Харуки Мураками - Послемрак
Там, в другом мире, Эри спит так же крепко, как спала раньше здесь. Не заметив, что ее (или точнее сказать – ее тело?) перенесли в телевизор. Даже яркому свету ламп не проникнуть в бездну ее сновидений.
Человек Без Лица глядит на Эри спрятанными глазами. Вслушивается в ее дыхание спрятанными ушами. И он, и Эри Асаи сейчас заняты одним и тем же. Словно звери, что маскируются под окружающую природу, оба затаили дыхание, сбросили температуру, расслабили мышцы и заблокировали сознание. Нам даже чудится, будто изображение на экране застыло, но это не так. Мы наблюдаем их в реальном времени. Время течет одинаково по обе стороны экрана – как в комнате, так и в телевизоре. Это можно заметить по тому, как плечи мужчины поднимаются и опускаются при дыхании. Мы, так и не выяснив, что творится с двумя этими людьми, плывем с той же скоростью вниз по течению.
9
Зал ресторана «Скайларк». Безлюдно. Крикливые студенты сгинули. Мари сидит за столиком у окна и читает книгу. Очки сняла. Бейсбольная кепка на столике, сумка и джемпер на стуле рядом. Перед девушкой – полупустая тарелка с сэндвичами и чашка с травяным чаем. В зале появляется Такахаси. Без поклажи, руки свободны. Оглядывается, видит Мари, подходит к ее столику.
– Привет! – говорит Такахаси.
Мари поднимает голову, узнает и легонько кивает, не говоря ни слова.
– Если не отвлекаю… Можно с тобой посидеть?
– Пожалуйста, – ровным голосом отвечает Мари.
Такахаси садится напротив. Снимает плащ, стягивает свитер. Подходит официантка, он заказывает чашку кофе.
Официантка уходит. Такахаси поднимает руку и смотрит на часы:
– Три часа. Самое темное время. Ты еще носом не клюешь?
– Да нет, – говорит Мари.
– А я сегодня вообще не ложусь. Еще реферат здоровенный писать к утру…
Мари ничего не отвечает.
– Это мне Каору-сан сказала, что ты здесь.
Мари кивает.
– Ты извини, – говорит он. – Ну, за всю эту историю с китаянкой… Просто мы репетировали, а тут Каору-сан звонит на мобильник. Типа, кто у вас там по-китайски соображает? Сам-то я ни в зуб ногой… И тут про тебя вспомнил. Ну и говорю ей – загляни, мол, в «Денниз», там сидит девушка, Мари Асаи зовут, выглядит так-то и так-то, по-китайски болтает как Мао Цзэдун… Надеюсь, не сильно тебя нагрузили?
Мари поднимает руку к переносице и растирает пальцами след от очков:
– Да нет, все в порядке.
– Каору-сан тебе жутко благодарна. Прямо спасла, говорит. Ну, и вообще… Похоже, ты ей очень понравилась.
– Вы уже закончили репетировать? – меняет тему Мари.
– Перерыв, – поясняет Такахаси. – Вот, решил кофе выпить, чтоб не заснуть. Ну и заодно извиниться. Все-таки я тебе помешал…
– Чему помешал?
– Ну, не знаю… – Он пожимает плечами. – Мне показалось, что помешал.
– Здорово, наверное, музыку играть? – спрашивает Мари.
– О да. Играть музыку – почти то же самое, что по небу летать.
– Ты когда-нибудь летал по небу?
Такахаси улыбается. И так, улыбаясь, несколько секунд глядит на нее.
– Да нет, – наконец отвечает он. – Летать не летал… Это я так. Для примера.
– Хочешь стать профессиональным музыкантом?
Он качает головой:
– Я не такой талантливый. Играть мне, конечно, нравится. Просто до чертиков нравится… Но разве сегодня этим прокормишься? Кто-то умеет хорошо выполнять свое дело. А кто-то действительно творит по-настоящему. Между этими двумя умениями – огромная разница. Я, например, играю очень даже неплохо. Уважаемые люди хвалят. Это приятно. Но только и всего. Вот я и решил: доиграю до конца месяца – из банды уйду.
– Что же это такое – творить по-настоящему?
– Как бы лучше сказать… Проникая музыкой в сердце, приводить в движение физические тела. Тела слушателей – и свое собственное. И через это создавать ситуацию, когда все вокруг приходит в движение. Примерно так.
– У, как сложно…
– Очень сложно! – кивает Такахаси. – Вот почему я и решил завязать. Выйду на следующей станции и пересяду на другую линию.
– И что? Больше никогда к музыке не вернешься?
Он разводит руками:
– Может, и не придется…
– В фирму устроишься?
Такахаси качает головой:
– Нет. Служить не пойду.
– Чем же ты будешь заниматься? – спрашивает Мари, помолчав.
– Буду закон изучать. Всерьез. А потом сдам экзамен на адвоката.
Мари молчит. Но ее любопытство, похоже, слегка задето.
– Это, конечно, займет какое-то время, – добавляет он. – Вообще-то я числился на юрфаке. Но до сих пор из-за банды на лекции вообще не ходил. Если сейчас не налечь на учебу, догнать не получится. Большой мир – слишком непростая штука…
Официантка приносит кофе. Такахаси добавляет в чашку сливки, размешивает, звякая ложечкой, делает глоток.
