Борис Васильев - Утоли моя печали
Надя невесело улыбнулась:
– Вероятно, дело не в романах, а в их отсутствии, если уж говорить правду. Только не посвящай в этот разговор Варю, очень тебя прошу.
– Так разговор-то как раз пока и не получается.
Наденька молчала, покусывая губки и не поднимая глаз. Роман Трифонович обождал, вздохнул, погладил ее по голове и сказал:
– Маменьки с батюшкой у тебя нет, Надюша, и выходит, что я твой самый близкий друг. А другу в жилетку принято плакаться.
– Плакаться я не собираюсь, дядя Роман.
– Прости, не то словечко выскочило. Но поделиться тем, что тебя тревожит, ты можешь?
– Это как-то… – Надя беспомощно улыбнулась. – Странно прозвучит.
– Я постараюсь понять.
Наденька долго не решалась, избегала смотреть в глаза, неуверенно улыбалась. Потом вдруг постучала правым кулаком в левую ладонь, собралась с духом и выпалила:
– Почему влюбляются не в меня, а в моих подруг?
Роману Трифоновичу понадобилось немалое усилие, чтобы сохранить серьезное выражение лица. Но он сразу понял, что огорчает его любимицу, сообразил, как проще всего развеять эти огорчения, но начал почему-то как бы издалека:
– Твоя матушка влюбилась в своего барина, твоего отца, когда ей было четырнадцать, а ему – за тридцать. Машенька, царствие ей небесное, была младше своего избранника Аверьяна Леонидовича Беневоленского на добрых десять лет. Да и я, сама знаешь, тоже на десяток постарше Вареньки. Стало быть, это у вас в крови, дорогие сестрички Олексины. Ты ведь тоже не теряла головы от подпоручика Одоевского. Так, самолюбие тешила, разве я не прав?
Надя пожала плечами и улыбнулась.
– А причина в том, что ты просто умнее своих сверстников. Их сейчас на глупышек тянет, что тоже понятно, потому что самолюбие щекочет.
– Ждать, пока поумнеют?
– И слава Богу. Каждому цветку – свое время цветения. Плюнь на все и жди своего часа. По рукам, что ли?
– По рукам, дядя Роман, – Наденька невесело вздохнула. – Только Варе ни слова.
– Ни полслова, Надюша, – улыбнулся Хомяков. Однако полслова жене все же сказать пришлось, поскольку о беседе наедине Варя узнала от своей горничной Алевтины. Женщины преданной, но довольно пронырливой и постной.
– Что сказала Надя?
– Не получился у нас разговор.
– Даже у тебя? – Варвара озабоченно вздохнула. – Может быть, Николая попросить?
Однако призвать на помощь Николая оказалось делом затруднительным, да и не совсем корректным. Мало того, что он был по горло занят по службе, в семье родилась вторая дочь, названная Варенькой в честь крестной матери. А первая, Оленька, часто болела, и тут уж было не до развлекательных программ Варвары.
Однако Хомяков, прекратив лобовые атаки, неожиданно предпринял обходной маневр, и добровольный затвор разочарованной писательницы все же удалось нарушить.
– Во вторник Федор просил принять весьма нужного ему господина, Варенька, – сообщил как-то Роман Трифонович. – Я рад этому обстоятельству, поскольку немного знаком с ним.
– Чем же он тебя очаровал?
Муж с женой разговаривали наедине, но Роман Трифонович счел необходимым оглянуться и понизить голос:
– Ему очень понравился Надюшин рассказ.
– Он издатель? – оживилась Варвара.
– Нет. Он действительный статский советник, но Федор связан с ним какими-то служебными отношениями. Человек весьма и весьма достойный. Даже более чем.
Последний аргумент был настолько несвойствен Хомякову, что Варвара приподняла брови:
– Он пожалует с супругой?
– Представь себе, он старый холостяк.
– Очень старый?
– Когда о мужчине говорят «старый холостяк», имеют в виду не возраст, а семейное положение. Умен, образован, с приличным состоянием и отменно воспитан.
– Боюсь, Надежда заартачится, – сокрушенно вздохнула Варя.
– Уговорю! – заверил Хомяков.
Роман Трифонович уговорил Наденьку довольно просто, потому что знал безотказный аргумент:
– Мне этот визит нужен, Надюша.
– Ради тебя, дядя Роман, я готова на любые знакомства, – улыбнулась Надя.
В назначенный вторник в уютной малой гостиной собрались старшие: Варя, Хомяков, генерал Федор Иванович. Ждали семи, и с боем часов в гостиную вошел дворецкий Евстафий Селиверстович Зализо.
– Его превосходительство господин Вологодов Викентий Корнелиевич! – торжественно возвестил он.
