Уолт Уитман - Избранные стихотворения и проза

Когда я услыхал к концу дня, как имя моё в Капитолии
встретили рукоплесканиями, та ночь, что пришла
вослед, всё же не была счастливою ночью,
И когда мне случалось пировать или планы мои удавались,
всё же не был я счастлив,
Но день, когда я встал на заре, освежённый, очень здоровый,
и, напевая, вдохнул созревшую осень,
И, глянув на запад, увидел луну, как она исчезала, бледнея
при утреннем свете,
И на берег вышел один и, раздевшись, пошёл купаться,
смеясь от холодной воды, и увидел, что солнце
восходит,
И вспомнил, что мой милый, мой друг, мой любимый теперь
на пути ко мне, о, тогда я был счастлив,
И воздух стал слаще, и пища сытнее, и красивый день
чудесно прошёл,
И с таким же весельем пришёл другой, а на третий под вечер
пришёл мой любимый,
И ночь наступила, и всё было тихо, и я слушал, как
неторопливые волны беспрестанно катились к земле,
Я слушал, как шуршали-шипели пески и вода, как будто
шептали, меня поздравляя,
Потому что, кого я любил больше всех, тот лежал рядом со
мною, спал под одним одеялом со мною в эту
прохладную ночь,
И в тихих лунных осенних лучах его лицо было обращено
ко мне,
И рука его легко лежала у меня на груди, обнимая меня, —
и в эту ночь я был счастлив.

Всё же не падай духом, мой брат или моя сестра!
Продолжай своё дело — Свободу нельзя оставлять без
подпоры, что бы ни случилось;
Тебе не должны быть помехой одна или две неудачи, или
любое число неудач,
Или косность, или неблагодарность народа, или измена твоих
сотоварищей,
Или оскаленные зубы властей, пушки, карательные законы,
войска.

То, во что мы верим, притаилось и ждёт нас на всех
континентах,
Оно никого не зовёт, оно не даёт обещаний, оно пребывает в
покое и в ясности, оно не знает уныния,
Оно ждёт терпеливо, чтобы наступил его срок.
(Да, я воспеваю не только покорность,
Я также воспеваю и мятеж,
Ибо я верный поэт каждого бесстрашного бунтаря во всём
мире,
И кто хочет итти за мною, забудь об уютах и буднях,
Каждый час ты рискуешь своей головой.)

Битва в разгаре, то и дело трубят тревогу — мы то наступаем,
то отходим назад,
Торжествуют враги или думают, что они торжествуют,
Тюрьма, эшафот, кандалы, железный ошейник, свинцовые
пули делают дело своё,
И славные и безыменные герои уходят в иные миры,
Великие трибуны и писатели изгнаны, они чахнут на далёких
чужбинах,
Их дело уснуло, сильнейшие глотки удушены своей
собственной кровью,
И юноши при встрече друг с другом опускают в землю глаза;
И всё же Свобода здесь, она не ушла отсюда, и врагам
досталось не всё.

Когда уходит Свобода, она уходит не первая, не вторая, не
третья,
Она ждёт, чтобы все ушли, чтобы ей уйти после всех.

Лишь тогда, когда забудутся герои и мученики всех
народов земли,
Когда ораторы в людных собраниях начнут клеветать на
погибших,
Когда мальчиков уже не станут крестить именами героев,
но именами убийц и предателей,
Когда законы об угнетении рабов будут сладки народу и
охота за рабами узаконена,
Когда вы или я, проходя за рубежом по земле и увидев
невольников, возрадуемся в сердце своём,
И когда вся жизнь и все души мужчин и женщин будут
начисто уничтожены в какой-нибудь части земли, —
Только тогда Свобода или идея Свободы исчезнет с этой
части земли,
И враг одолеет вполне.

Не унывай же, европейский мятежник!..

Если кого я люблю, я бешусь порою от тревоги, что люблю
напрасной любовью,
Но теперь мне сдаётся, что нет напрасной любви, что плата
здесь верная, та или иная.
(Я страстно любил одного человека, который меня не любил,
Но вот оттого я написал эти песни.)

