Михаил Булгаков - Том 4. Белая гвардия, Дни Турбиных
Николка. Тихо — вежливо идут. Нос в хвост этим. И без всякого боя. А главное, удивительнее всего, что все радуются, даже буржуи недорезанные, — до того всем Петлюра надоел.
Мышлаевский. Ну эти придут — дорежут.
Николка. Это удивительное событие. Интересно, как Троцкий выглядит.
Мышлаевский. Увидишь. Итак, капитан, — ваше мнение?
Студзинский. Не знаю. Ничего не понимаю, теперь. Думаю, что лучше всего нам подняться и уйти вслед за Петлюрой. Как мы, белогвардейцы, уживемся с ними — не представляю себе.
Мышлаевский. Куда за Петлюрой?
Студзинский. За границу.
Николка. Правильно, товарищи.
Мышлаевский. А за границей куда?
Николка. А там соберется армия. Встать в ее ряды и биться с большевиками.
Мышлаевский. Опять, значит, к генералам под команду. Это очень остроумный план. Жаль, жаль, что лежит Алешка в земле, а то бы он много интересного бы мог рассказать про генералов. Но жаль — успокоился командир.
Студзинский. Вечная ему память! Не терзайте мою душу. Не вспоминай.
Мышлаевский. Ну, ладно. Его нет. Позвольте, я поговорю. Опять в армию, опять биться. И прослезился… Спасибо, спасибо. Я уже смеялся. В особенности, когда Алешку повидал в анатомическом театре. Довольно! Я воюю с 1914 года. Ну, это было за отечество. Ладно! Отечество, так отечество. Но, когда меня бросили, — позор, — я опять иду к этим светлостям? Ну, нет. Видали? (Показывает зрительному залу фигу.) Шиш.
Студзинский. Собрание просит оратора фиг не показывать. Изъясняйтесь словами.
Мышлаевский. Я сейчас изъяснюсь. Будьте благонадежны. Что, я идиот, в самом деле, нет… Я Господу Богу моему штабс-капитан и заявляю, что больше я с этими сукиными детьми-генералами дела не имею. Я кончил.
Студзинский. Слушай, капитан. Ты упомянул слово «отечество». Какое же отечество, когда Троцкий идет? Россия кончена. Пойми, Троцкий!.. Командир был прав. Помнишь? Вот он, Троцкий.
Мышлаевский. Троцкий. Великолепная личность. Очень рад. Я бы с ним познакомился и корпусным командиром назначил бы.
Студзинский и Николка. Почему?
Мышлаевский. А вот почему. Потому что у Петлюры, вы говорили — сколько? Двести тысяч. Вот они, эти двести тысяч, салом пятки подмазали и дуют при одном слове «большевик». Видал. Чисто. Потому, что Троцкий глазом, а за ним богоносцы тучей. А я этим богоносцам что могу противопоставить? Рейтузы с кантом. А они этого канта видеть не могут. Сейчас за вилы берутся. Не угодно ли? Спереди — красногвардейцы, как стена. В задницу — спекулянты и всякая рвань с гетманом, а посередине… Да! Слуга покорный. Мне надоело изображать навоз в проруби. Кончен бал.
Николка. Он Россию прикончил.
Студзинский. Да они нас все равно расстреляют. (Шум.)
Мышлаевский. И отлично сделают. Заберут в чеку, по матери обложат и выведут в расход. И им спокойнее, и нам…
Николка. Я с ними буду драться.
Мышлаевский. Пожалуйста. Надевай шинель, валяй. Дуй! Шпарь к Троцкому — кричи ему: не пущу! Тебя с лестницы уже сбросили раз.
Николка. Я сам прыгнул, господин капитан.
Мышлаевский. Голову разбил. А теперь ее тебе и вовсе оторвут. И правильно, не лезь. Теперь пошли дела богоносные.
Лариосик. Я против ужасов гражданской войны. Зачем проливать кровь?
Мышлаевский. Правильно! Ты на войне был?
Лариосик. У меня, Витенька, белый билет. Слабые легкие и кроме того — я единственный сын у моей мамы.
Мышлаевский. Правильно, товарищ белобилетник. Присоединяюсь, товарищи. (Шум.)
Николка (напевает).
Была у нас Россия
Великая держава…
Мышлаевский. Закрывай, Саша, собрание. А то Троцкий дожидается: входить ему или не входить. Не задерживай товарища.
Входят Елена и Шервинский. У Шервинского в руках открытая бутылка шампанского.
Николка. Встать, смирно!
