Джон Фаулз - Облако
Сэлли шагает почти вплотную к Питеру, не прикасаясь, вглядываясь сбоку в его лицо.
– Ты уверен, что не видел ее?
Он оборачивается к ней. Сэлли глядит на тропу.
Говорит:
– Ты пахнешь, совсем как она этим утром.
– Лапушка. Ради Бога, – и следом: – не будь дурой. Может, это и ее крем. Я просто подобрал его после еды.
Она по-прежнему не отрывает глаз от тропы.
– Я не заметила его, когда мы укладывались.
– Ну, значит, она забрала его, уходя. И ради Бога, не будь ты такой…
Он отводит взгляд.
– Большое спасибо.
– Сама напросилась.
– По крайней мере, я знаю теперь, что я – зануда.
Он дергает сына за руку.
– Слушай, Том. Давай наперегонки. До того дерева. Готов? Вперед!
Он пробегает несколько шагов и позволяет четырехлетнему сыну догнать его и обогнать.
– Твоя взяла! – он снова берет сына за руку, они оборачиваются к медленно приближающейся Сэлли. – Том победил.
Сэлли посылает мальчику слабое подобие улыбки. Питер берет у нее корзину, на миг прижимает ее к себе свободной рукой, шепчет ей в ухо: «По правде сказать, она мне безумно нравится. Но занятия некрофилией я отложил на старость».
Она отстраняется, успокоенная только отчасти.
– Ты заставил меня почувствовать, насколько ненадежно мое положение.
– Давай, Том. Возьми Сэлли за руку.
Они идут дальше, малыш между ними. Он шепчет над головой сына:
– Тебе следовало отыскать для этого причину получше.
– Ты только что назвал одну.
– Значит, ничья.
– Ты не хочешь ничего принимать во внимание.
– Кто бы говорил.
– Тебе просто нужно, чтобы я сидела с твоими пижамами. Весь день. А ты бы забыл, что я существую.
Он вздыхает; и это избавляет его от необходимости что-то отвечать. Впереди, там, где расступаются, открывая первый луг, деревья, видны Поль с Кандидой, стоящие на открытом месте и глядящие назад, в небо. Заметив их приближение, Кандида взволнованно указывает вверх. Листва мешает им понять, на что. Однако, выйдя на луг, они понимают.
Облако, но облако удивительное, такое, что запоминается раз и навсегда, – оно настолько ни на что не похоже, настолько не вяжется с погодой, что мгновенно бросается в глаза даже самому неприметливому человеку. Облако наползает с юга, из-за утеса, к которому карабкался Питер и близость которого к пикниковой полянке, верно, и скрыла от них то, что стало давно уже очевидным на равнине, поэтому кажется, будто оно подкралось незаметно, роковое, зловещее, - гигантская, серая с белой опушкой лавина, высящаяся над каменной стеной, безошибочно предвещая бурю. Всегда предсказуемую по жаре и неподвижности дня… и все-таки поражающую. По-прежнему тихий, безветренный солнечный вечер вдруг оборачивается жутковатым, поддельным – злобной насмешкой, зубьями умело расставленного капкана.
Питер говорит:
– Иисусе Христе. Откуда ж оно взялось?
Поль стоит, скрестив руки, смотрит на облако.
– Иногда так бывает. Слишком большая жара, установившаяся слишком внезапно. А потом – холодный воздух с Пиренеев.
Кэнди смотрит на Сэлли.
– Гроза на всю ночь, – и следом: – мы волнуемся за Кэти.
Поль улыбается, треплет ее по волосам.
– Кэти его увидит. В любом случае, она, скорее всего, уже дома. Ты лучше за нас поволнуйся.
– Спорим, ее там нет, – Кэнди, не выносящая снисходительного тона, поднимает глаза на отца. – Спорим на два франка, пап?
Не отвечая, он подхватывает с земли корзину, заходит Питеру с Сэлли за спину.
– Знаете, вы шагайте, а я дождусь Бел, – он роется в кармане. – Вот ключ, Питер.
Поворачивается:
– Кэнди, доведи их до дому, ладно, и…
Кандида показывает пальцем:
– Вон они. Плетутся, как всегда.
Все оборачиваются. Бел с Эммой неторопливо выходят из-под деревьев, Эмма, что-то рассказывающая, идет впереди, потом возвращается к матери, чтобы заглянуть ей в лицо. Но обнаружив, что лицо это поднято вверх, разворачивается и бегом припускается к стоящим на лугу. Поль идет к Бел.
Сэлли, избегая взгляда Питера, говорит:
– Может, тебе лучше тоже пойти поискать ее?
Он сооружает гримасу.
– Думаю, они и сами отлично управятся, – и опускает глаза на сына. – Прокатить тебя верхом, Том?
Сэлли смотрит, как он сажает сына на шею и бегом описывает по траве круг, так что маленькое робкое личико подскакивает вверх-вниз. Том изо всех сил цепляется за отца, слишком испуганный, чтобы произнести хоть слово.