О ты, за кем, бессловесный, я часто ходил повсюду, чтобы
побыть близ тебя,
Когда я шёл с тобой рядом, или сидел невдали, или
оставался с тобой в одной комнате,
Ты и не думал тогда, какой тонкий огонь электрический
играет во мне из-за тебя.

Мир под морской водой,
Леса на дне моря, листья и ветви,
Морской салат, обширные поросли мхов, диковинные семена
и цветы, непроходимые чащи, прогалины, розовый
Различные краски: бледносерая, зелёная, пурпурная, белая,
золотая; игра света, проходящего сквозь воду,
Бессловесные пловцы среди скал, кораллов, клейковины,
травы, камышей, — и пища для этих пловцов,
Ленивые существа, что пасутся подвешенные вниз головой
или медленно ползут по воде возле самого дна,
Кашалот на поверхности моря, выдувающий воздух и воду,
играющий своими плавниками,
Свинцовоглазая акула, морж, черепаха, мохнатый морской
леопард и тропический скат,
Какие там страсти, какие сражения, схватки, погони, какие
зрелища в этих океанских глубинах, что
воздухом дышат густым.
Сразу меняется всё, когда оттуда проникнешь сюда, к этому
разреженному воздуху, которым дышат подобные нам
существа, живущие здесь, в нашей сфере,
И сразу меняется всё, когда отсюда проникаешь туда, в
иные сферы и к иным существам.

Ночью на морском берегу
Стоит девочка рядом с отцом
И глядит на восток, в осеннее небо.

Там наверху, в темноте,
Беспощадные хищные тучи, похоронные тучи расстилаются
чёрными массами.
Злые и быстрые, они опускаются к нижнему краю небес.
К той ясной и прозрачной полоске эфира, что осталась ещё
на востоке,
Туда, где большая, спокойная встаёт владыка-звезда
Юпитер,
И тут же, чуть повыше, поблизости,
Плывут нежные сёстры Плеяды.

Ребенок, ухватившись за руку отца
И глядя с берега на эти похоронные тучи, которые победно
спускаются ниже, чтобы проглотить всё,
Беззвучно плачет.

Не плачь, дитя,
Не плачь, моя милая,
Дай я поцелуями уберу твои слёзы,
Беспощадные тучи — недолго им быть победителями,
Недолго им владеть небом, это только кажется, что звёзды
бывают проглочены ими,
Юпитер появится снова, уж будь покойна, взгляни на него
будущей ночью, и Плеяды появятся снова.
Они бессмертны, серебряно-золотые звёзды, они засверкают
опять,
Большие звёзды и малые засверкают опять, всё это им
нипочём.
Громадные бессмертные солнца и задумчивые долговечные
луны — они засверкают опять.

И, дорогое дитя, плачешь ли ты об одном лишь Юпитере?
Ты тоскуешь лишь о погребении звёзд?

Есть нечто
(Утешая тебя ласкою губ, я говорю тебе шопотом,
Я даю тебе первый намёк, неясное указание, загадку),
Есть нечто, что даже бессмертнее звёзд
(Много прошло погребений, много дней и ночей),
Нечто, что в мире пребудет даже дольше, чем светоносный
Юпитер,
Дольше, чем солнце или какой-нибудь кружащийся спутник,
Или сверкающие сёстры Плеяды.

Если бы мне было дано сходствовать с величайшими бардами,
И, подобно им, рисовать красивых, надменных людей, и по
воле моей состязаться
С Гомером, поэтом сражений и воинов, Гектора, Ахиллеса,
Аякса,
Или создавать, как Шекспир, Гамлета, опутанного горем,
Лира, Отелло, или прекраснейших леди, каких
создаёт Теннисон,
Щеголяя и умом, и стихом, и отборным сюжетом, и рифмами
лучшего сорта, этой усладой певцов, —
Всё это, о море, всё, всё я с охотою отдал бы,
Если бы только один переплеск одной твоей волны ты дало
мне,
И одним твоим дыханьем дохнуло в мой стих,
И оставило в нем этот запах.