация накаляла в них дикую ненависть к Израилю. Газа была базой и учебным полигоном банд фидаинов.
Вот здесь-то, меньше чем в десяти километрах от логова врага, отряд, состоявший из двадцати одного юноши и шестнадцати девушек, начал строительство поселка Нахал-Мидбар — Ручей пустыни.
Среди них была медсестра Карен Хансен-Клемент.
Дов закончил Институт имени Вейцмана и получил направление на ирригационные работы в долину Хулы. Перед отъездом он получил пятидневный отпуск и отправился в Нахал-Мидбар. Они с Карен не встречались уже шесть недель.
Чтобы добраться до этой отдаленной точки Негева, Дову пришлось потратить целый день. Поселок был расположен на пятом километре шоссе, идущего вдоль полосы Газы.
В Нахал-Мидбаре Дова встретили палатки: отряд успел построить только столовую, склад оружия да две сторожевые вышки. Завершалась прокладка водопровода и установка резервуара для воды. Убогие строения одиноко поднимались посреди обдуваемой ветром, палимой солнцем пустыни, словно на краю земли. Это и впрямь был край света. На горизонте торчали мрачные контуры Газы. От неприятеля поселок защищали окопы и колючая проволока.
Были уже вспаханы первые дунамы земли. Дов остановился у ограды, посмотрел вокруг. Поселок выглядел невесело. Но вдруг все преобразилось: из палатки вышла Карен.
— Дов! — закричала она, понеслась вниз по голому коричневому холму и бросилась в его объятия.
Держась за руки, они подошли к резервуару. Дов умыл разгоряченное потное лицо и напился. Карен повела его по тропинке к набатейским развалинам. Этот наблюдательный пункт у пограничного столба был излюбленным местом свиданий.
Карен подмигнула часовому: мол, она заступает на пост. Тот понимающе кивнул и оставил их вдвоем. Они шли среди развалин, пока не добрались до руин древнего храма. Карен осмотрелась. За колючей проволокой все было спокойно.
— О, Дов, наконец-то!
— Мне казалось — не доживу, — ответил он.
Они целовались, не обращая внимания на палящее полуденное солнце. Карен, закрыв глаза, стонала от счастья.
Он отстранился, нежно посмотрел на нее:
— А у меня новости, да какие!
Она открыла глаза:
— Что такое, Дов?
— Ты ведь знаешь, мне дали направление в долину Хулы.
— Конечно.
— Так вот. Вчера вызвали в штаб и сказали, что я останусь там только до конца лета. Потом они направят меня на учебу в Америку. В Технологический институт, в Массачусетс.
Карен заморгала.
— В Америку? На учебу?
— Да, на два года.
Она заставила себя улыбнуться.
— Это же прекрасно, Дов! Я горжусь тобой. Значит, месяцев через шесть-семь ты уедешь?
— Я еще не дал окончательного согласия, — сказал он. — Хотел сначала поговорить с тобой.
— Ну, два года — это не вечность, — ответила Карен. — К тому времени, когда ты вернешься, мы полностью построим кибуц. У нас будут две тысячи думанов посевной площади, библиотека, детские сады.
— Погоди, — перебил ее Дов, — без тебя я ни в какую Америку не поеду. Мы пойдем и прямо сейчас поженимся. Конечно, там нам придется трудно, стипендию мне дадут небольшую. Но ничего. Найду себе работу после занятий, ты тоже сможешь и учиться и работать.
Карен молчала. Она смотрела на очертания Газы, на сторожевые вышки и окопы.
— Я не могу уехать из Нахал-Мидбара, — тихо сказала она. — Мы ведь только приехали. Ребята работают по двадцать часов в сутки.
