Джером Сэлинджер - Над пропастью во ржи
Во всяком случае, мне очень хотелось поговорить с ней по телефону. Но я боялся, что подойдут родители и узнают, что я в Нью-Йорке и что меня вытурили из школы. Так что я только надел чистую рубашку, а когда переоделся, спустился в лифте в холл посмотреть, что там делается.
Но там почти никого не было, кроме каких-то сутенеристых типов и шлюховатых блондинок. Слышно было, как в «Сиреневом зале» играет оркестр, и я пошел туда. И хотя там было пусто, мне дали дрянной стол – где-то на задворках. Надо было сунуть официанту доллар. В Нью-Йорке за деньги все можно, это я знаю.
Оркестр был гнусный, Бадди Сингера. Ужасно громкий – но не по-хорошему громкий, а безобразно громкий. И в зале было совсем мало моих сверстников. По правде говоря, там их и вовсе не было – все больше какие-то расфуфыренные старикашки со своими дамами. И только за соседним столиком посетители были совсем другие. За соседним столиком сидели три девицы лет под тридцать. Все три были довольно уродливые, и по их шляпкам сразу было видно, что они приезжие. Но одна, блондинка, была не так уж плоха. Что-то в ней было забавное, но, только я стал на нее поглядывать, подошел официант. Я заказал виски с содовой, но велел не разбавлять – говорил я нарочно быстро, а то, когда мнешься и мямлишь, можно подумать, что ты несовершеннолетний, и тогда тебе спиртного не дадут. И все равно он стал придираться.
– Простите, сэр, – говорит, – но нет ли у вас какого-нибудь удостоверения, что вы совершеннолетний? Может быть, у вас при себе шоферские права?
Я посмотрел на него ледяным взглядом, как будто он меня смертельно оскорбил, и говорю:
– Разве я похож на несовершеннолетнего?
– Простите, сэр, но у нас есть распоряжение…
– Ладно, ладно, – говорю, а сам думаю: «Ну его к черту!» – Дайте мне кока-колы.
Он стал уходить, но я его позвал:
– Вы не можете подбавить капельку рома? – Я его попросил очень вежливо, ласково. – Как я могу сидеть в таком месте трезвый? Вы не можете подбавить хоть капельку рома?
– Простите, сэр, никак нельзя! – И ушел. Но он не виноват. Он может потерять работу, если подаст спиртное несовершеннолетнему. А я, к несчастью, несовершеннолетний.
Опять я стал посматривать на этих ведьм за соседним столиком. Вернее, на блондинку. Те две были страшные, как смертный грех. Но я не глазел как дурак. Наоборот, я их окинул равнодушным взором. И что же, по-вашему, они сделали? Стали хихикать как идиотки! Наверно, решили, что я слишком молод, чтобы строить глазки. Мне стало ужасно досадно – жениться я хочу на них, что ли? Надо было бы обдать их презрением, но мне страшно хотелось танцевать. Иногда мне ужасно хочется потанцевать – и тут захотелось. Я наклонился к ним и говорю:
– Девушки, не хотите ли потанцевать? – Вежливо спросил, очень светским тоном. А они, дуры, всполошились. И опять захихикали. Честное слово, форменные идиотки. – Пойдемте потанцуем! – говорю. – Давайте по очереди. Ну как? Потанцуем? – Ужасно мне хотелось танцевать.
В конце концов блондинка встала, видно, поняла, что я обращаюсь главным образом к ней. Мы вышли на площадку. А те две чучелы закатились как в истерике. С такими только с горя свяжешься.
Но игра стоила свеч. Как эта блондинка танцевала! Лучшей танцорки я в жизни не встречал. Знаете, иногда она – дура, а танцует, как бог. А бывает, что умная девчонка либо сама норовит тебя вести, либо так плохо танцует, что только и остается сидеть с ней за столиком и напиваться.
– Вы здорово танцуете! – говорю я блондинке. – Вам надо бы стать профессиональной танцоркой. Честное слово! Я как-то раз танцевал с профессионалкой, но вы во сто раз лучше. Слыхали про Марко и Миранду?
– Что? – Она даже не слушала меня. Все время озиралась.
– Я спросил, вы слыхали про Марко и Миранду?
– Не знаю. Нет. Не слыхала.
– Они танцоры. Она танцовщица. Не очень хорошая. То есть она делает что полагается, и все-таки это не очень здорово. Знаете, как почувствовать, что твоя дама здорово танцует?
– Чего это? – переспросила она. Она совершенно меня не слушала, внимания не обращала.
– Я говорю, знаете, как почувствовать, что дама здорово танцует?
– Ага…
– Видите, я держу руку у вас на спине. Так вот, если забываешь, что у тебя под рукой и где у твоей дамы ноги, руки и все вообще, значит, она здорово танцует!
