Марио Льоса - Вожаки
Исчезло и видение, растаяло словно дымок.
Мигель уже стоял у двери своего дома, ненавидя себя, ненавидя все на свете. Войдя, он сразу поднялся в свою комнату и бросился в постель. В легком полумраке, как только прищурил глаза, показалось лицо девочки. «Я люблю тебя, Флора», — сказал он вслух, и тут же выплыла рожа Рубена: нагло выдвинута челюсть, губы вытянуты в злой ухмылке; их щеки были рядом, они все сближались, Рубен искоса поглядывал на него и тянулся губами к губам Флоры.
Он соскочил с постели. Зеркало в шкафу отразило его мертвенно-бледное лицо с темными кругами под глазами. «Нет, Рубен ее не увидит! Этот номер не пройдет, черта с два!»
На авениде Пардо было по-прежнему пустынно. Ускоряя шаг, он дошел до перекрестка. И тут остановился в нерешительности. Ему стало холодно: куртку он забыл в комнате, а рубашка не защищала от ветра, который налетал с моря и бился в густой листве фикусов. Жуткая сцена — Флора и Рубен вместе — придала ему силы, он пошел дальше. Вот и бар возле кинотеатра «Монтекарло» — с порога он увидел всех за столиком, как обычно, в левом заднем углу. Франсиско и Папуас, Тобиас и Зубрила заметили его, с удивлением посмотрели, и тотчас же их лукавые, горевшие от возбуждения глаза обратились к Рубену. У Мигеля победило самообладание: перед мужчинами он не спасует!
— Привет, — бросил он, подходя. — Что новенького?
— Садись. — Зубрила пододвинул стул. — Каким это ветром тебя сюда занесло?
— Целое столетие тебя не видали, — откликнулся Франсиско.
— Да вот, захотелось взглянуть на вас, — сердечно сказал Мигель. — Я знал, что вы здесь. Что вы удивляетесь? Или я уже не гриф?
Он уселся между Папуасом и Тобиасом. Рубен сидел напротив.
— Кунчо! — крикнул Зубрила. — Принеси-ка еще бокал. Да почище!
Кунчо подал бокал, и Зубрила налил пива. Провозгласив традиционный тост: «За грифов!» — Мигель выпил.
— Э! Чуть и бокал не проглотил! — сказал Франсиско. — Сразу залпом.
— Держу пари, что ты торчал сегодня на утренней мессе, — сказал Папуас, жмурясь от удовольствия, как всегда, когда начинал кого-нибудь заводить. Скажешь, нет?
— Ходил, — невозмутимо ответил Мигель. — Ходил, чтобы повидать там одну девочку, только и всего.
Он вызывающе взглянул на Рубена, но тот сделал вид, что это его не касается; постукивая пальцами по столу, он тихонько насвистывал модную мелодию Переса Прадо[31] «Девочка что надо…»
— Браво! — зааплодировал Папуас. — Браво, донжуан! А ну расскажи нам, что это там за девочка…
— Тайна.
— Между грифами нет тайн, — напомнил Тобиас. — Ты уже забыл? Выкладывай, кто она.
— Тебе что за дело, — сказал Мигель.
— Как что за дело? — сказал Тобиас. — Я должен знать, с кем ты водишься, чтобы знать, кто ты.
— Ты пока пей, — сказал Папуас Мигелю. — Один: ноль.
— Что, если я угадаю, кто она? — сказал Франсиско. — А вы не знаете?
— Я знаю, — сказал Тобиас.
— Я тоже, — сказал Папуас, он обернулся к Рубену и с самым невинным видом, как бы между прочим, проронил: — А ты, старик, догадываешься, о ком речь?
— Нет, — холодно сказал Рубен. — И меня это не интересует.
— Прямо-таки костер полыхает в желудке, — сказал Зубрила. — Больше никто не закажет пива?
Папуас красноречиво провел пальцем по горлу.
— I have not money, darling[32] — сказал он.
— Ставлю бутылку, — торжественно взмахнув рукой, объявил Тобиас. — Кто следующий? Надо же погасить костер у этого слюнтяя.
— Кунчо, тащи полдюжины, — заказал Мигель.
Раздались громкие возгласы, радостный смех.
— Ты настоящий гриф, — подтвердил Франсиско.
— Грязный, блохастый, — добавил Папуас. — Да, гриф на все сто!
Кунчо принес пиво. Они пили. Слушали, как Папуас выпаливал — одну за другой — непристойные истории, терпкие, нелепые, возбуждающие. Между Тобиасом и Франсиско разгорелся спор о футболе. Зубрила рассказал о происшествии, свидетелем которого был: он ехал на автобусе в Мирафлорес, все пассажиры сошли на авениде Арекила, а на углу улицы Хавьера Прадо[33] в автобус залез обормот Томассо — «этот двухметровый альбинос, что до сих пор отсиживается в начальной школе, да еще живет близ Кебрады, помните?» — и, притворяясь, что его интересует управление машиной, начал задавать вопросы шоферу, а сам тем временем наклонился над сиденьем и потихоньку изрезал бритвой обивку кресла.
