Андрей Седых - Только о людях
Пушка слушал, повизгивал и лизал хозяину руку, — благодарил за чуткое отношение. В это лето Пушка вырос, стал крупным, сильным псом, рыжая его шерсть слегка потемнела и начала лосниться. Жил он жизнью привольной и довольно беспечной, как всегда живут деревенские собаки, не знающие унижений, которым подвергаются их городские собратья: ошейников, пятиминутных прогулок по тротуару, на ремешке, одиноких и тоскливых часов в пустой, запертой квартире.
Хозяин постепенно учил его некоторым вещам, которые должна знать каждая порядочная и воспитанная собака. Пушка протягивал гостям лапу, за кусок сахару готов был три раза перекрутиться вокруг самого себя, а на вопрос, любит ли он папу и маму, громко и восторженно лаял. После этого лая сомнений быть не могло: Пушка любил пылко и самоотверженно.
Обнаружились у Пушки и некоторые лингвистические способности: он одинаково хорошо понимал по-русски и по-английски, но явное предпочтение отдавал языку русскому, на котором с ним говорили дома. Лебедева пробовала научить его даже пению, но дальше гамм дело не пошло. Под аккомпанимент рояля Пушка пел всю гамму, вернее тонко выл, постепенно повышая тон, и при этом томно склонял голову на бок. Слух у него был абсолютный, но до самой простой мелодии Пушка так и не дошел. Может быть, он не любил пения или побаивался, что из него захотят сделать профессионального певца.
Одним словом — жил Пушка полной собачьей жизнью. Были у него свои радости и горести, успехи и неудачи. Прошла бы его жизнь спокойно, в полном довольстве, если бы на третий год не случилось событие, которое навсегда вошло в семейную хронику Лебедевых и вызвало в свое время некоторую сенсацию.
В жаркий летний день Лебедевы поехали с утра в соседний городок за покупками. Пушка был оставлен сторожить дом и, несмотря на ответственность данного ему поручения, усмотрел в этом некоторую несправедливость: пес очень любил кататься в автомобиле и всегда ездил, выставив из окна морду, навстречу ветру. Он визжал, плакал, пытался прыгнуть в машину, но на него прикрикнули и, в конце концов, оскорбленный в своих лучших чувствах, он отошел в сторону и лег на террасе, делая вид, что ни хозяева, ни их машина его больше не интересуют: каждый живет своей собственной жизнью.
Лебедевы уехали. Пушка полежал некоторое время на террасе, пытаясь цапнуть зубами беспокоивших его мух, а затем лениво поднялся и, ткнув мордой незапертую дверь, вошел в кухню.
* * *В кухне его и нашли хозяева три часа спустя, когда они вернулись из города.
Пушка лежал на полу, глядя перед собой стеклянными, остановившимися глазами. При виде Лебедевых он пытался встать, поднялся было со своей старой рогожки, но тут лапы его не выдержали, подкосились и бедняга со стоном упал на бок. Судорога начала проходить по всему его телу. Это было так неожиданно и страшно, что Лебедева закричала, бросилась к псу и начала его целовать:
— Что с тобой, Пушка? Что с тобой, милый?
Пушка смотрел на хозяйку всё тем же стеклянным, ничего не понимающим взглядом. Нос его был горячий, дыхание неровное, какое-то порывистое. Слабо шевельнув хвостом, он снова пытался подняться со своего ложа и снова грохнулся на пол, — ноги его не держали.
— Он умирает! Пушка наш умирает! закричала Лебедева. Нужно что-то сделать, спасти его… Сережа, беги за соседом, позвони ветеринару… Господи, что же ты стоишь?…
Пришел сосед, посмотрел издали на больного пса, сдвинул на затылок свою соломенную шляпу и сказал, что дело, кажется, дрянь. В прошлом году был такой случай на деревне у Аткинсонов, — тех самых, у которых недавно женился сын… Так вот, была у них отличная собака, сторож и всё, а по глупости съела в поле какую-то падаль, помучилась день-другой и околела.
— Пушка не ест падали, с негодованием ответила Лебедева.
— А вы почем знаете? Ну, если не падаль, то кусок сыра с крысиным ядом, или что-нибудь в этом роде. Вы тут ничем не поможете, — раз у собаки глаза уже стали стеклянные. Жаль только, что мучается зря. Я на месте мистера Лебедева вывел бы Пушку во двор и пристрелил бы, — всё равно, один конец, а так скорее.
Будь у Лебедевой в эту минуту под рукой револьвер, она скорей пристрелила бы соседа, чем Пушку. А бедный пес дышал всё тяжелее и порывистее. С каждой минутой ему становилось хуже. Теперь по телу проходила непрерывная судорога и он жалобно стонал. Из раскрытой пасти вывалился наружу язык, с которого стекала белая пена. Когда началась рвота, Лебедев не выдержал, схватил собаку на руки и бросился к машине.
— Куда ты, Сережа?
