Анри де Ренье - Провинциальное развлечение
Я исходил таким образом вспаханные поля, которые осень делает тяжелыми для ног, а зимний мороз и летняя жара твердыми для подошв; я дробил пятками комья засеянных полей и топтал острую солому жнивья; я мял длинную, пригнувшуюся к земле траву лугов; я перелезал через плетни и пробирался сквозь живые изгороди, старался не поцарапаться о колючки; открывал деревенские запоры, отодвигал их деревянные засовы и поднимал их щеколды. Иногда запорами служили простые, плетенные из ивовых прутьев кольца. Когда я проходил по дворам хуторов, на меня бросались собаки. Не раз на лугах мне приходилось укрываться от нападения подозрительных коров и воинственных быков.
Эти маленькие сельские приключения совсем не страшили меня. Я с удовольствием констатировал, что я еще достаточно проворно убегаю от опасности, и не был недоволен ловкостью, с какою я взбираюсь на высокий забор или отодвигаю тяжелый засов. Сила моих рук и быстрота моих ног удовлетворяли меня. После совершения каких-нибудь длинных рейсов по полям или лугам я не испытывал усталости; это наполняло меня чувством довольства, которое было тем более странным, что я никогда не питал особого пристрастия к физическим упражнениям. Но с тех пор как я жил в П., мною овладело честолюбие поддерживать себя в состоянии, так сказать, физической тренировки. Тут я повиновался какому-то темному инстинкту: я как будто хотел встретить во всеоружии непредвиденное событие. Я готовился к нему, не будучи, впрочем, особенно убежден в том, что оно действительно наступит. Все же эти прогулки поддерживали меня в состоянии возбуждения и деятельности, увы! искусственных, потому что медленно и незаметно в меня уже начинал просачиваться яд скуки, скуки, которая расслабляет мускулы тела и парализует энергию духа. По мере того как дни проходили, я все явственнее ощущал ее незаметный рост. Конечно, принимая предложение моей тетушки Шальтрэ, я предвидел, что скука будет моим неизменным спутником в П. Я хорошо знал, чего мне будет стоить право уклониться от тягостей будничной работы, от всего, чего требует тяжелая обязанность зарабатывать свой хлеб. Я хорошо знал, что Скука будет тою ценою, которою я куплю свободно избранную мною праздность, добровольную бесполезность, но я не знал, что такое скука! Я думал, что буду иметь в лице ее противника, от которого можно обороняться. Я не знал, что от ее неощутимого и клейкого просачивания нет ни защиты, ни лекарства.
В день, когда я понял это, я проникся сознанием неизлечимости моей болезни и почувствовал, что во мне потухают всякие остатки моей мнимой жизненной энергии. Начиная с этого дня, я отказался от своих прогулок, еще поддерживавших у меня состояние призрачного возбуждения. Начиная с этого дня, я стал покидать свою комнату только в самых необходимых случаях… "Откровение" осенило меня прошлою осенью, в один из прекрасных осенних дней! Завтрак в обществе моей тетушки Шальтрэ был самый будничный; тетушка говорила о различных неинтересных вещах и задала мне несколько незначительных вопросов, на которые я давал первые пришедшие мне в голову ответы. Видя мое явное невнимание, почтенная дама закусила губы и замолчала. Вставая из-за стола, я извинился за свою рассеянность (тетушка и я в своих отношениях друг к другу проявляем самую изысканную вежливость), сославшись на мигрень, которая освобождала меня от обязанности сопровождать тетушку в гостиную и дала мне право выразить желание пройтись по свежему воздуху. Едва выйдя на улицу, я заметил, что меня осенило то, что называют счастливым вдохновением, ибо по Рыночной площади к нашему дому направлялся г-н Виктор де Блиньель. А из всех гостей тетушки этот господин был, пожалуй, самым ненавистным мне или, по крайней мере, наиболее раздражавшим меня. Для меня было невыносимо присутствие этого маленького ничтожного человечка с большими претензиями, напичканного всеми буржуазными предрассудками, крошечного, кичливого и напыщенного, с птичьей головкой в очках, очень богатого и невероятно скупого, – словом, совершенного провинциала, совершенное воплощение Провинции в ее самой серой посредственности. Какое счастье, что мне удалось таким образом избежать его общества! Я поклонился ему и торопливо зашагал по Большой улице с видом человека, идущего по неотложному делу.
