Айрис Мердок - Слуги и снег
ОРИАНА. Вы прямо поэт, господин Грюндих. Но сегодня утром и впрямь все кажется светлым и радостным. Какое счастье, что я на природе. Базиль, ты рад, что я рада?
БАЗИЛЬ. Да, дорогая, конечно!
ОРИАНА. Ну ладно, пока. Прислушайся к господину Грюндиху. Он в здешних нравах разбирается получше твоего. И плохого не посоветует.
В ы х о д и т.
БАЗИЛЬ. Хотел бы я знать, что делать.
ГРЮНДИХ. Сэр, извольте взглянуть еще в эти книги.
БАЗИЛЬ. Да, да, разумеется. А когда закончим, я пойду в людскую к слугам.
ГРЮНДИХ. Весьма неразумно, сэр, весьма. Ваш батюшка и дороги туда не знал.
БАЗИЛЬ. Да? В таком случае пойду непременно!
Л ю д с к а я.
Идет месса. Запах ладана. В тумане смутно различимо огромное множество людей, стоящих на коленях. Мощное, торжественное, мелодически простое песнопение. Едва виден отец АМБРОУЗ, он дирижирует.
Входит БАЗИЛЬ. Все мгновенно смолкают. Богослужение прекращается. Люди растворяются во тьме, за исключением отца АМБРОУЗА. ПИТЕРА ДЖЕКА и ХАНСА ДЖОЗЕФА.
БАЗИЛЬ. Простите. Я не знал, что идет месса. У меня и в мыслях не было вас прерывать… И все ушли, так сразу… Простите, Бога ради… я не…
АМБРОУЗ. Ничего страшного, ваша милость.
БАЗИЛЬ. Питер Джек, могу я с тобой поговорить?
О с т а л ь н ы м.
Нет, нет, не уходите… То, что вы вчера сказали, – это серьезно?
ПИТЕР ДЖЕК. Что значит – серьезно?
БАЗИЛЬ. Ну, это действительно случилось? Это не вымысел? Не шутка?
ПИТЕР ДЖЕК и ХАНС ДЖОЗЕФ возмущенно молчат.
АМБРОУЗ. (помолчав). Это правда.
БАЗИЛЬ. Простите, что я снова об этом… Но надо, надо разобраться. Я сначала думал – открытое расследование, в присутствии всех слуг, как подобает. Но потом я все взвесил и понял, что ты, Питер, прав, – сделанного не воротишь, и благоразумнее не будоражить людей. Однако ситуация требует все же некого разрешения, и, думаю, лучше уладить дело в уком кругу, оно касается меня и близких покойного… то есть тебя, Питер, Ханса Джозефа, Максима и Марины.
ПИТЕР ДЖЕК. Что вы задумали, ваша милость?
БАЗИЛЬ. Ну, единственный способ хоть как-то возместить вам ущерб – это, насколько я понимаю, способ материальный. Так сказать, финансовый. Я понимаю, что оценивать человеческую жизнь… нельзя, она бесценна, но все, что есть у меня, – деньги, земли, блага, – все ваше… как бы символическая расплата…
ПИТЕР ДЖЕК мотает головой – с ужасом и отвращением.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Ваша милость… И не думай, что я деньгами возьму за жизнь единственного сына.
ПИТЕР ДЖЕК. Все не так, сэр. Это – бесполезно.
БАЗИЛЬ. Ну а как? Помогите же мне, друзья, подскажите… Я хочу поступить по справедливости. И не хочу пускать, так сказать, по воле волн. Святой отец, скажите же что-нибудь.
АМБРОУЗ. Скажу, что прошлое надо простить и позабыть.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Простить? Ну уж нет. Прошлое для нас слишком живо, так и стучит в сердце.
АМБРОУЗ. По-твоему, нет силы превыше силы? Нет власти превыше власти? Вдумайся – и окажется, что высшая власть и сила все-таки в прощении. Ты же глубокий старик. И если надеешься спастись пред судом создателя нашего – позабудь о мести. А остальные последуют твоему примеру.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Не надеюсь я спастись. Я справедливости добиться – и то не надеюсь. Когда-то я молился Богу, но он вместе со мной старел, одряхлел вконец и умер – прежде меня. И я скоро в землю лягу, возле церкви, на кладбище, и ничего, окромя мешка с костями, от меня не останется. Я помню, как кричал сын…
БАЗИЛЬ. Пожалуйста, прошу вас. Давайте мы, четверо, образуем нечто вроде комитета, возьмем это дело в свои руки и не будем предавать огласке.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Все знают. Все ждут возмездия.
БАЗИЛЬ. Ты имеешь в виду… как бы публичную расплату? Но если иначе нельзя, я… с удовольствием… как вы полагаете, святой отец, может, мне наложить на себя епитимью – работать, допустим, какой-то срок наравне со слугами, на тяжелых работах? Дико, конечно, но все говорят о расплате, а чем и как расплатиться, я не знаю…
ПИТЕР ДЖЕК. Расплата одна.
ХАНС ДЖОЗЕФ. И не вздумай, ваша милость. Ты тут господин, не пристало тебе. Людей только огорчишь, подумают – насмехаешься ты над ними.
БАЗИЛЬ. Так что же я должен сделать? Что ни предложу, вы все отвергаете. Может, ничего и не надо? Я же ни в чем не виноват. Меня тут и не было, когда это произошло.
АМБРОУЗ. Ханс Джозеф, ты же знаешь, что отец его милости помешался рассудком.
БАЗИЛЬ. Да-да, он был сумасшедшим! Таких людей нельзя обвинять.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Это не безумие. Боль есть боль. Кровь есть кровь.
