Кнут Гамсун - В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)
И Карнѣй везетъ насъ дальше.
Мы закрываемъ зонтики, потому что теперь и солнце загорожено отъ насъ. Мы проѣзжаемъ мимо цѣлой толпы возчиковъ съ товаромъ, которые лежатъ по обѣ стороны дороги и спятъ. Ихъ шестеро, и у всѣхъ за поясомъ оружіе. Вѣроятно, они выбрали для отдыха это мѣсто, потому что оно лежитъ въ тѣни. Лошадей они выпрягли, привязали и снабдили маисомъ; одна лошадь ничего не получила, или уже съѣла все до тла; мы останавливаемся и даемъ ей немножко корма отъ другихъ лошадей. При этомъ просыпаются люди, смотрятъ на насъ, опершись на локоть и говорятъ между собою. Когда они видятъ, что мы дѣлаемъ, то киваютъ и смѣются. Они встаютъ, подходятъ къ намъ и даютъ обдѣленной лошади еще больше маиса. Когда мы продолжаемъ свой путь, укладываются они снова.
Теперь подъѣзжаемъ мы къ крѣпости Дарьялъ съ ея круглыми строеніями, пушками и стражами. Я читалъ, что уже Плиній описывалъ Дарьяльское ущелье и сильную крѣпость Куманія, которая здѣсь стояла и препятствовала проходу многочисленныхъ народныхъ массъ. Горсть солдатъ могла бы удержать въ этой узкой щели цѣлое войско.
Подъемъ становится круче, горы все тѣснѣе и тѣснѣе обступаютъ насъ; кажется, словно нѣтъ болѣе надежды отсюда выбраться; только прямо надъ нашими головами виденъ клочокъ неба. Это подавляющимъ образомъ дѣйствуетъ на насъ, и мы молчимъ, уничтоженные. Вдругъ, на крутомъ поворотѣ дороги открывается съ права громадная пропасть, и мы видимъ совсѣмъ близко передъ собою ледяную вершину Казбека съ его глетчерами, сверкающими на солнцѣ бѣлыми искрами. Онъ стоитъ близко, словно прижавшись къ намъ, покойный, необъятный и безмолвный. Странное чувство охватываетъ насъ, — вотъ она, эта гора, выдвинувшаяся, словно волшебною силою, изъ множества другихъ горъ и глядящая на насъ, будто существо изъ иного міра.
Я выпрыгиваю изъ экипажа, крѣпко держусь за верхъ и смотрю. Въ это мгновеніе словно вихрь какой-то подхватываетъ меня, я чувствую, что оторванъ отъ всего земного, выбитъ изъ колеи, мнѣ кажется, будто я стою лицомъ къ лицу съ божествомъ. Царитъ какая-то полная звуковъ тишина, я слышу лишь свистъ вѣтра далеко на верху облака плывутъ около средней части горы, но не доходятъ до высочайшей ея точки. Я и раньше бывалъ въ горахъ, былъ на фьельдахъ Хардангера и въ Іотунгейменѣ, видѣлъ отчасти баварскіе Альны, горы въ Колорадо и многихъ другихъ мѣстахъ, но никогда я не чувствовалъ себя такимъ безпомощнымъ на землѣ. Потомъ верхушка окутывается облакомъ, которое скрываетъ ее. Видѣніе исчезло. Только шорохъ кругомъ горы, тамъ на верху, въ облакахъ все еще слышенъ.
Однако меня зовутъ въ экипажъ, и я снова прихожу въ себя.
Я припоминаю изъ временъ дѣтства моего на сѣверѣ одну странную ночь, тихую лѣтнюю ночь, озаренную сіяніемъ солнца. Я пересталъ грести, опустивъ весла и сидя въ лодкѣ, повернувшись лицомъ къ кормѣ. Всѣ водяныя птицы молчали, и ничто живущее не шевелилось на землѣ. Вдругъ вынырнула изъ прозрачной воды голова, вода каплями падала съ нея. Это былъ только тюлень, но онъ выглядѣлъ, точно существо изъ иного міра, онъ лежалъ и смотрѣлъ на меня открытыми глазами. Его взглядъ былъ точно человѣческій…
Снова переѣзжаемъ Терекъ по желѣзному мосту. Здѣсь дорога значительно расширяется, и мы видимъ впередъ на полверсты. Мы быстро поднимаемся, дорога идетъ теперь приблизительно по срединѣ горныхъ отвѣсовъ, и вдоль всей дороги замѣчается дѣятельное передвиженіе людей, лошадей, быковъ, ословъ, всадниковъ съ ружьями за плечами. О человѣческихъ жилищахъ нѣтъ здѣсь и рѣчи.