– Проси, – сказал Роман Трифонович. – И сообщи Надежде Ивановне, что у нас гость.
– Не придет, – вздохнула Варвара.
– Придет! – отрезал Хомяков.
И встал, поскольку в распахнутую дверь вошел еще достаточно стройный господин лет сорока пяти с посеребренными легкой сединой висками. Молча поклонился, приветливо улыбнувшись.
– Искренне рад, Викентий Корнелиевич, – сказал Хомяков, пожимая руку гостю. – Моя супруга Варвара Ивановна.
Вологодов учтиво поцеловал хозяйке руку, дружески раскланялся с генералом и сел в предложенное кресло.
– От вашего дворца снаружи веет очарованием Мавритании, а внутри – искренностью русского гостеприимства.
– Благодарю, – улыбнулась Варя.
– Мы старались, – проворчал Роман Трифонович: ему не понравился заранее сочиненный комплимент. – Слава Богу, сюда перестали ходить ротозеи.
– Американцы утверждают, что реклама – двигатель торговли, – сказал Федор Иванович. – Признайся, ты думал об этом, Роман Трифонович.
– Просто был счастлив, что наконец-то могу исполнить обещание. – Хомяков весьма озорно подмигнул супруге. – Что слышно в высших московских сферах, Викентий Корнелиевич?
– Кажется, Петербург намеревается переселиться в Москву. Так что самое время учиться играть в белот.
– Любимая игра петербуржцев?
– Любимая игра государя. Говорят, он ежевечерне играет с Александрой Федоровной хотя бы одну партию.
– Нашествие Петербурга создаст огромные трудности не только для вас, Викентий Корнелиевич, но и для меня. – Генерал решил, что пришла пора брать быка за рога. – Достойно разместить великих князей, иностранных царствующих особ, многочисленных послов, сановников, петербургскую знать, не говоря уж о представителях дворянства, земств, иноверцев, – задача неблагодарная и весьма сложная. Есть, над чем поломать голову.
– Может быть, мы начнем ломать наши головы завтра, в присутствиях? – улыбнулся Вологодов.
Появилась Надежда. Ее представили гостю, вежливо прикоснувшемуся к протянутой ею руке. После чего она села, слушала внимательно, вовремя улыбалась, но помалкивала. Вскоре попросили в столовую, где разговор несколько оживился.
– Я всегда побаивалась толпы, – говорила Варя. – Может быть, потому, что выросла в тихой, спокойной, патриархальной провинции. Мне просто страшно представить, что будет твориться в Москве во время коронационных торжеств, бесконечных парадов и любопытствующих толп на улицах. И… и, признаться, мне как-то не по себе.
– В Москве будет сплошной карнавал, сестра, – сказал Федор Иванович. – А карнавал всегда праздник. Не так ли, Викентий Корнелиевич?
– Если он в замкнутом пространстве. Во дворце, в саду. Уличные карнавалы не в традиции России. Мне посчастливилось побывать на карнавале в Риме, и я получил огромное удовольствие. Но мы не итальянцы. Вам приходилось бывать в Италии, Надежда Ивановна?
– Да, но не на карнавале. Может быть, поэтому итальянцы показались мне такими же русскими, только более экспансивными.
– Согласен, но позвольте добавить: и привыкшими к уличному общению. Мягкий климат приучил их к жизни на площадях, дома они лишь ночуют.
– Вероятно, вы правы, – с ноткой вежливого равнодушия согласилась Наденька.
– А у нас – девять месяцев зима, – проворчал Хомяков. – Какие уж там карнавалы. Напьются, наорутся да передерутся – вот и весь карнавал.
– Для народа будет организован праздник на Ходынском поле, – сказал генерал Олексин. – С раздачей подарков, бесплатными развлечениями и под надзором полиции.
– Праздник под надзором, – усмехнулся Вологодов. – Это действительно в русских традициях: веселись, но оглядывайся.
– Русским оглядываться полезно, – солидно вставил Федор Иванович. – Уж очень натура у нас безоглядная.
– Дядя Роман, а давайте маскарад устроим? – вдруг предложила Наденька, но тут же смутилась, начала краснеть и сердито сдвинула брови.
– Прекрасная мысль, Надюша! – подхватил Роман Трифонович. – Да на масленицу, а? Варенька, как ты на это смотришь?
– Мне очень по душе Наденькина идея.
– Решено! – воскликнул Хомяков, хлопнув ладонью по столу.
– В каком же костюме вы пред нами предстанете? – улыбнулся Викентий Корнелиевич. – Таинственной Семирамиды или очаровательной испанки?
– Сделаю все возможное, чтобы вы меня не узнали, – отпарировала Надежда.
– А если узнаю?
– Преподнесете цветок.
– Считайте, что он уже у вас, Надежда Ивановна.