АМБРОУЗ. Тогда виноваты мы. Мы же были здесь, рядом.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Его милость – наш господин, наш глава.
БАЗИЛЬ. Так почему же вы не слушаетесь меня?
ХАНС ДЖОЗЕФ. Кто во главе – на том и вина. Таков закон, он для всех един, и для его милости тоже.
БАЗИЛЬ. Ханс Джозеф, что ты хочешь сделать? Ты же нянчил меня, учил рыбу ловить.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Не знаю, ваша милость. Вы спрашиваете, я отвечаю.
БАЗИЛЬ. Какой-то бред… кошмарный сон…
ПИТЕР ДЖЕК. Дело-то, ваша милость, не только в Хансе Джозефе, не только в покойном Фрэнсисе. Тут у каждого накопилось. Почитай, каждый носит в душе смертную обиду, живет с незаживающей раной, и все обиды и раны вопиют о мести. Смерть Фрэнсиса Джеймса для нас вроде символа… А еще все тут жили в страхе, стыдились друг друга и ненавидели. Нами помыкали, вынуждали к позорным, стыдным поступкам. Это тоже не забывается. Мы себе простить не можем, себе и друг другу, и ему, и вам. Лучше, наверно, было бы, чтоб вы вовсе ничего не узнали или, узнавши, заткнули нам рот и вины на себя не брали. А вы растревожились – вроде как слабинку дали, а слабый, он, знаете, – всегда виноват. Походи вы на отца, люди подчинились бы вам без раздумий, а так они принялись точить себе души – прошлое клясть да вспоминать. Уж не пугайтесь, ваша милость, но вы у нас теперь вроде изгоя, здешний закон вас не хранит.
БАЗИЛЬ. Изгой в собственном доме!
ПИТЕР ДЖЕК. Люди тут простые, ваша милость, им по сердцу идея кровной мести. Они будут вам кланяться, слушаться вас, даже любить, но это не остановит одного из них от…
БАЗИЛЬ. Убийства?
ПИТЕР ДЖЕК. И его никто не осудит. Наоборот. Впрочем, есть еще выход, еще не все потеряно…
БАЗИЛЬ. Что ты советуешь?
ПИТЕР ДЖЕК. Сегодня уезжает господин Грюндих. Поезжайте с ним.
С п а л ь н я.
Яркий снежный свет. ФРЕДЕРИК помогает Ориане снять шубу и сапоги. ХАНС ДЖОЗЕФ стоит на коленях. МИКИ затаился в углу.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Ваша милость, нету! Нету перца, хоть плачь. Ну не могу же я его родить, в самом деле.
ОРИАНА. Плохо искал. Не может в целом доме не быть перца. Я сама поищу.
Берет со стола связку ключей.
Найду – пеняй на себя!
ХАНС ДЖОЗЕФ выходит, пятясь и кланяясь.
ФРЕДЕРИК. Мадам хорошо покаталась?
ОРИАНА. Чудесно! Озеро на солнце переливается. Снег на ветках искрится.
ФРЕДЕРИК. Точно в сказке, мадам.
ОРИАНА. Уф, я наглоталась свежего морозного воздуха и ужасно устала.
ФРЕДЕРИК. Мадам желает переодеть платье?
ОРИАНА. Да, пожалуй. Фредерик, из вас вышла отличная камеристка.
ФРЕДЕРИК помогает ей снять платье и надеть другое, застегивает сзади. МИКИ выглядывает из-за кровати.
Ой, кто там? Да это мальчишка! Что, интересно, ты тут делаешь?
МИКИ. Сами говорили, я всегда при вас буду.
ОРИАНА. Ничего подобного я не говорила. Ты должен ждать, пока за тобой пошлют. Ты слуга, а не, член семьи. Ну, беги скорей.
ФРЕДЕРИК провожает Мики до двери.
ФРЕДЕРИК (неслышно для Орианы). Убирайся. Нечего тут подслушивать да подглядывать. Поди прочь! Чтоб духу твоего тут не было.
Дает Мики пинка.
ОРИАНА. Несчастный мальчик. И, похоже, не очень-то смышленый. Спасибо, Фредерик. И что бы я без вас делала? От вас исходит… какой-то домашний уют.
ФРЕДЕРИК. Очень рад, что мадам так считает. Я ходил в подвал, порылся в чемоданах и нашел то, что вы просили.
ОРИАНА. Нашли! Давайте сюда.
ФРЕДЕРИК протягивает Ориане пистолет.
Отлично. Я же помню, что захватила – на всякий случай. Заряжен? Да. Хозяину ни слова, Фредерик. Он был бы недоволен.
ФРЕДЕРИК. Надеюсь, мадам теперь будет спать спокойно.
ОРИАНА. Да, с ним я чувствую себя увереннее. На самом-то деле все ерунда. Ложная тревога. Просто слугам взбрело в голову невесть что. Господин Грюндих предполагает, что они вообще все выдумали, с начала до конца.
ФРЕДЕРИК. Я же говорил, мадам.
ОРИАНА. И если мы не придадим значения их басням, страхи развеются как дым. Ой? Что это?
ФРЕДЕРИК. Снежная глыба упала с крыши, мадам.
ОРИАНА. Нервы ни к черту. Разложите столик, Фредерик, сыграем в карты.
Он раскладывает ломберный столик. Садятся играть.
Скажите, эти снобы – слуги – все еще гнушаются вашим обществом?
ФРЕДЕРИК. Да, мадам.
ОРИАНА. Не расстраивайтесь. Ваше место не в людской, а здесь, со мной… с нами. Вы видели цыгана?
ФРЕДЕРИК. Да, мадам.
ОРИАНА. Что он говорит?
