Сосэки Нацумэ - САНСИРО
Когда, переодевшись, он сел обедать, то увидел возле чашки с горячим супом письмо. По штемпелю он сразу догадался, что письмо от матери. К стыду своему, за целых полмесяца с лишним он ни разу не вспомнил о ней. Чем только не была забита теперь голова Сансиро: смешение эпох, персонификация Фудзисан, таинственная лекция, даже для той девушки в ней не осталось места. Но Сансиро это ни капельки не огорчало. Письмо он решил прочесть потом, а сам, не мешкая, поел. После обеда закурил и, созерцая дым, стал вспоминать последнюю лекцию.
Неожиданно явился Ёдзиро. На вопрос, почему он не был в университете, Ёдзиро ответил, что ему не до занятий: весь день искал дом.
— Отчего такая спешка? — удивился Сансиро.
— Спешка? Ещё в прошлом месяце мне следовало переехать. Уговорил хозяина подождать до праздника, а праздник на носу, послезавтра. Так что завтра, не позднее, я должен во что бы то ни стало найти жильё. Нет ли у тебя чего-нибудь на примете?
Говорит, дело срочное, а сам накануне столько времени потратил зря: то ли дом искал, то ли прогуливался. Сансиро недоумевал. Это потому, что с ним был Хирота-сэнсэй, объяснил Ёдзиро. Никак не скажешь, что это сэнсэю нужен дом. Сам он, во всяком случае, ни разу и не искал. А вчера вообще был не в себе. Из-за него нарвались на неприятность в усадьбе Сатакэ, а ему, Ёдзиро, отдуваться пришлось… — Ну так как, можешь что-нибудь посоветовать? — настойчиво переспросил Ёдзиро. Он только за этим, видно, и пришёл. Сансиро стал подробно его обо всём расспрашивать. Оказалось, что хозяин — ростовщик и дерёт за квартиру втридорога. А Ёдзиро это злит. Вот он и заявил хозяину, что они с Хиротой съезжают, а теперь несёт за это ответственность, — Сегодня побывал в Окубо, но и там ничего не нашёл. По пути зашёл к Сохати-сан, видел Ёсико-сан. Всё ещё болезненный вид у бедняжки… Лилейная красавица… Её мать велела тебе кланяться. Кстати, сейчас там как будто спокойно. После того случая, говорят, никто больше не бросался под поезд.
Возбуждённый беготнёй в поисках квартиры, Ёдзиро перескакивал с предмета на предмет. Впрочем, речь его вообще не отличалась связностью. Поговорив на очередную тему, он, как интермедию, вставлял вопрос: «А ты не посоветуешь, что-нибудь?» В конце концов Сансиро не выдержал и рассмеялся.
Между тем возбуждение Ёдзиро постепенно улеглось, и он весело болтал, с удовольствием щеголяя каким-нибудь китайским выражением вроде «крепко подружиться с вечерним светом»[34]. Незаметно разговор перешёл на Хироту.
— А как зовут твоего сэнсэя?
— Его зовут Тё. — Ёдзиро пальцем начертил иероглиф. — Элемент «трава» наверху, по-моему, здесь лишний. Впрочем, не знаю, в словаре, может быть, и есть такой иероглиф. Странное имя у него.
— Он преподаёт в колледже?
— Да. И очень давно. Великий человек! Знаешь, есть выражение: «Десять лет как один день», а он, пожалуй, уже лет двенадцать, а то и тринадцать там работает.
— А дети у него есть?
— Какие там дети. Он холостяк.
Сансиро был несколько удивлён и даже не поверил: в таком возрасте — и всё ещё холостяк.
— Почему же он не женится?
— В этом весь сэнсэй. У него на этот счёт свои взгляды, чисто, я бы сказал, теоретические. Стоит ли, говорит он, приводить жену в дом, если заранее известно, какой она будет. Глупо, конечно. У сэнсэя одно противоречит другому. Он говорит, что нет места грязнее Токио. А при виде красивых каменных ворот пугается. Это ему «не подходит», то «слишком роскошно».
— Словом, ему следует жениться.
— Попробуй предложи ему! В ответ услышишь: «Очень, очень хорошо», или что-нибудь в этом роде.
— Вот сэнсэй говорит, что в Токио грязно, что у японцев неприглядный вид. Он разве бывал за границей?
— Ну, что ты! Где ему! У него ведь всё от головы идёт, а факты для него мало значат. Европу изучает по открыткам. Их у него очень много: Триумфальная арка в Париже, здание парламента в Лондоне… После этого Япония, разумеется, кажется ему грязной. Отсюда его нетерпимость. Зато, как ни странно, он может жить в каком угодно грязном доме. Ему всё равно.
— В Токио он ехал в вагоне третьего класса.
— Не ворчал, что грязно?
— Как будто не ворчал.
— Имей в виду, что сэнсэй философ.
— Он преподаёт философию?
— Нет, английский язык. Но он от природы философ, вот что интересно.
— И труды имеет?
— Нет. Изредка пишет статьи, но ничьего внимания они не привлекают. Это нехорошо. А что поделаешь — люди о нём ничего не знают. Вот обозвал меня бумажным фонарём, а сам он светило, которое не светит.
— Ему, наверно, надо бы повращаться в обществе.
