Шолом Алейхем - Стемпеню
Впрочем, среди молодых женщин, а еще чаще среди девушек, и теперь находились охотницы постоять со Стемпеню у двери лавчонки, побалагурить о том о сем, посмеяться...
Не всегда такие встречи сходили гладко: увидит любопытная соседка и тотчас расскажет другой, другая - третьей, и пойдет и пойдет... Попадешь на язычок кумушкам, не обрадуешься...
– Скажи мне, Стемпеню, что это опять за толки и пересуды на твой счет? Новую кашу заварил? - допытывалась Фрейдл.
– Какую кашу? В чем дело?
– Еще спрашивает! Известно какую! Никому спуску не даешь. Во всем местечке только и разговоров, что о вас.
– Понять не могу, чего ты от меня хочешь, Фрейдл?
– Чего я хочу? Хочу, чтобы ты бросил свои старые замашки. Давно пора! Где только ни есть в местечке девушка или молодуха, - он обязательно должен водить с ней знакомство и битых три часа разговаривать с ней - не оторвешь!
– А ты, верно, намекаешь на то, что я разговаривал с Эстер, дочерью Авром-Якова?
– Ну, допустим, что с Эстер. Что же она, святая?
– Но ведь мы же о деле толковали.
– О деле!.. Знаем мы тебя, Стемпеню, с твоими делами!
– В том-то и дело, что ничего ты не знаешь. Авром-Якову захотелось отпраздновать свадьбу своей дочери в Егупце, - приходит же человеку в голову этакая блажь! Ну, само собою, когда я увидал Эстер, я сейчас же завел с ней разговор об этом: жаль ведь выпустить из рук такую свадьбу, как по-твоему?
– Вот рехнувшийся дьячок! С чего это ему вздумалось устраивать свадьбу в Егупце? - взволновалась Фрейдл.
В ее зеленых глазках загорелся тот огонек, который всегда загорался в них, когда она чуяла запах денег.
– Что с него возьмешь, когда у него не все дома!-отвечает Стемпеню и, как водится, выходит сухим из воды.
Вот таким образом ему удавалось замять одну историю, и другую историю, и все истории вместе взятые. Стемпеню никогда не терялся; он знал, чем взять Фрейдл.
Когда Стемпеню случалось выезжать со своим оркестром в другое местечко, для него снова начиналась прежняя привольная жизнь, и у него не было ни малейшего желания возвращаться домой. Тут уж, как говорится, ему сам бог велел дать волю своему нраву. И приключения следовали за приключениями, как веселые, так и невеселые. Одним словом, у Стемпеню был свой замкнутый мирок, и сколько бы Фрейдл ни старалась туда проникнуть, вход для нее был закрыт навсегда. Она даже сделала было попытку подкупить Мехчу-барабанщика, но ей это не удалось. В своем обособленном мирке Стемпеню был другим человеком, совершенно непохожим на того Стемпеню, которого Фрейдл знала у себя в доме.
XVIII
Любовь разгорается
Стемпеню жил в замкнутом мирке, который сам создал для себя. Все большее и большее место, чуть не главное место в его жизни, стала занимать Рохеле. Письмо, брошенное ей в окно, было написано вполне искренне, от всей души, так как Стемпеню влюбился в Рохеле в ту же минуту, как увидал ее на свадьбе у дочери Бенциона Глока.
Не сразу, однако, у Стемпеню родилась мысль написать письмо. Прошло несколько дней, прежде чем огонь, зажженный в его сердце синими глазами Рохеле, разгорелся в яркий костер. Тогда, не в силах совладать с собой, он заперся в своей комнате, где обычно переписывал ноты, и тем же пером, на той же нотной бумаге, написал письмо Рохеле.
Стемпеню немало потрудился над этим письмом, не так-то легко оно ему далось. Он был самоучка, грамоте нигде не обучался. Не удивителыно, что в письме он был неловок.
Несколько дней носил Стемпеню письмо у себя в кармане и не находил способа передать его Рохеле. На чужбине хорошим посланцем в таких случаях служил Мехча-барабанщик, но здесь, под боком у Фрейдл, этот почтальон был опасен.
Стемпеню едва дождался субботы. Он вырядился, точно девица, надел высокую шляпу - последний крик тогдашней моды - и вышел, как всегда по субботам, погулять на Бердичевскую улицу, надеясь встретить там Рохеле. Увы! Много девушек и молодух промелькнуло пред глазами Стемпеню. Иные, зардевшись, поглядывали на него и улыбались. Все были тут. Не было только одной - Рохеле. Письмо не давало Стемпеню покоя. Его влекло к Рохеле с неодолимой силой.
"Надо бы пройтись по той улице, где живет Айзик-Нафтоля. Авось я ее там встречу..."-подумал Стемпеню. И он, не торопясь, подошел к окну, где сидела Рохеле, погруженная в свои думы, и пела знакомую нам песенку:
Одна все, одна я,
Что камень немая
Мне некому слова сказать.
С собой говорю я,
С собой и горюю,
Что некому слова сказать.
