Валлийский рассказ (сборник) - Мэйчен Артур Ллевелин

Минуту спустя молодой человек последовал за ним наверх, высоко поднимая свечу и стараясь освещать каждый уголок лестницы.

Спустившись утром вниз, Эйкерман увидел Бендла, уже готового выйти из дома; Джейн к тому времени давно была на пути к станции Маес-ир-Хаф. На столе Эйкермана ждал готовый завтрак, в кухне на керосинке кипел чайник.

 — Хорошо,— сказал молодой человек и от удовольствия хлопнул в ладоши.

Бендл топтался на месте.

— Вы это серьезно задумали с шахтой?

 — Да, вполне.

 — Я бы вам не советовал— Тут он снова повторил фразу, сказанную накануне вечером:— Лучше все оставить, как есть.

Бендл, казалось, был чем-то обеспокоен. Вчерашние опасения Эйкермана насчет зеркальца на кухне теперь притупились.

 — Не волнуйтесь за меня. Вы сможете одолжить мне фонарь? Мне известно все, что необходимо знать о пещерах и шахтах. Нервы у меня в порядке. Вот если не вернусь, тогда и беспокойтесь.

 — Ну что ж,— сказал Бендл, поправляя краги. Затем выпрямился, лицо его было хмурым.— А в какое время вернетесь?

Эйкерман налил себе чаю.

— Я могу провести там целый день. Когда появлюсь, тогда появлюсь.

— Значит, как и моя жена?

И вышел из комнаты прежде, чем молодой человек успел ответить, но тут же вернулся:

— Потом не говорите, будто я вас не предупреждал.

Сказав это, он исчез, а Эйкерман закончил завтрак и еще покурил немного, прежде чем отправиться в сарай за веревкой. Веревка была очень прочная, и ее было много. Длинная была веревка! Молодой человек прищурился, припоминая слова Бендла, а также вспоминая другие сказанные им фразы. Некоторое время он в раздумье сидел на скамье у задней двери. Миссие Бендл, конечно, негодница и плутовка; он из-за пустяков оказался в дурацком положении. Что стоило ему теперь же пройти четыре мили до Маес-ир-Хафа, сесть в поезд дальнего следования и покинуть Уэльс? Но его заедало самолюбие, кроме того, сейчас он вовсе не хотел уезжать. Если сегодня вечером он встретит ее у входа в штольню, ей придется за все рассчитаться, прежде чем они вернутся в Кастел Коч. А вот завтра он отбудет — не останется ни на один день, даст ей понять, чего, по его мнению, она стоит. Как прекрасно быть в лесу и смотреть вверх, на луну! Он снова ощутил ее губы, легкое прикосновение ее грудей, ее талию под своими ладонями. Нет, раньше завтрашнего дня он не уедет.

Он разыскал фонарь и открыл его. Там был лишь покосившийся огарок свечи, так что Эйкерману пришлось поправить его и пойти в дом за запасными свечами. Он знал, что и где хранится, так что, найдя их, сунул две свечи в карман куртки. Затем шутливо, но не без опаски подумал: «В случае чего я смогу их съесть!»— и добавил еще несколько штук. Проверил, на месте ли спички, электрический фонарик, складной нож и прочая мелочь. Сунул в рюкзак ломоть хлеба и кусок сыра, а еще фляжку, на две трети наполненную виски. Постепенно у него начал пропадать вкус к задуманному им рискованному предприятию, он уселся на скамью, в тени, и снова принялся размышлять.

Если он не спустится в шахту, то будет чувствовать себя последним дураком.

—  Лучше быть дураком, чем чувствовать себя им,— громко сказал он.

А поскольку он был один, то высказал вслух и другие мысли, в том числе о миссис Бендл, и, поступив подобным образом, остался доволен самим собой. Он поднялся со скамьи, решив, что спустится в шахту совсем неглубоко. Никто не посмеет обвинить его в трусости.

Двадцать минут спустя он был уже у железорудных шахт. Часы показывали десять.

 — Эй вы, там!— крикнул он, и вчерашние галки сорвались с деревьев и принялись его поносить.

Пока они метались и сквернословили, он попытался сообразить, в каком месте к шахтному стволу подходит штольня,— видимо, где-то левее холма, у первого горизонта. Лучше бы взглянуть прямо оттуда, но вначале он решил столкнуть камень по центру ствола. Бум!— донесся удар об отдаленный выступ; затем снова бум— но уже слабее, и, наконец, долетел звук, похожий на вздох,— это камень упал в воду. Сколько до нее метров сто пятьдесят? Сто восемьдесят? Или больше? И насколько это ниже штольни?

