Джон Пристли - Добрые друзья
Было решено, что следующей опять выйдет Сюзи. Она упросила Джимми, от изначальной задумки которого и так ничего не осталось, выступить с сольным номером — «пока нас хорошо принимают», — а поскольку концерт был посвящен ей, Джимми не смог отказать.
Услышав имя Сюзи Дин, зрители захлопали в ладоши, а с ее появлением на сцене аплодисменты и крики стали еще громче. Не скупясь на мимику и жесты, она исполнила песенку Иниго про возвращение домой, и публика по достоинству оценила каждое ее слово, каждую ноту и гримаску. Большинство зрителей уже видели Сюзи на сцене. Она была самой юной, самой любимой артисткой труппы, сегодня был ее бенефис, и потому у публики имелись все причины устроить ей великолепный прием. Но даже если бы они видели ее впервые, ничего бы не изменилось. Это был ее вечер, ее праздник, и Сюзи пригласила на него всех и каждого. Зрители чувствовали себя ее закадычными друзьями, одной большой компанией, и казалось, что она стоит на сцене в свете софитов лишь потому, что ей выпало быть самой хорошенькой и самой веселой из них. Первое ощущение из разряда «сейчас или никогда» прошло; она знала, что на нее смотрит Монти Мортимер, но это ее больше не волновало; в огромном порыве безудержного веселья она смела с лица земли все скучное, серое и унылое. Иниго, лениво перебиравший клавиши, был заворожен и почти напуган. Перед ним стояла Сюзи — смысл его жизни, обожаемый и хорошо знакомый смысл, — но в тот миг она стала больше и ярче, чем сама жизнь. Ее характер и личность полностью растворились в этой публичной Сюзи, колоссальной Сюзи-для-всех, готовой покорить и пленить любую сцену, любого зрителя, устремиться в самое сердце страны чудес, мира электрических вывесок, фотографов, репортеров, агентов по печати и рекламе, огромных машин и дорогих обедов в шумных сверкающих ресторанах. Все это, казалось, уже принадлежит ей по праву. Стоит Сюзи только поднять пальчик, и вокруг нее вмиг соберется толпа и вспыхнут прожектора, высвечивая ее имя на безумных эмпиреях Шафтсбери-авеню. Даже образ грозной Этель Джорджии на миг померк в голове Иниго — с появлением Сюзи она показалась ему блеклой и изможденной. Страна чудес уже смыкалась над его возлюбленной. Он не знал, хорошо это или плохо. Сердце щемило, но у боли был сладкий привкус. Сначала Иниго захотелось прекратить играть, схватить Сюзи за руку и увлечь в темноту — просто посидеть с ней рядом в трамвае, отвести ее обратно в пыльные съемные комнаты, вернуться к привычной круговерти воскресных поездов, черствых сандвичей, крошечных вестибюлей и уютной нищеты. А в следующий миг Иниго уже хотел играть и играть, чтобы Сюзи хохотала и плясала до тех пор, пока все ее мечты и чаяния не сбудутся, все мирские блага не свалятся в кучу у ее ног, а он… что ж, он будет маячить где-то на заднем плане, любуясь ее небывалым, ее непреходящим счастьем. Но… что же потом? Ах, Иниго не знал. Ему казалось, что он бодрствует уже несколько недель подряд, без перерыва на спасительное бесчувственное забытье, на старый добрый сон. Видимо, он устал. Однако Иниго не чувствовал усталости, он чувствовал себя пьяным и чуточку безумным. Тиддли-иддли-ом-пом, тиддли-иддли-ом. Да-да, именно что безумным, определенно. Пом-пом.
Сюзи выступила на бис один раз, выступила второй, но даже тогда гром оваций не стих. Ей тоже вручили подарки, цветы и один настоящий букет — из разряда оперных, нечто совершенно невообразимое в мире бродячих трупп. К нему прилагалась таинственная коробочка. Сюзи хотела что-нибудь сказать, но была слишком взбудоражена и никак не могла отдышаться. Джимми вытолкал остальных артистов на сцену для очередного совместного номера, а ее, счастливую и задыхающуюся, оставил за кулисами, где она тут же получила поздравления от мистера Окройда.
— Мне бы уйти в гримерную и тихонечко там посидеть, малой, — сказала ему Сюзи. — Но я не могу! Вы только взгляните! Разве не прелесть? Ох, я сейчас лопну от счастья! Какой вечер!
— Первый класс! — воскликнул мистер Окройд с непростительным для браддерсфордца воодушевлением. — Отменно тебя приняли, малышка Суз. Грят, в партере сидит какая-то важная театральная птица.
— Вот именно! — вскричала Сюзи. — В любую минуту он может войти сюда и сказать: «Мисс Дин, я искал вас много лет. Начинаем работать во вторник, плачу двести пятьдесят фунтов в неделю. Если этого мало, дайте мне знать». Ну, или вроде того. Как вы думаете?