– Если честно, я впервые в жизни решил всерьез чему-нибудь научиться. Хотя в школе особым лоботрясом не был. Не лучший ученик, но и не худший. Всегда вовремя соображал, что главное, что нет, потому и на экзаменах выкручивался неплохо. Уж это я умею. Так же и в институт поступил. Продолжай я в том же духе – устроился бы в приличную компанию. Потом бы женился, семью завел, как у всех… Так? Только однажды мне все это осточертело… Раз – и как отрезало.
– Ну а теперь чего? – осведомляется Мари.
– В смысле? Чего вдруг учиться решил?
– Ну да…
Такахаси берет в руки чашку и, прищурившись, смотрит на Мари. Словно заглядывает с улицы в дом через щелку в окне.
– Ты хочешь, чтобы я серьезно ответил?
– Ну конечно. Зачем, по-твоему, вопросы задают?
– Логично. Хотя многие спрашивают не ради смысла, а из вежливости.
– Не понимаю. Зачем бы я спрашивала из вежливости?
– Тоже верно… – Такахаси, задумавшись, звякает чашкой о блюдце. – Есть длинный ответ, а есть короткий. Тебе какой?
– Средний.
– Понятно. Ответ средней длины…
Он задумывается, подбирая формулировки.
– Два месяца, с апреля по июнь, я ходил в суд. В Токийский окружной суд на Касумигасэки. Задание было такое. Прослушать несколько процессов и составить рефераты для семинара. Э-э… Ты когда-нибудь бывала в суде?
Мари качает головой.
– Здание суда похоже на огромный кинотеатр, – продолжает Такахаси. – Список сегодняшних заседаний вывешивают на огромную доску у входа, а рядом пишут время, когда что идет. Выбирай, что интересно, заходи и слушай. Вход свободный. Только магнитофоны и камеры нельзя проносить. И еду. Разговаривать тоже запрещается. Кресла узенькие. Захрапишь – тут же предупреждение сделают. Хотя если учесть, что вход бесплатный, жаловаться не на что…
Он делает паузу.
– Я ходил слушать уголовные дела. Избиения, поджоги и убийства с ограблениями. Живут на свете подонки, они совершают всякие гадости, их ловят, приводят в суд и назначают им наказания. С такими, как правило, сразу все понятно. То ли дело экономические или интеллектуальные преступления. Вот там – ужас как запутано. Пока разберешься, где зло, где добро, голова кругом пойдет. Ну я-то думал, напишу по-быстрому рефераты, зачет получу – да на том все и кончится. Что-то вроде школьного сочинения «Как я провел лето»…
Вдруг умолкнув, он смотрит на свои ладони.
– Но пока я туда ходил и слушал все эти заседания, во мне вдруг проснулось какое-то странное любопытство. К этим людям – и к тому, за что их там судят. Как бы сказать… Перестал принимать их за людей, что ли? Очень необычное ощущение. Ведь как ни крути, а все они – совсем не такие, как я! Чужая порода какая-то. И живут в другом мире, и думают иначе, и поступают совсем не так. Будто между их миром и моим – высокая, прочная стена… То есть это поначалу мне так казалось. Ну разве нет? Уж в моей-то жизни никак невозможно совершить то, что натворили они. Я и человека-то не ударил ни разу. С детства ни на кого рука не поднималась… И потому я ходил на все эти суды, как на экскурсию. Глядя на всю их систему сверху вниз. Как на то, что не имеет ко мне ни малейшего отношения.
Такахаси поднимает голову, смотрит на Мари. И снова подбирает слова.
– Только знаешь… Чем больше я слушал все эти показания свидетелей, аргументы прокуроров и адвокатов, все эти оправдания обвиняемых, тем меньше во мне оставалось уверенности в чьей бы то ни было правоте. Стало вдруг казаться, что на самом деле никакой стены между нашими реальностями нет. А если и есть, то что-нибудь вроде сёдзи [9]: ткни пальцем – сразу в тот мир провалишься. Как будто в каждом из нас по ту сторону что-то скрывается, просто мы этого обычно не замечаем… Вот такое ощущение. Извини, если непонятно говорю.
Он провел пальцем по краю чашки.
– Но только я начал так думать – все сразу стало выглядеть по-другому. Вся эта система суда представилась мне каким-то странной формы животным…
– Животным?
– Ну да, чем-то вроде осьминога. Исполинского осьминога, который обитает глубоко на дне моря. Много тысяч лет он все ползет куда-то в темной морской пучине, перебирая щупальцами… И вот, слушая заседания суда, я постоянно представлял себе это животное. Иногда оно принимает форму Государства, иногда форму Закона. А иногда – форму чего-то совершенно ужасного и непотребного. Милю за милей ползет вперед, отращивая все новые и новые щупальца. И никто на свете не может его убить. Слишком оно всесильно, и слишком глубоко живет. И где у него сердце, никому не известно. Каждый раз, когда я его представлял, меня охватывал ужас. Ужас и отчаяние. Потому что убежать от него невозможно. Оно даже не различает, что ты – это ты, а я – это я. Вообще об этом не думает. Какие бы люди перед ним ни предстали – они тут же теряют лица и имена. Для него мы все – только числа. Порядковые номера…