— Это потому, что я был там, — утверждал Зубрила. — Ему и захотелось блеснуть.
— Он умственно отсталый тип, — сказал Франсиско. — Так могут вести себя десятилетние. В его возрасте это уже не блеск.
— Блеск был потом, — фыркнул Зубрила. — Я крикнул шоферу: «Эй, шеф, этот обормот портит вашу машину».
«Что? Что?» — спросил шофер, резко тормозя. Перепуганный, с горящими ушами, Томассо отчаянно дергал дверь автобуса.
«Режет бритвой, — тут же уточнил я. — Взгляните, что он сделал со спинкой». Обормоту Томассо наконец удалось выскочить. Он бросился бежать по авениде Арекипа; шофер — за ним, вопя: «Держите этого прохвоста».
— И поймали? — поинтересовался Папуас.
— А кто их знает. Я смылся. А на память об этом событии я только прихватил с собой ключ от зажигания. Вот…
Он достал из кармана маленький никелированный ключ и бросил на стол. Бутылки опустели. Рубен посмотрел на часы и встал.
— Я пошел, — сказал он. — Идем.
— Не уходи, — сказал Мигель. — Сегодня у меня деньги есть. Приглашаю вас всех на обед.
Ливень дружеских хлопков обрушился на его спину: грифы шумно благодарили Мигеля.
— Я не могу, — сказал Рубен. — У меня дела.
— Ну и топай себе, парень, — сказал Тобиас. — Привет Мартите!
— Не забудем тебя, старик, — сказал Папуас.
— Нет! — воскликнул Мигель. — Я приглашаю всех или никого. Если Рубен уйдет, обеда не будет.
— Ты слышал, гриф Рубен? — сказал Франсиско. — Придется остаться.
— Придется остаться, — сказал Папуас. — Это тебе не шутки.
— Я пошел, — сказал Рубен.
— Видишь ли, ты уже нализался, — сказал Мигель. — Ты уходишь — боишься осрамиться перед нами, вот и все.
— Сколько раз я тащил тебя домой? — сказал Рубен. — Сколько раз помогал тебе перелезать через решетку, чтобы тебя не накрыл твой папочка? Да я могу выпить в десять раз больше, чем ты!
— Это было давно, сейчас перепить меня не так просто. Хочешь попробовать?
— С удовольствием, — сказал Рубен. — Встретимся вечером, здесь же?
— Нет. Сейчас. — Мигель обернулся к остальным, протянул руки: — Грифы, я вызываю.
Он с восторгом убедился в том, что старая формула ватаги оказывала и сейчас прежнее воздействие. Под радостный гомон грифов Рубен побледнел и опустился на стул.
— Кунчо! — крикнул Тобиас. — Меню! И океан пива. Гриф бросил вызов.
Они заказали бифштексы с кровью и еще дюжину пива. Тобиас поставил по три бутылки перед каждым из противников, а шесть оставил для прочих грифов. За едой они почти не разговаривали. Мигель запивал каждый кусок мяса и пытался казаться оживленным, но боязнь слишком быстро опьянеть возрастала по мере того, как пиво становилось с каждым глотком все горче и горче. Когда они опорожнили шесть бутылок, Кунчо уже убрал тарелки.
— Заказывай, — сказал Мигель Рубену.
— Еще по три на каждого.
После первого бокала новой партии Мигель почувствовал гул в ушах; голова его плавно кружилась, все пришло в движение.
— Схожу отолью, — сказал он.
— Сдаешься? — спросил Рубен.
— Я схожу отолью! — закричал Мигель. — Если хочешь, проси еще.
В туалете его вырвало. Он тщательно вымыл лицо, стараясь уничтожить все предательские следы. Часы на руке показывали половину пятого. Несмотря на тягучую дурноту, он был счастлив. Рубен уже ничего не сможет сделать. Он вернулся к остальным.
— Твое здоровье! — сказал Рубен, подымая стакан.
«Похоже, взбешен, — подумал Мигель. — Но он уже погорел».
— Попахивает блевотиной, — сказал Папуас. — Кому-то здесь крышка.
— Да я как стеклышко, — заверил его Мигель, стараясь подавить тошноту, не поддаваясь головокружению.
— Твое здоровье, — повторил Рубен.
Когда они справились с последней бутылкой, Мигелю казалось, что желудок налит свинцом; голоса доходили до его сознания сбивчивой путаницей звуков. Чья-то рука внезапно мелькнула перед его глазами, взяла за подбородок, заставила поднять голову. Лицо Рубена будто распухло. Он сидел взлохмаченный и злой.
— Сдаешься, сопляк?
Мигель разом поднялся и толкнул Рубена в грудь, но прежде чем стычка разгорелась, вмешался Зубрила.
— Грифы никогда не дерутся друг с другом, — сказал он, заставляя обоих сесть. — Оба пьяны. Конец. Голосуем.
Папуас, Франсиско и Тобиас неохотно проголосовали за ничью.