В конце этой улицы начинается аллея старых платанов. Их огромные стволы теряли свою кору и показывались в своей осенней пестроте. Листва их благоухала в мягком и прозрачном воздухе. Было приятно шагать по мягкому грунту дороги, так что я не заметил даже, как миновал самую отдаленную точку, до которой я доходил в своих предыдущих прогулках. Когда я отдал себе отчет в этом, я вдруг почувствовал себя немного усталым и стал искать глазами место, где я мог бы немного посидеть, перед тем как идти обратно в П. Дорога шла здесь у опушки небольшого леска, в который вела тропинка, загороженная большим подъемным камнем, служившим непритязательною скамейкою. Все было как нельзя более естественно. Воздух был мягок, напоен запахом палых листьев и мха, глубокая тишина царила кругом. Я сел на камень, ни о чем не думая. Почему вышло так, что именно в этот момент я вдруг отдал себе отчет в скуке, одолевавшей меня? Почему именно в эту минуту я осознал ее давящую меня тяжесть? И по мере того как эта тяжесть росла, мне казалось, что у меня не хватает силы выдерживать ее. Я испытывал во всем своем теле гнетущее ощущение слабости. Мне казалось, что мои члены не принадлежат мне больше. Я оказался вдруг как будто окруженным поглощающею и обессиливающею атмосферою, как будто вдохнул яд, который заживо привел меня в состояние окоченения.
Утром я был разбужен сиреною автомобиля. Ее звук, сначала тяжелый и как бы вздутый, понемногу превратился в улюлюканье, все более пронзительное, все более отчаянное. Вся тишина унылого городка была как бы разорвана им, и понадобилось некоторое время, пока бескровные пауки скуки восстановили поврежденную пряжу. Кто этот смелый шофер, кто эти бесстрашные туристы, отважившиеся проникнуть в наши места? За все мое пребывание в П. в первый раз нас посещал автомобиль. П. расположен в стороне от всех маршрутов путешествий, от всякой любознательности туристов. Мы не лежали ни на чьем пути. Я даже спрашиваю себя иногда, нанесен ли П. на карту Франции. И однако П., как и всякий другой городок, имеет достаточные основания для своего существования. В нем обитает известное количество рантье, чиновников, торговцев, рабочих. У него есть даже своя знаменитость, историк Барго, истории которого больше никто не читает и имя которого известно теперь только обитателям места, отведенного для увековечения этого славного сына Франции…
П. не имеет, следовательно, решительно ничего замечательного. Он составляет часть департамента, округа, железнодорожной сети. В нем есть вокзал, где, правда, движение грузов и пассажиров почти равно нулю. П. живет самим собою и в себе самом, в состоянии блаженного эгоизма и равнодушия к чему бы то ни было. Кто, в самом деле, вздумай бы прийти смущать его ленивый покой? В нем нет ничего привлекательного, но он удерживает; удерживает парализующею силою скуки, которую он выделяет из своих пор… В П. родятся, живут, умирают… Количество его жителей остается почти неизменным. П. неподвижен. Эта неподвижность позволила ему сохранить несколько любопытных памятников прошлого: несколько старых домов, ратушу эпохи Возрождения, обширную романскую церковь, красивыми пропорциями которой не приходил восхищаться еще ни один иностранец. Иностранцы! На памяти местных жителей ни один иностранец не останавливался в почтенной гостинице "Белый голубь". Развитие автомобилизма ничего не изменило в этом положении вещей. Автомобиль почти не известен в П. Никто из его обитателей не имеет этого инструмента быстроты и свободы. В П. не пошли дальше велосипеда, даже дальше трехколесного велосипеда. Некоторые из "этих господ" не брезгуют усердно трудиться ногами на своем сиденье, водруженном на трех колесах. У нескольких семей есть собственные выезды. Но ими пользуются только в торжественных случаях, которые выпадают сравнительно редко. На улицах П. можно встретить только несколько одноколок, несколько возов, запряженных волами, и омнибус отеля, который с грохотом тащит кляча по острым камням уличной мостовой… Каково же должно было быть мое удивление, когда однажды утром раздался пронзительный звук автомобильной сирены, подобно шуточному приглашению насмешливо брошенный в наш городок, чтобы нарушить его тусклую провинциальную апатию. Этот проезд автомобиля через П. послужил для тетушки Шальтрэ темою разговора в течение всего завтрака. Она жалела, что ей не удалось увидеть "чудовище". Нечего и говорить, что она осуждала применение этих дьявольских машин, что не помешало ей высказать множество предположений относительно причин, вызвавших утренний визит в П. одной из таких машин. Вероятнее всего, по мнению тетушки, автомобиль приезжал из замка Виллуан, где маркиз де Буакло, по слухам, должен был провести сезон охоты.