— В город, конечно. К ветеринару. Не дадим же мы собаке мучиться, сказал он, не глядя на жену. Там и лекарства есть, и клиника для животных.
— Я с тобой поеду, решила Лебедева.
Пушку удобно устроили на заднем сиденьи и помчались на машине в город. На этот раз бедняга не высовывал свою морду наружу, навстречу ветру, и даже не пытался приподняться.
К ветеринару его внесли со всеми предосторожностями, как больного ребенка.
— Вот, доктор, наш пес. Зовут его Пушка. Мы не знаем, что с ним случилось. Три часа тому назад он был совершенно здоров. Может быть — отравление, или полио? Мы не знаем бывает ли полио у собак, но налицо — все признаки. Смотрите: он на ногах не стоит, нос горячий, и какое дыхание!
Неизвестно, понял ли больной, что говорил его хозяин ветеринару, но в этот момент он собрал последние силы, встал на лапы, сделал, покачиваясь, два-три неровных шага, и тут же грохнулся на пол. Лег сначала на живот, потом повернулся на бок и начал судорожно водить задней лапой. .
— Кончается! всхлипнула Лебедева.
Ветеринар надел очки, взял в руки стетоскоп и, приложив его к груди пса, выслушал сердце.
— Сердце работает, конечно, с перебоями и слишком ускоренно, но… погодите минуту…
Ветеринар вдруг нагнулся, приблизил нос к Пушке и быстро от него отпрянул.
— Послушайте, почему от вашей собаки так разит спиртом? Понюхайте сами.
Лебедевы понюхали. Из пасти Пушки, действительно, разило алкоголем, при чем запах показался Лебедевой довольно знакомым.
Ветеринар попытался еще раз поставить Пушку на ноги, и весело сказал:
— Ваша собачка интоксикирована алкоголем. Выражаясь повседневным языком, она попросту смертельно пьяна.
— Пушка пьян? — изумились Лебедевы. — Да разве собаки пьют?
— А как же? Четвероногие, в общем, обладают почти всеми человеческими пороками. Любят они и выпить. Мне однажды пришлось иметь дело с пьяной обезьяной. Так она до того нализалась, что перебила в доме всю посуду и, в конце концов, ее пришлось связать по рукам и по ногам.
— Каким же образом Пушка мог напиться? Пушка, ты что, — действительно — выпил малость?!
Пушка в ответ завизжал и махнул хвостом, а затем снова завалился на бок.
Ветеринар дал выпить пропойце лекарство, после которого Пушка немедленно успокоился и заснул. Спал он почти сутки и когда пришел в себя, жадно набросился на воду, — его мучила жажда. Видимо, он очень страдал с похмелья и всё еще некрепко держался на ногах. В этот день Пушка забился в угол, избегал хозяев и был мрачен.
Только позже, войдя в кладовую, где хранились различные припасы, Лебедева нашла на полу разбитую бутылку крепкой домашней вишневки. Содержимое бутылки, разлившееся по полу, и вылакал дочиста Пушка. Бутылка стояла на полке и упасть без посторонней помощи никак не могла. Лебедевы так никогда и не узнали, сбросил ли Пушка бутылку случайно, прыгнув на полку, или потому, что после отъезда хозяев в город ему с горя захотелось выпить?
Во всяком случае, после описанного случая, Пушка быстро поправился и, очевидно, дал зарок не пить: в кладовую никогда не заглядывал, а когда хозяин, шутки ради, подносил к его носу рюмку со спиртным, громко чихал, поджимал хвост и с виноватым видом отходил в сторону.
КРЫМСКИЕ РАССКАЗЫ
Карадаг
Подъем на Карадаг начали мы под вечер и шли не торопясь: хотели добраться до могилы святого, похороненного в древние времена на вершине горы, и там встретить восход солнца.
С моря Карадаг кажется суровым, неприступным. Отвесно поднимаются из воды темные, вулканического происхождения скалы, о которые глухо и равномерно разбивается прибой и клочьями белой пены ложится у входа в Разбойничью Пещеру. Но со стороны Коктебеля подъем сравнительно легкий, по горным тропинкам. Над обрывами растет что то сухое и корявое, куриная слепота да пыльный репейник, медленно умирающий от невыносимого зноя. Но чем выше, тем меньше камней и вулканического пепла «пуццоланы» и больше зелени. На смену известковым плешинам и желтой ковыли идут пастбища, потом кизильник, а дальше начинается лиственный и хвойный лес, до самой вершины.
На закате мы сделали первый привал и устроились под соснами, каким то чудом выросшими в расщелине скал. Жара уже спала, из леса тянуло предвечерней прохладой, и тени тополей начали непомерно удлиняться. С Карадага была видна вся лазурная коктебельская бухта, на поверхности которой морские течения и ветер прокладывали темные дорожки. Море из-за этого казалось разноцветным, и только где-то далеко, на горизонте, оно сливалось с небом в одну серо-молочную пелену. Белые домики внизу были совсем игрушечные. В окнах башни Максимилиана Волошина, на самом берегу, медленно догорало солнце.
