Блез Сандрар - Ром
Слова молодого человека, который еще не разочаровался в борьбе…
Страстно желая найти способы приостановить экономический кризис, охвативший Францию сразу после войны, он тут же подумал о Гвиане.
Тут, кстати, неплохо бы напомнить, что он, как в свое время Бомарше, носился с идеей (и подал в канцелярию палаты предложение о принятии соответствующего закона) устроения Национальной лотереи, которая приносила бы государственной казне по шесть миллиардов в год. Совокупность этой лотереи составляла бы 500 миллионов ежегодных лотов, а ежемесячная эмиссия — 45 миллионов лотерейных билетов по 25 франков. Предложение отклонили, сочтя его аморальным…
Жан Гальмо неустанно продолжал превозносить золото и леса Гвианы, доказывая, что именно оттуда могло бы прийти столь желанное и необходимое спасение, если только организовать разработку колонии ради обогащения Франции.
Он втолковывал, что для заключения сделок по займам с другими странами Гвиана могла бы послужить залогом, с которым нельзя было бы не посчитаться. Чтобы тщательнее изучить все тонкости заключения займов, как в колониях, так и за границей, он часто встречался с английскими и американскими финансистами, которых просто потряс своей компетентностью, столь обширной, что знания даже министров, Клотца, например, рядом с его выкладками выглядели бледненько… И нередко, нередко в те годы думали о нем люди: вот какой человек был бы на месте в самой высокой государственной администрации.
Немаловажная деталь: для интенсивного освоения богатств гвианского леса Жан Гальмо всячески продвигал использование самолетов и гидросамолетов, ведь опыт у него уже был.
«Жан Гальмо — авиатор» — это могло бы стать темой для целой главы.
Надо ли напоминать, что в Гвиане он создал первую регулярную линию воздушного транспорта, связавшую Сен-Лоран-дю-Марони с Кайенной внутри страны. Расстояние, которое индейская пирога преодолевала за 60 дней, самолет перемахивал за пару часов. Ангары в глубинах лесов, ультрасовременная инфраструктура лишний раз доказывали, что этот человек не боялся продвигать идеи, имеющие хорошую перспективу, и пускать в дело все, что мог предложить технический прогресс… А смерть Жана Гальмо привела к тому, что на путь, который на самолете можно было преодолеть за два часа, снова пришлось тратить 60 дней…
Но, пропагандируя свои идеи, он не ограничивался одной лишь Гвианой. Часто он ломал копья ради того, чтобы воздушные пути появились и в других французских колониях. Да и в самой Франции он организовал воздушный «Тур де Франс» на своих личных летательных аппаратах («Жан Гальмо-1», «Жан Гальмо-2»), принесший ему большую известность. Он обладал необыкновенной отвагой. Видели, как он в личном своем самолете заходил на посадку в Монфоре, триумфально приземлившись там после выборов в Гвиане… Клочок земли, на который невозможно посадить самолет, — но ему это удалось вопреки всякой логике. Да как было ему устоять перед искушением вернуться в родные края таким изумительным способом?
Человек с глазами ребенка, Дон Кихот: любил и он покрасоваться, блефануть.
Полагаете, «блеф» — понятие, несовместимое с деляческим «прагматизмом»? Восходя до известных высот, он становится героизмом, деянием высшего порядка. Процитируем письмо господина Дика Фармана, конструктора самолетов «Жан Гальмо»: «Мне остается лишь вновь настаивать на том, чтобы вы предприняли все предосторожности, дабы избежать несчастного случая, и рекомендовали бы вашему пилоту соблюдать побольше благоразумия… чтобы не случилось всевозможных неприятностей или несчастных случаев, о коих нам пришлось бы горько сожалеть. Особенно это касается вас, мсье Гальмо, вас, такого любителя попробовать все новшества воздушного туризма. Вам, полагаю, следует обратить все тот же упрек, что вы слишком доверяете технике и думаете, будто в авиации тот же уровень безопасности, что и в обычной поездке в автомобиле…»
А ведь все это один человек — тот, кто привел в Канн шхуну, груженную розовым деревом из Гвианы, тот, кто открыл свои офисы прямо напротив офисов своих конкурентов, кто так и будет презирать любые опасности, кто любит жизнь во всех ее проявлениях, у кого есть страсть совершать поступки и кому известен опасный вкус риска.
***
Добившись в борьбе с врагами первых успехов, Жан Гальмо снова с головой уходит в работу. Ни одно из его многочисленных занятий — парламентских, технических, журналистских или финансовых — не заставило его забыть о самом главном: Торговый дом Гальмо должен выпутаться из преследующих его затруднений.