Не успел мистер Окройд ответить, как Сюзи закружила его в вальсе.
— Вон, значится, как? — спросил он, когда его наконец отпустили. — А что же бедные «Добрые друзья»? Мы ведь больше и не свидимся — билет придется покупать, шоб на тебя полюбоваться! Не слушай меня, малышка Суз, — продолжал мистер Окройд, заметив, что она хочет его перебить. — Думай о себе, и ежели энтот малый предложит тебе десять фунтов в неделю и работу в Лондоне или еще где в том же роде — соглашайся! Только чтоб без срамоты всякой, нагишом там выступать или что. Ты имей это в виду, а то, грят, в Лондоне такое сплошь и рядом. Но если все честь по чести — соглашайся! Конешно, я буду скучать, ну да…
— Миленький! — вскричала Сюзи, которой неудержимо, больше чем когда-либо, хотелось плакать и смеяться одновременно. — Ты просто чудо, малыш Джесс, я тоже буду очень скучать! А давай вместе убежим в Канаду, давай, а?
— Э-э… — протянул мистер Окройд. — Я б хотел этого больше всего на свете. Вот была бы потеха! — Он на минутку умолк, восхищенно размышляя о возможной «потехе», потом вернулся в мир фактов. — Так, слушай сюда. Не думай о «Добрых друзьях». Если предложение будет выгодное — соглашайся без разговоров. Труппа-то все одно развалится, рано иль поздно. Нутром чую, скоро что-то произойдет. Хошь смейся, хошь верь, а я на этом деле собаку съел. Когда «Юнайты» взяли Кубок, я с начала года это предсказывал, а на фабрике меня все высмеивали почем зря. И вот еще… — добавил он, переведя дух.
— Продолжай, великий астролог! — рассмеялась Сюзи.
— Я и про сегодняшнюю кутерьму знал. Сдается мне, она еще не кончилась.
— Ты про хулиганье на задних рядах?
— Вот-вот. Я сходил, посмотрел на них, поболтал с тем стариком, что за задними рядами следит — не по душе мне все это. Подлянка тут кроется, ей-богу. А какая — не разберу. Ступай, Джимми тебя на сцену просит, покуда антракт не начался.
Сюзи ушла и помогла труппе вновь сорвать бешеные аплодисменты. Джимми объявил антракт, надеясь, что во время перерыва хулиганы уйдут или угомонятся, хотя за последние полчаса или около того они не издали ни звука. Как только занавес опустили и в зале загорелся свет, Иниго выглянул в щелку и успел заметить, как мистер Монти Мортимер пробирается к проходу. Зайдет ли он за кулисы, чтобы поговорить? Или отправится в буфет что-нибудь выпить? Минуты шли, мистер Мортимер все не появлялся, и Иниго пришел к выводу, что ему захотелось пить — весьма жизнеутверждающий вывод по сравнению с Сюзиным: та решила, что ему стало противно и он уехал с концами. Однако перед самым началом второго отделения они увидели, как он возвращается, и Сюзи успела краешком глаза рассмотреть его ассирийские черты.
— А выглядит он ничего, — заметила она. — Так и подмывает крикнуть: «Эй, что скажете?» Интересно, о чем он думает? Непохоже, чтобы он вообще о чем-то думал. Смотрите, зевает! Ах, пожалуйста, не зевайте! Вы же не для этого сюда пришли!
— Вот хам! — разозлился Иниго. — Объелся, как пить дать. Отобедал он за пятерых, я сам видел, и с тех пор, ручаюсь, лопал без остановки.
— Свинья! Нет, нельзя так говорить. Мы ведь не знаем, вдруг у него… как это называется?.. ну, вы поняли. Прошу вас, мистер Мортимер, я хочу большой вкусный контракт. Благодарю. Ах, какой ужас! Мне дурно. Если он ничего не сделает, все пропало! Опять жить по-старому… это невыносимо! Все, больше не буду на него смотреть. И в ложе никого нет, заметили? Интересно, кто это был. Они подарили чудесный букет, но без подписи. Наверное, там сидел обворожительный молодой миллионер — не слишком молодой, не как вы, Иниго, — который влюбился в меня без памяти. Вот так вот.
— Что ж, — просияв, сказал Джимми, — я было подумал, что нам пришел конец…
— Конец придет кой-кому другому, — прорычал Джо. — Мне бы добраться до энтих негодяев, я им устрою…
— Этих негодяев, а не энтих, Джо, — поправила его жена. — И ничего ты им не устроишь.
— Все уже хорошо, — продолжал Джимми. — Мы им показали класс!
— Наделали шуму, — серьезно подметил мистер Мортон Митчем.
Шуму они действительно наделали, да только о таком «шуме» не пишут на страницах «Стейдж». Когда свет в зале потух, все зрители с задних рядов вернулись на свои места, а полицейский ушел. Не найдя поводов для беспокойства, он величественно удалился из зала во время антракта, упустив — увы! — прекрасный шанс получить повышение по службе.