– Я лучше с тобой пойду, – говорит Кандида Сэлли. – А то ты еще потеряешься без меня.
К ним присоединяется Эмма.
– Питер, а можно и мне прокатиться? Пожалуйста!
Кандида властной рукой преграждает ей путь.
– Нельзя. Мы домой идем.
- А я хочу прокатиться.
Питер трусит по лугу, подкидывая Тома вверх-вниз. Сэлли оглядывается на Поля с Бел, те стоят, занятые разговором; Поль, уперев руки в бока, смотри вверх по течению.
Кандида таращит глаза на сестру:
– Вот только попробуй.
Потом бросается вперед и хватает Эмму, развернувшуюся, чтобы бежать к родителям. Эмма визжит. Поль, обернувшись, ревет:
– Кэнди! Прекрати!
– Эмма не слушается!
– Неправда!
– Оставь ее в покое. Иди домой с Питером и Сэлли.
Сэлли говорит:
– Пойдем, Кэнди.
Кандида колеблется, щиплет сестру за руку и тут же отскакивает в сторону. Новый вопль:
– Скотина!
Кандида заглядывает Сэлли в лицо, пожимает плечиками:
– Совсем ребенок.
Эмма бросается к ней, лупит ее , уходящую, по спине кулачками, а после летит туда, где скачут по луку Питер и Том. Кандида мчится за ней. Эмма опять верещит. Падает. Сестра накидывается на нее. Визг теперь стоит непрерывный, но настоящей боли в нем не слышно. Нет, нет, нет! Сэлли оглядывается на лес. Похоже, они махнули на детей рукой, оба стоят спиной к ним, словно ждут, что на тропе появится Кэти. Сэлли поднимает с травы брошенную Питером корзину и идет туда, где Кандида стоит на коленях над Эммой, притихшей; видимо, все уже обратилось в игру, скорее в щекотку, чем в щипки. Ладно, говорит Эмма. Ладно. Питер с Томом исчезают на другом краю луга среди далеких тополей. Сэлли оглядывается на облако.
Эти люди, которых она не знала до вчерашнего дня; эта чужая страна, чужие места; эта роль, которую ей приходится играть, и ни одной женщины рядом, к которой она могла бы обратиться, это смутное ощущение, что тебя используют, презирают, относятся к тебе с подозрением, что ты устала и обгорела, а до дома так далеко; предвестие месячных – но этого быть никак уж не может; так хочется плакать, и не смеешь. Она проходит мимо девочек, не взглянув на них, хоть те и смотрят на нее, торжествующе и проказливо, ожидая взгляда. На ходу она начинает копаться в запасной одежде детей, в пикниковой скатерти, в вещах, покрывающих дно корзины, словно она потеряла что-то.
Это случалось? Это случается?
Это случилось. Она прерывает поиски, когда рядом оказывается нагнавшая ее Кандида. Девочка молчит, но то и дело оглядывается. В конце концов, оглядывается и Сэлли: Эмма, раскинувшись, лежит посреди поля, навзничь, видны лишь розовые коленки, поддельная смерть.
– Притворяется, – словно отмахиваясь, произносит Кандида.
И через несколько шагов спрашивает:
– А почему ты не выходишь за Питера?
Из-за реки, будь ты птицей, укрывшейся в листве, ты увидел бы, как они скрываются под деревьями; затем на другом краю луга возникают Поль и Бел, торопливо шагающие к Эмме, которая уже сидит, поджидая их. Поль указывает назад, на облако, и Бел оглядывается на ходу, но и не более того. Они подходят к девочке, протянувшей к ним руки. Каждый берется за одну, поднимая ее на ноги. И дальше: чуть погодя, она начинает резвиться, подпрыгивать, на миг повисая в воздухе между родителями, вздергиваемая ими. При всяком подскоке длинные волосы Эммы взметаются и опадают ей на спину, повторяя ее движения. Родители коротко ухают, пока девочка подпрыгивает между ними, скоро и она принимается вторить им. Потом все на миг останавливаются. Поль подхватывает дочку, та обвивает ручонками его шею. И снова все трое шагают, не так чтобы торопливо, но и не мешкая, как будто им нужно кого-то нагнать – или, быть может, убежать от кого-то.
Они исчезают меж тополей. Луг опустел. Река, луг, утес, облако.
Принцесса зовет, но нет уже никого, кто бы ее услышал.
Примечания
1
Дословно – «О, вам должно нести ваше горе с отличием». Слова безумной Офелии из 5 сцены IV акта «Гамлета». Офелия, собственно, говорит о руте, однако слово «rue» имеет в английском и другое значение – «горе, печаль, раскаяние, сожаление». Вот варианты этой фразы из разных русских переводов «Гамлета»:
«В отличие от моей, носите свою как-нибудь по другому»