Шервинский. Пожалуйста, пожалуйста. Заседаете? Я имею заявление. Вот что: Елена Васильевна Тальберг разводится с мужем своим, бывшим полковником генерального штаба Тальбергом, и выходит за… (Указывает рукой.)
Лариосик. А…
Мышлаевский. Брось, Ларион. Куда нам с суконным рылом в калашный ряд. (Шервинскому.) Честь имею вас поздравить. (Шервинскому.) Ну, и ловок же ты, штабной момент.
Студзинский. Поздравляю вас, глубокоуважаемая Елена Васильевна.
Мышлаевский. Ларион. Поздравь. Неудобно.
Лариосик. Поздравляю вас и желаю вам счастья.
Мышлаевский. Лена ясная. Но ты молодец. Молодец. Ведь какая женщина. По-английски говорит. На фортепьянах играет, в то же время самоварчик может поставить. Я бы сам бы на тебе, Лена, с удовольствием женился.
Елена. Я бы за тебя, Витенька, не вышла…
Мышлаевский. Ну и не надо. Я тебя и так люблю, а сам я, по преимуществу, человек холостой и военный. Люблю, чтобы дома было уютно без женщин и детей, как в казарме.
Николка. Портянки чтобы висели…
Мышлаевский. Прошу без острот. Ларион, наливай.
Шервинский. Погодите, господа. Не пейте это вино. Я вам шампанского налью. Вы знаете, какое это винцо! Ого-го-го! (Оглянувшись на Елену, увял.) Обыкновенное, Абрау-Дюрсо, три с полтиной бутылка, среднее винишко.
Мышлаевский. Ленина работа. Лена рыжая — а ты молодец. Шервинский, женись, ты совершенно выздоровеешь.
Шервинский. Что за шутки, я не понимаю?
Елена. Виктор, что же ты не выпьешь шампанского?
Мышлаевский. Спасибо, Леночка, я водки выпью.
Дверь открывается и в переднюю входит Тальберг. Он в штатском, с чемоданом. Снимает пальто.
Тальберг. Дверь почему-то не заперта. (Появляется на пороге. Наступает мертвая тишина.)
Мышлаевский. Это номер…
Тальберг. Виноват. Кажется, мое появление удивляет почтенное общество. Здравствуй, Лена. (Молчание.) Немного странно. Казалось бы, я мог больше удивиться, застав на своей половине столь веселую компанию в столь трудное время. Здравствуй, Лена. (Молчание. Пожимает плечами.) Что это значит?
Шервинский. Вот что… (Встает.)
Елена. Погоди… Вот что… Господа, прошу вас, выйдите все на минутку, оставьте нас вдвоем с Владимиром Робертовичем…
Шервинский. Лена, я не хочу…
Мышлаевский. Постой, постой. Все уладим. Соблюдай спокойствие. Ты слушайся. Вытряхиваться нам, Леночка?
Елена. Да, уйдите. Я все улажу.
Мышлаевский. Я знаю — ты умница. В случае чего — кликни меня персонально. Ну, что ж господа… Покурить пойдем к Лариону. Капитан, не смущайся. Это сплошь и рядом случается в высшем обществе. (Шервинскому.) Я тебя прошу. Я отвечаю. Прошу господа…
Все выходят, причем Лариосик почему-то на цыпочках.
Шервинский. Послушай…
Мышлаевский. Я тебя умоляю. (Дверь закрывается)
Тальберг. Что все это означает? Прошу объяснить. (Пауза.) Что за шутки? Где Алексей?
Елена. Алексея убили.
Тальберг. Как? Не может быть. Когда?
Елена. Через два дня после твоего отъезда.
Тальберг. Ах, Боже мой, это, конечно, ужасно. Но ведь я же предупреждал. Ты помнишь.
Елена. Да, помню.
Тальберг. И согласитесь, это никак не причина для этой, я бы сказал, глупой демонстрации. Я же не виноват в его смерти. (Пауза.)
Елена. Скажи, как же ты вернулся? Ведь сегодня большевики уже будут.
Тальберг. Я прекрасно в курсе дела. Гетманщина оказалась глупой опереткой. Я решил вернуться и работать в контакте с Советской властью. Нам нужно переменить[110] вехи. Вот и все.
Елена. Так! Я, видишь ли, с тобой развожусь и выхожу замуж за Шервинского.
Тальберг (после долгой паузы.) А… теперь все понятно. Ага! Очень хорошо! Очень хорошо! Воспользоваться моим отсутствием для устройства пошлого романа. Ты…
Елена. Виктор…
Вбегают Шервинский и Мышлаевский.