Услышав неожиданное приветствие "с субботой вас" и увидав пред собой Стемпеню, Рохеле вначале подумала, что это сон (несколько раз уже Стемпеню являлся ей во сне). Но, развернув нотную бумагу и прочитав послание, она поднялась, выглянула в окно и произнесла про себя.
– Счастье его, что он ушел! Я бы его отчитала как следует! Вот еще напасть!
Рассерженная Рохеле хотела было выбросить послание Стемпеню в окно. Но вдруг раздумала, еще раз прочитала и, свернув в трубку, спрятала в карман.
Гнев все сильнее овладевал ею. Она решила во что бы то ии стало повидаться с ним с глазу на глаз и спросить, что все это означает. Как назвать его поступок? Как он смеет? Кто он такой, чтобы писать ей записочки?
И Рохеле стала думать да гадать, как бы встретиться со Стемпеню в таком месте, где никто не сможет подслушать их разговор. И в голове ее родилась блестящая мысль.
XIX
Рохеле покупает ожерелье у жены Стемпеню Фрейдл
– Знаете что я вам скажу, свекровь? Если бы это обошлось недорого, я бы непрочь купить нитку жемчуга, крупного жемчуга.
– Ну, скажи сама, Рохеле, сколько раз я тебе говорила: пойди, дочка, к Фрейдл, к жене Стемпеню; там ты найдешь все, что душеньке угодно. Если хочешь, поймем сейчас же. Мне она уступит по дешевке.
Фрейдл в заклад под ссуды чаще всего брала ожерелья и мало-помалу сама стала торговать ими. Получая эти ожерелья от своих должниц почти задаром, она, естественно, имела возможность продавать их дешевле любой другой торговки. Постепенно Фрейдл вошла во вкус и начала не на шутку вести торговлю с Бердичевом и Бродами. Вся Мазеповка знала, что хорошую нитку жемчуга можно найти только у Стемпенихи.
Надо только удивляться, откуда взялись у Фрейдл такие способности к торговле, такое умелое обхождение с покупателями, такое искусство убеждать.
Когда Двося-Малка с невесткой вошла в дом Стемпеню, Фрейдл шумно приветствовала их.
– Кого я вижу?! Как поживаете, Двося-Малка? Знаете, я уж давно жду не дождусь вашего прихода.
– Моего? Почему, Фрейдл?
– Почему, спрашиваете! Уже год, как вы прячете такое сокровище у себя в доме! Зашли бы разок с невесткой выбрать что-нибудь подходящее для такой красавицы. Фи, Двося-Малка, нехорошо! Право, мне даже стыдно за вас.
– Вы тысячу раз правы, Фрейдл, милая! Но посудите сами, виновата ли я, если моя невестка не хочет никакого ожерелья? Сколько я ни упрашивала, - все зря.
– Вот еще новости! Как это не хочет? Значит, не смогли уговорить. У меня, небось, разохотилась бы.
Фрейдл проворно раскрыла большой зеленый сундук и нитку за ниткой стала вытаскивать и выкладывать на стол разнообразные ожерелья. Предлагая свой товар покупательнице, она как заправская торговка осыпала ее градом льстивых похвал и добрых пожеланий.
– Знаете, Двося-Малка, если бы вы меня послушались, я бы посоветовала вашей невестке взять вот это ожерелье, только это! Клянусь, вы нигде не увидите такого настоящего орлеанского жемчуга,- не видеть бы мне так горя и беды и вам также. Пожалуйста, прошу вас, - обратилась она к Рохеле, - наденьте это ожерелье. Клянусь богом, оно так и просится украсить вашу белую шейку! Носите на здоровье! Дай боже, чтобы ваша свекровь смогла через год купить вам по крайней мере пять ниток такого крупного жемчуга! Как он вам идет! Ну, скажите сами, Двося-Малка, вы ведь знаете толк в жемчуге: как это ожерелье ей к лицу, боже праведный!
С этими словами Фрейдл схватила зеркальце, лежавшее в сундуке, и стала с ним против Рохеле. Ее зеленые глазки сверкали от удовольствия, а на лбу даже пот проступил от чрезмерного усердия, божбы и лести.
– А ваш Стемпеню знай свое,-заметила Двося-Малка, указывая рукой на соседнюю комнату, откуда доносились очаровательные звуки.
– Да, играет,-ответила Фрейдл, показывая покупательницам все новые ожерелья.
Между Фрейдл и Двосей-Малкой завязался длинный разговор, обычный между двумя торговками, когда дело касается коммерции.
Рохеле сидела в сторонке, совершенно безучастная к разговору свекрови с Фрейдл. Она слышала другую речь, внимала другому голосу, другим словам. Каждый звук, который Стемпеню извлекал из своей скрипки, проникал глубоко в сердце Рохеле. Она лишь тогда поднялась с места, когда скрипка замолкла и в дверях показался Стемпеню. Их взгляды встретились, кровь прилила к их щекам. Стемпеню остановился в дверях неподвижно, словно пришитый к месту. Рохеле, не сводя с него глаз, сказала свекрови, что пора отправляться домой. Двося-Малка встрепенулась и заломила руки.