Большое стадо овецъ пасется у самой дороги, при немъ четыре пастуха съ длинными посохами. На головахъ у пастуховъ громадныхъ размѣровъ мѣховыя шапки, но вообще они одѣты очень легко и въ достаточной степени оборваны. Всѣ овцы бѣлаго цвѣта, стадо смирно стоитъ среди горъ, животныя кажутся каменными изваяніями рядомъ съ настоящими камнями. Бытъ можетъ, онѣ стоятъ такъ неподвижно изъ боязни орловъ и разыгрываютъ роль обломковъ скалы.
Порядочно времени спустя передъ нами вырастаетъ станція Казбекъ, цѣлый маленькій городокъ. Могучія горы съ пропастями вздымаются кругомъ, но по склонамъ наверху все зелено, и до самой вершины видны намъ стога свѣже-скошеннаго сѣна. Овцы пасутся въ горахъ до самой вершины, мы видимъ ихъ вверху, на самой высокой точкѣ горы, подъ самыми небесами: онѣ похожи на бѣлыя движущіяся точки. На вершинѣ одной изъ горъ стоитъ въ снѣгу монастырь съ высокими башнями. Внизу, вокругъ станціи раскинулось множество небольшихъ засѣянныхъ хлѣбомъ участковъ; двое человѣкъ купаютъ въ Терекѣ своихъ лошадей.
Мы въѣзжаемъ на станцію.
* * *При въѣздѣ насъ окружаютъ дѣти, дѣловито предлагающія намъ купить у нихъ кусочки горнаго хрусталя и разноцвѣтные камешки. Мы проѣхали безъ перерыва 43 версты и должны здѣсь остановиться на три часа. Карнѣй распрягаетъ лошадей. Когда я спрашиваю его, можно ли на это время оставить наши вещи въ экипажѣ, то мнѣ кажется, что онъ дѣлаетъ какой-то неувѣренный жестъ; я считаю потому болѣе безопаснымъ забрать съ собою мелкія вещи.
Намъ подаютъ на обѣдъ великолѣпно зажаренную баранину и превосходный супъ, да сверхъ того мы еще получаемъ превкусные пироги. Но чистота здѣсь оставляетъ желать многаго. Слуга одѣтъ въ коричневый кафтанъ и прекрасно вооруженъ; онъ всячески старается угодить сіятельнымъ гостямъ. Онъ постилаетъ намъ даже только что выглаженную скатерть. Но стеклянныя пробки изъ флаконовъ съ уксусомъ и прованскимъ масломъ отсутствуютъ, и добродушный слуга снабдилъ ихъ пробками изъ газетной бумаги. Однако, та торжественная осанка, съ которой онъ разставляетъ на столѣ передъ нами все это великолѣпіе, заставляетъ умолкнуть всякую критику.
Онъ показываетъ намъ изъ окошка на глетчеръ, который теперь, впрочемъ, подернулся туманомъ. Казбекъ, говоритъ онъ. На это мы киваемъ утвердительно, такъ какъ это уже извѣстно намъ; когда же мы его спрашиваемъ относительно монастыря, который видѣли наверху, въ снѣгахъ, то онъ отвѣчаетъ что-то, изъ чего мы понимаемъ только, что это русскій монастырь. Ни одна изъ кавказскихъ націй не считаетъ себя за русскихъ.
И даже теперь, такъ много времени спустя по завоеваніи, есть наивные кавказцы, утверждающіе, что русскій осмѣлится лишь въ томъ случаѣ вступить на ихъ землю, если захочетъ вѣжливо себя держать, не иначе.
Карнѣй говоритъ, что мы должны отдыхать до четырехъ часовъ. Мы понимаемъ нѣкоторыя изъ его словъ, и онъ очень искусно поясняетъ намъ ихъ нагляднымъ способомъ. Когда мы показываемъ ему свои часы, онъ осваивается съ циферблатомъ такъ легко, словно то не больше, какъ дѣтская игрушка, беретъ тогда вѣточку или былинку и показываетъ прямо на тотъ часъ, который желаетъ запечатлѣть въ нашей памяти, при чемъ неоднократно повторяетъ намъ число.
Вдругъ раздается ударъ грома. Вскорѣ падаютъ крупныя капли дождя, но солнце свѣтить. Я выбѣгаю наружу и хочу внести подъ крышу нашъ остальной багажъ; но человѣкъ въ голубой холстинной рубахѣ, доходящей ему до колѣнъ, смотритъ вверхъ на небо и объявляетъ мнѣ, что дождикъ сейчасъ перестанетъ; онъ показываетъ также на самаго себя и даетъ мнѣ понять, что позаботиться о нашей поклажѣ. Онъ идетъ въ конюшню и возвращается оттуда со своимъ кафтаномъ, которымъ покрываетъ тѣ сундуки, которые болѣе страдаютъ отъ дождя.