Она и не слыхала, что я говорю. Я решил замолчать. Мы просто танцевали – и все. Ох, как эта дура танцевала! Бадди Сингер и его дрянной оркестр играли «Есть лишь одно на свете…» – и даже они не смогли испортить эту вещь. Танцевал я просто, без фокусов – ненавижу, когда вытворяют всякие фокусы во время танцев, – но я ее совсем закружил, и она слушалась отлично. Я-то по глупости думал, что ей тоже приятно танцевать, и вдруг она стала пороть какую-то чушь.
– Знаете, мы с подругами вчера вечером видели Питера Лорре, – говорит. – Киноактера. Живого! Он покупал газету. Такой хорошенький!
– Вам повезло, – говорю, – да, вам крупно повезло. Вы это понимаете? – Настоящая идиотка. Но как танцует! Я не удержался и поцеловал ее в макушку, эту дуру, прямо в пробор. А она обиделась!
– Это еще что такое?
– Ничего. Просто так. Вы здорово танцуете, – сказал я. – У меня есть сестренка, она, чертенок, только в четвертом классе. Вы не хуже ее танцуете, а уж она танцует – чертям тошно!
– Пожалуйста, не выражайтесь!
Тоже мне леди! Королева, черт побери!
– Откуда вы приехали? – спрашиваю. Не отвечает. Глазеет во все стороны – видно, ждет, что явится сам Питер Лорре.
– Откуда вы приехали? – повторяю.
– Чего?
– Откуда вы все приехали! Вы не отвечайте, если вам не хочется. Не утруждайтесь, прошу вас!
– Из Сиэтла, штат Вашингтон, – говорит. Снизошла, сделала мне одолжение!
– Вы отличная собеседница, – говорю. – Вам это известно?
– Чего это?
Я не стал повторять. Все равно до нее не доходит.
– Хотите станцевать джиттербаг, если будет быстрая музыка? Настоящий честный джиттербаг, без глупостей – не скакать, а просто потанцевать. Если сыграют быструю, все сядут, кроме старичков и толстячков, нам места хватит. Ладно?
– Да мне все одно, – говорит. – Слушьте, а сколько вам лет?
Мне вдруг стало досадно.
– О черт, зачем все портить? – говорю. – Мне уже двенадцать. Я только дьявольски большого роста.
– Слушьте, я вас просила не чертыхаться. Ежели будете чертыхаться, я могу уйти к своим подругам, поняли?
Я стал извиняться как сумасшедший, оттого что оркестр заиграл быстрый танец. Она пошла со мной танцевать джиттербаг – очень пристойно, легко. Здорово она танцевала, честное слово. Слушалась – чуть дотронешься. А когда она крутилась, у нее так мило вертелся задик, просто прелесть. Здорово, ей-богу. Я чуть в нее не влюбился, пока мы танцевали. Беда мне с этими девчонками. Иногда на нее и смотреть не хочется, видишь, что она дура дурой, но стоит ей сделать что-нибудь мило, я уже влюбляюсь. Ох эти девчонки, черт бы их подрал. С ума могут свести.
Меня не пригласили сесть к их столику – от невоспитанности, конечно, а я все-таки сел. Блондинку, с которой я танцевал, звали Бернис Крабс или Кребс. А тех, некрасивых, звали Марти и Лаверн. Я сказал, что меня зовут Джим Стил, нарочно сказал. Попробовал я завести с ними умный разговор, но это оказалось невозможным. Их и силком нельзя было бы заставить говорить. Одна глупее другой. И все время озираются, как будто ждут, что сейчас в зал ввалится толпа кинозвезд. Они, наверно, думали, что кинозвезды, когда приезжают в Нью-Йорк, все вечера торчат в «Сиреневом зале», а не в «Эль-Марокко» или в «Сторк-клубе». Еле-еле добился, где они работают в своем Сиэтле. Оказывается, все три работали в одном страховом обществе. Я спросил, нравится ли им их работа, но разве от этих дур можно было чего-нибудь добиться? Я думал, что эти две уродины, Марти и Лаверн, – сестры, но они ужасно обиделись, когда я их спросил. Понятно, что каждая не хотела быть похожей на другую, это законно, но все-таки меня смех разбирал.
Я со всеми тремя перетанцевал по очереди. Одна уродина, Лаверн, не так уж плохо танцевала, но вторая, Марти, – убийственно. С ней танцевать все равно что таскать по залу статую Свободы. Надо было что-то придумать, чтоб не так скучно было таскать ее. И я ей сказал, что Гэри Купер, киноартист, идет вон там по залу.
– Где, где? – Она страшно заволновалась. – Где он?
– Эх, прозевали! Он только что вышел. Почему вы сразу не посмотрели, когда я сказал?
Она даже остановилась и стала смотреть через головы, не видно ли его.
– Да где же он? – говорит. Она чуть не плакала, вот что я наделал. Мне ужасно стало жалко – зачем я ее надул. Есть люди, которых нельзя обманывать, хоть они того и стоят.
А смешнее всего было, когда мы вернулись к столику. Марти сказала, что Гэри Купер был здесь. Те две – Лаверн и Бернис – чуть не покончили с собой, когда услыхали. Расстроились, спрашивают Марти, видела ли она его. А Марти говорит – да, только мельком. Вот дурища!