Необходимо наверстать потерянное.
Черный день.
Ибо превыше всего — не дела.
VIII. ПРЕВЫШЕ ВСЕГО — НЕ ДЕЛА
Нет, превыше всего не дела.
Два постановления о прекращении судебного преследования положили конец следствию против Жана Гальмо.
16 февраля 1921 года 574 голосами против 3 палата депутатов проголосовала за то, что полагает бессмысленным продолжать обсуждение обвинений, выдвинутых против Жана Гальмо господами Симьяном, Мерсье, Кастелланом… газетой «Лантерн»… и теми, кто стоял за их спиной.
Но злобная свора недовольна: ведь она жаждала содранной человечьей шкуры.
В бумагах Жана Гальмо, оставшихся после его смерти, которые я мог перелистывать часами, я наткнулся на одну заметку, написанную им, должно быть, в период его падения и даже в самой своей беспристрастности звучащую немного патетически. Желая подчеркнуть, что самые крупные колониальные предприятия с самого начала сталкиваются с жестоким противодействием, Жан Гальмо вспоминает некоторые заявления, сделанные по случаю выпуска акций Всемирной компании по строительству Суэцкого канала в 1858 году, — тех самых, что впоследствии принесли целые состояния тем, кто на них подписался: «Попытки мошенничества», припечатывает в палате общин лорд Пальмерстон; «Откровенное надувательство, канал прорыть невозможно», — пишет «Глоб», официозная газетка; «…рыть дыры в песке в стране, где даже в земле-то ни плотности, ни твердости не сыскать!» — говорит «Тайме», а вот «Дэйли ньюс»:«Самые сумасбродные романисты кажутся детьми по сравнению с шарлатаном, пытающимся убедить публику, что 250 больных европейцев и 600 насильно завербованных арабов смогут построить этот гигантский каркас Суэцкого канала, не имея при этом ни денег, ни воды, ни камней».
Сегодня памятник Фердинанду де Лессепсу[10] стоит у входа в канал.
А Панама? Скандалы, тюрьма и бесчестие — вот что ждало старика, который знал истинную цену сильным мира сего!
Пробковый лес строем густым
Подступает к тремстам вагонеткам пустым;
Живы они — и мертвы:
Бросили тут их французские львы
На произвол Судьбы.
Черепахи ползут, шатки-валки,
Из заржавленной землечерпалки.
Кран высокий стоит, орхидеями весь оплетен,
А в ковше, как в бочонке, пальму вырастил он.
Дырявый газометр пум приютил,
Шлюзы воду не держат, выбиваясь из сил —
В них бреши прогрызли стаи рыб-пил…
Жерла пушек Эспинуолла глодает тукан,
А насос — жилище семьи игуан.
Вот она, Панама, Панама де Лессепса.
Эти стихи, который я написал в 1912 году, скитаясь по заброшенным в ту пору стройплощадкам, — разве описанное в них не похоже и на предприятия, фактории, заводы, самолеты, конторы, мастерские Торгового дома Гальмо сразу после его разорения?…
Нет, не дела превыше всего. А уж это «ромовое дело»! Жан Гальмо выиграл его в открытом бою. И тем не менее… тогда все и началось.
Первая трещина. Напрасно было скрывать, задрапировывать ее: она ширилась.
Первый квартал 1921 года.
Кризис властвует во всем мире, куда ни глянь.
1920 год начинается с первых пробоин в Японии. К концу года параличом поражены центральные органы промышленной жизни в Соединенных Штатах, потом в Англии, а затем — одновременно — во Франции и в Италии.
Итальянский пролетариат, изголодавшись, захватывает заводы.
В Англии в виде помощи 2 600 000 безработным распределены сотни тысяч фунтов стерлингов (за десять прошедших лет такая суммарная помощь была оказана 110 000 безработным).
В Соединенных Штатах безработных 2 500 000 (для сравнения — в 1913-м их насчитывалось 65 000). Власти преследуют спекулянтов.
Во Франции расширяются права таможни, сокращаются зарплаты, подтасовывают бюджеты. «Немец за все заплатит». Таков девиз.
Банкротства, о которых объявлено в Англии: 2286 в 1920 году, 5640 в 1921-м, для сравнения — в предвоенные годы примерно 560; в Соединенных Штатах: увеличение числа банкротств в 1921-м, доходивших до миллиарда долларов, по сравнению со 180 миллионами в среднем в десятилетие, предшествовавшее войне.