Дождь становится сильнѣе и переходитъ въ градъ. Градины очень крупны и, падая, высоко отпрыгиваютъ отъ земли. Это напоминаетъ мнѣ страшные градовые ураганы среди жаркаго лѣта въ американскихъ преріяхъ. Тамъ мы часто должны были свои куртки, или что попадало подъ руку, набрасывать на лошадей, а сами заползали подъ телѣги, чтобы не быть ушибленными градомъ. А лошади, которые инстинктомъ чуяли это явленіе, только наклоняли головы, чтобы защитить глаза, и такимъ образомъ выносили удары.
Я скрываюсь въ конюшню. Тамъ стоитъ корова съ теленкомъ, маленькій верблюдъ и другія животныя, всѣмъ имъ кажется хорошо и привольно, за исключеніемъ одной только овцы съ жирнымъ хвостомъ, которая лежитъ въ одномъ изъ стойлъ. Овца больна; она глухо стонетъ и закрываетъ глаза. Вѣроятно, она должна быть вскорѣ зарѣзана. Я раскрываю въ ящикѣ коньякъ, наливаю его въ пивной стаканчикъ, оглядываюсь вокругъ и, когда вижу, что я одинъ, то вливаю овцѣ въ горло нѣсколько большихъ глотковъ. Мнѣ приходится порядочно повозиться съ упрямымъ животнымъ, но когда я въ концѣ-концовъ разжимаю зубы, то овца глотаетъ хорошо. Языкъ у нея совсѣмъ синій. Послѣ питья фыркаетъ, трясетъ головой и лежитъ смирно. Я начинаю надѣяться, что все разрѣшится потомъ.
Дождь съ градомъ проходитъ, и солнце вновь невозмутимо припекаетъ. Я выхожу изъ конюшни и слоняюсь кругомъ; отъ земли поднимается теплый паръ. Мы находимся теперь на высотѣ 1727 метровъ надъ уровнемъ моря и поднялись съ сегодняшняго утра на 43 версты, почти на 1000 метровъ. Здѣсь по близости Казбека должны обитать осетины, народъ, происхожденіе и имя котораго никѣмъ еще не разгаданы; самъ народъ называетъ себя ироны. Я бы очень желалъ что-либо сдѣлать для науки во время моего путешествія, всего ближе было бы предпринятъ нѣкоторыя изслѣдованія касательно осетинъ. Мнѣ понадобилось бы всего нѣсколько часовъ, чтобъ проникнуть подальше въ горы, побыть среди осетинъ и немного изучить ихъ. Нѣкоторымъ образомъ я былъ къ тому хорошо подготовленъ, потому что въ теченіе нѣкотораго времени перечиталъ много книгъ о Кавказѣ. Здѣсь колыбель человѣчества, здѣсь Прометей былъ прикованъ къ скалѣ, тамъ, по ту сторону горъ, въ Баку, горитъ вѣчный огонь, сюда пришли толпы іудеевъ, освободившихся изъ плѣна вавилонскаго, и поселились здѣсь, здѣсь же по близости лежитъ и гора Араратъ, правда, уже въ предѣлахъ Арменіи, но все же и она видна отсюда. Только было бы въ моемъ распоряженіи достаточно времени, а не только эти жалкіе два часа. Я читалъ, что осетины имѣютъ множество хозяйственной утвари, совершенно незнакомой другимъ кавказскимъ племенамъ, щипцы и кадки для тѣста, маслобойки и пивныя кружки, вилы и много другое; это удивляло и ставило втупикъ многихъ прежнихъ изслѣдователей. Но если бы мнѣ только удалось пробраться къ нимъ, я ужъ выспросилъ бы у нихъ, откуда, во имя дьявола, взяли они всѣ эти инструменты, купили ли ихъ, или они существуютъ у нихъ съ незапамятныхъ временъ. Возможно, что выяснились бы вещи, которыхъ никто и не предполагаетъ, да, статься можетъ, я былъ бы даже вынужденъ создать совершенно новую науку о переселеніи народовъ, уничтожилъ бы всѣхъ моихъ предшественниковъ, изучавшихъ тотъ же предметъ, Эркерта и Броссэ, Опферта и Нестора, Боденштедта и Реклю, и добился бы совѣршенно самостоятельныхъ результатовъ. Быть можетъ, это имѣло бы и нѣкоторое значеніе лично для меня, при моемъ возвращеніи домой все украсилось бы флагами, я получилъ бы приглашеніе прочитать докладъ въ географическомъ обществѣ и былъ бы награжденъ большимъ орденомъ Св. Олафа. Я уже видѣлъ все это въ своемъ воображеніи. Вдругъ прибѣгаетъ въ мой далекій уголокъ подъ тѣнью скалъ Карнѣй и докладываетъ, что намъ пора ѣхать.