Со всяческими предосторожностями он дважды обвязал веревку вокруг ствола дерева толщиной в один обхват, росшего у края пропасти, а затем подстраховал веревку, прикрепив ее к другому дереву, стоявшему в шести шагах от первого. Не спеша спустил конец веревки в шахту.

  — Итак, отправляемся,— сказал он и начал спуск.

Когда над поверхностью оставалась только его голова, Эйкерман замер, он висел так некоторое время, оглядываясь по сторонам. У него было ощущение, будто за ним наблюдают сотни глаз. Вернись наверх, вернись наверх!

Ступни его оставляли вмятины на покрытом листьями холме: он спустился совсем немного, на первый выступ. Тут было прохладнее, но достаточно светло, так что зажигать фонарь не требовалось. Он постоял с полминуты, держась рукой за толстый железный прут, вбитый в скалу, взглянул вверх, на чистое голубое небо, сиявшее словно новенькая монетка. Если бы сверху появилось лицо человека, наблюдавшего за ним, он бы ничуть не удивился. Там никого не было — даже галки куда-то подевались. Теперь он посмотрел вниз, но ему пришлось выждать, пока глаза привыкнут к полутьме и он начнет что-либо различать. Ему казалось, что по мере спуска противоположная стена приближается к нему.

  — Хм,— задумчиво произнес он и вдруг закончил— Джейн Бендл!— хотя в первый момент вовсе о ней не думал— Ну-ка...

Молодой человек обернул веревку вокруг железного прута, испытав сначала его прочность, потянув изо всей силы на себя, затем продолжил спуск. Электрический фонарик висел у него на груди, привязанный шпагатом к петле куртки. Стена, по которой он спускался, начала уходить у него из-под ног, и он заметил, что ствол шахты сужается. Эйкерман порадовался тому, что обмотал веревку вокруг железного прута: теперь его меньше раскачивало. Но все же ему хотелось скорее очутиться на втором выступе. Еще три, пять, десять метров вниз... Когда же наконец... Ах, вот!

Уходившая из-под ног стена шахты вдруг превратилась в широкую плоскую террасу, на которую он неуклюже приземлился, ударившись левым бедром и ободрав костяшки пальцев правой руки. Из глаз у него посыпались искры, так что Эйкерман едва не выругался. Он осторожно перебрался в заднюю часть террасы. Его ничуть не удивило, что здесь он обнаружил невысокий вход в штрек, забаррикадированный бревнами. Этот штрек, должно быть, вел от главного горизонта к Йистраду. Молодой человек закрепил веревку и зажег фонарь.

Смотреть тут было не на что. Обнаженная сухая порода цвета человеческой кости. Под ногами было множество камней, хотя ни один из них, насколько он мог судить, не свалился с кровли. Дневной свет сюда не доходил; с переднего края террасы отверстие шахты наверху виделось словно тонкая молочно-белая полоса.

«Вероятно, над шахтой проходит облако»,— подумал Эйкерман и присел, хмуро глядя в темноту. Он сегодня уже достаточно потрудился. С него довольно. Было очень холодно, он грубо выругался.

Тут что-то произошло. Молодой человек уловил какое-то движение наверху, вслед за этим в шахту с грохотом посыпались камни и земля, он подхватил фонарь, но тот погас; буквально рядом с Эйкерманом послышался угрожающий шорох, и он тут же был отброшен на несколько метров вырвавшейся из-под его ног веревкой. Сзади громко застонала крепь, затем все смолкло; в наступившей тишине слышались отчетливые, звонкие удары небольших камней.

Молодой человек с минуту лежал в темноте, боясь шевельнуться: совсем рядом с ним был край. Пережитый ужас парализовал его волю, он не сразу обрел способность говорить.

 — Что это?— сипло спросил он.— Что произошло? Кто там?

Трясущимися пальцами он зажег спичку, но она, вспыхнув, тут же погасла; он еще трижды безуспешно пытался сделать это, прежде чем вспомнил об электрическом фонарике. Он по-прежнему болтался на груди.

 Слава богу,— сдавленным голосом произнес Эйкерман и нажал на кнопку. Первое, что он увидел, была его веревка, которая лежала на земле; его начала бить сильная дрожь, он с трудом направлял луч фонаря. Тело Эйкермана сотрясали рыдания, потом он закричал, захлебываясь собственным криком, и принялся бить кулаками по камням, на которых лежал. Истерика длилась несколько минут, наконец посторонние звуки заставили его опомниться, и он надолго затих в темноте. Постепенно к нему возвращалось мужество.