— Надо бы повращаться в обществе, говоришь? Что ты! Ведь сэнсэй о себе ни капли не заботится. Если б не я, он и о еде забыл бы. Вот он какой!
Сансиро рассмеялся с таким видом, словно хотел сказать: «Так уж прямо и забыл бы!»
— Точно тебе говорю. Даже жаль его, такой он беспомощный. Уж я велел служанке всячески угождать сэнсэю… Впрочем, всё это мелочи. А вот сделать его профессором университета я попробую. Ради этого готов разбиться в лепёшку!
Сансиро был несколько озадачен таким заявлением. Однако Ёдзиро, нимало не смущаясь, продолжал в том же духе с самым серьёзным видом и под конец попросил:
— Когда будем переезжать, непременно приходи помочь.
Ушёл Ёдзиро около десяти. Сансиро вдруг почувствовал, что озяб. Только сейчас он заметил, что ещё не закрыты ставни окна, у которого стоял стол. Сансиро раздвинул сёдзи. Луна озаряла своим бледным светом ветви кипариса, неизменно вызывавшего у Сансиро неприятное чувство. От этого тёмный силуэт дерева казался подёрнутым лёгкой серебристой дымкой. «Удивительно, что даже кипарис выглядит по-осеннему», — подумал Сансиро. Он закрыл ставни и сразу же лёг спать.
Сансиро был натурой увлекающейся, скорее склонной к созерцанию, нежели к усидчивому и повседневному труду. Читал он сравнительно мало. Зато увидев нечто, поразившее его воображение, мог предаваться всё новым и новым мечтам и в этом находил удовольствие. Вот в чём, думал он, и состоит истинный смысл жизни. Сегодня он тоже охотно пустился бы в воспоминания, скажем, о том, как на лекции, которую он слушал в аудитории, погруженной в таинственный полумрак, вдруг зажёгся свет. Однако его ждало письмо матери.
Мать писала, что Синдзо принёс в подарок мёду и теперь каждый вечер она смешивает его с картофельной водкой и выпивает чашечку. Синдзо — их арендатор, каждую зиму он приносит двадцать мешков риса в качестве арендной платы. Человек исключительно честный, но до того вспыльчивый, что порой даже бьёт жену палкой… Сансиро вспомнил, как Синдзо стал разводить пчёл. Это было давно, лет пять назад. Однажды, заметив на дубе, росшем на заднем дворике, две-три сотни пчёл, он, не мешкая, взял большую воронку, налил в неё сакэ и обрызгал их, после чего собрал и положил в ящик. В ящике проделал отверстия и поставил его на камень на солнечной стороне. Пчёл становилось всё больше, и пришлось поставить второй улей. Потом третий. Так в конце концов у него оказалось шесть или семь ульев. Один из ульев Синдзо раз в год снимает с камня, чтобы вынуть мёд для пчёл. Каждое лето, когда Сансиро приезжал на каникулы, Синдзо обещал принести мёду, но обещания своего ни разу не выполнил. Что же в этом году с ним случилось? Память, что ли, стала у него лучше?..
Синдзо сообщил, писала мать дальше, что Хэйтаро поставил надгробие на могиле отца, и просил её прийти посмотреть. Она пошла и в самом центре сада, на расчищенной от деревьев и травы площадке, увидела гранитное надгробие. Хэйтаро им очень гордится. Целых несколько дней понадобилось, чтобы вырубить этот кусок гранита из скалы, да ещё потом каменотёсу пришлось заплатить за работу. Десять иен взял. Простые крестьяне не разбираются в таких вещах, а вот ваш сын — молодой барин, он, мол, в университете учится и наверняка понимает, какой хороший камень, а какой плохой. Так что спросите его об этом, когда будете писать, и ещё пусть напишет, сколько может стоить такой памятник… Сансиро засмеялся. Это почище каменных ворот в Сэндаги.
Пришли фотографию в университетской форме, писала мать. «Надо будет как-нибудь сняться», — подумал Сансиро. Дальше, как он и предполагал, шли строки об О-Мицу-сан… Недавно приходила матушка О-Мицу-сан. Скоро Сансиро-сан окончит университет, сказала она и спросила, не возьмёшь ли ты в жёны её дочь. О-Мицу-сан и собой хороша, и добра, и с достатком. Дом есть, участок большой, так что это обеим семьям пойдёт на пользу, тем более что они издавна в добрых отношениях… Затем следовала приписка. «О-Мицу-сан будет рада… К токийским девушкам у меня что-то душа не лежит. Кто знает, какой у них нрав».
Сансиро сунул письмо в конверт, положил у изголовья и закрыл глаза. На потолочных балках заскреблись мыши, но вскоре опять всё стихло.
В представлении Сансиро как бы жило три мира. Один, теперь уже далёкий, хранил аромат времени до пятнадцатого года Мэйдзи, того самого, о котором говорил Ёдзиро. Всё там дышало покоем, как в сонном царстве. Стоит Сансиро захотеть, и он сможет туда вернуться — настолько это просто. Но он не хочет, тем более что в том нет надобности. Покинутое место. В нём Сансиро накрепко запер своё прошлое, с которым навсегда расстался. Лишь при воспоминании о милой матушке Сансиро испытывал раскаяние, поскольку даже её предал забвению. Получив письмо из дому, Сансиро подолгу мысленно бродил в этом брошенном им мире, с тёплым чувством заново переживая прежние радости.
