Один в Берлине - Фаллада Ганс
В дальнейшем Фаллада занимался переработкой «Кошмара», которую ему настоятельно порекомендовал в своем отзыве редактор Aufbau-Verlag Пауль Виглер [63], а кроме того, читал корректуру нового издания «Историй из Бедокурии». Однако в начале декабря у него опять случился нервный срыв и его направили в нервную клинику больницы Шарите. Предположительно 22 декабря он написал оттуда Курту Вильхельму [64] и попросил о разговоре, в том числе касательно возможных поправок в романе; Вильхельм, который до сих пор не знал, что Фаллада опять в больнице, сразу же согласился [65].
В канун Нового года Вильхельм сообщил Фалладе, что на роман поступило несколько критических рецензий, каковые он — «по причине нашего тесного и личного контакта» — не хочет от него скрывать. Далее он пишет: «Хотя касательно романов исторического характера граница объективной критики нередко нарушается, все же местами вполне справедливо отмечены неточности, которые в окончательной редакции надо поправить; при чтении Вы и сами наверняка придете к такому выводу. Пожалуй, будет неплохо, если еще до набора мы кое-что в романе „подчистим”, ведь совершенно незачем без нужды давать рецензентам газет и журналов всех направлений повод для дешевой критики, и здесь Вы определенно тоже со мной согласитесь» [66].
В январе 1947 года Фаллада и его жена — она тоже лежала в Шарите — на несколько дней вернулись в свою квартиру, однако уже 10 января обоих доставили в больницу скорой помощи в Панкове. Вильхельм, который, очевидно, не знал об этом, написал Фалладе еще несколько писем с просьбой сдать корректуры «Бедокурии» и «Кошмара», а также подтвердил, что сумел организовать доставку Фалладе угля [67]. Ответа он не получил, 5 февраля Фаллада скончался от сердечной недостаточности.
В архиве издательства Aufbau-Verlag хранится полный машинописный текст романа, подготовленный для набора, должно быть, это и есть один из упомянутых Фалладой пяти экземпляров [68]. Он содержит рукописные исправления и вычеркивания, большей частью сделанные Паулем Виглером, который в первом издании обозначен как ответственный редактор [69]. Виглер, ранее руководивший, в частности, отделом романов в издательстве Ullstein, был одним из основателей Aufbau-Verlag и журнала Sinn und Form. Фаллада вновь встретился с ним в октябре 1945 года и через него познакомился с Бехером.
Рецензии, которые руководитель издательства Вильхельм 31 декабря 1946 года послал со своим комментарием Фалладе, у Виглера имелись. В последнем письме автору от 27 января Вильхельм спрашивал, прочитал ли он эти отзывы. Ответ до нас не дошел. И даже если Фаллада принял их к сведению, маловероятно, чтобы он как-то на них откликнулся, поскольку большей частью лежал в больнице, а в те считаные дни, что провел дома, боролся с нервными срывами, своими и жены.
Эти рецензии [70], с одной стороны, составлены как итоговые «заметки к роману Фаллады» и подписаны авторами [71], с другой же — содержат критические замечания к отдельным пассажам. Кто заказал эти отзывы и почему, вопрос открытый. Возможно, инициатором была редакция Neue Berliner Illustrierte, тем более что в них упоминаются особые требования к роману с продолжением. Для разрешения на печать, которое на все книги издательства Aufbau-Verlag выдавала тогда Советская военная администрация, они предположительно роли не играли [72].
Все оценки отрицательны. Роман упрекали в том, что там отсутствует «переходный пласт», персонажи только черные и белые, в изображении семейства Персике автор непомерно сгустил краски и опять-таки допустил ошибку, оставив это семейство без единого порядочного человека, и вообще, люди в романе неживые, зато он изобилует случайностями и невероятностями, реальность тогдашней Германии затушевана, — словом (так гласит самый негативный вердикт), это «продажный роман с претензией на политику. Никто в Германии не захочет с ним связываться».
Замечание Вильхельма, что в этих рецензиях «граница объективной критики нередко нарушается», по-видимому, относилось как к подобным упрекам, так и к перечислению кое-каких исторических или логических неточностей. Вильхельм понимал, что главным для писателя была не фактически «правильная» картина, а чувственное воздействие, передача атмосферы. И в таком смысле Фалладу явно не слишком интересовало, может ли госпожа Хеберле помнить наизусть расписание мюнхенских поездов, способна ли переутомленная докторская помощница вообще следить за походами Энно в туалет, заканчивались ли фабричные собрания приветствием «Хайль Гитлер!» или нет, был ли внебрачным ребенком сам Гитлер или его отец. Список претензий весьма долог. Некоторые из них редактор Виглер оставляет без внимания, вероятно, прежде всего в тех случаях, когда правка чересчур пригладила бы фалладовский стиль.
Там же, где Виглер последовательно правил текст, изменяя его содержание, почти везде оказывалась замешана политика. Ко времени написания романа в оккупационных зонах Германии еще проходили назначенные союзниками мероприятия по «денацификации», когда людей проверяли на причастность к деятельности нацистского режима и в случае обнаружения таковой соответственно карали. Вместе с тем Бехер в своих культурно-политических планах касательно издательства Aufbau-Verlag делал ставку на идею примирения и настаивал на привлечении представителей внутренней эмиграции [73], к которым относил и Фалладу. В таком контексте вполне допустимо, что как раз от него ждали книги, где изображены люди, которые могли служить примером, образцом. Персонажи вроде Квангелей, вдобавок имеющие невыдуманных прототипов, подходили для этого как нельзя лучше. А теперь с романом произошло именно то, чего Фаллада стремился избежать. Его литературное чутье ориентировалось на реальность и на глубокие человеческие конфликты времен нацизма, и он совершенно сознательно хотел изобразить Квангелей не как людей безупречных, а как попутчиков режима, которые с ним порывают. Именно это он подчеркивал в своем эссе, этому соответствует и оригинальный текст романа, где оба Квангеля единодушно считают, что своей должностью сменного мастера на мебельной фабрике Отто обязан «фюреру». К тому же по воле автора Анна Квангель оказалась не только почитательницей «фюрера», но и членом нацистского «Фрауэншафта», причем тамошнюю должностишку занимала добровольно. (В рецензиях отмечено, что в 1940 году она не могла исполнять свою должность так, как описано.) Виглер убрал все упоминания о том, что Анна раньше восхищалась Гитлером, и о ее должности во «Фрауэншафте». Наряду с более мелкими пассажами правка особенно сильно затронула главу 17, где Анна Квангель показана необычайно уверенной в себе и находчивой. От этой главы Виглер сохранил только начало, которое присоединил к главе, носившей у автора номер 18.
Кроме того, Виглер сделал анонимной ячейку Сопротивления, куда входила Трудель Хергезель, — снял прилагательное «коммунистическая», вероятно, из-за бесчеловечного приговора, который товарищи вынесли Трудель. Он удалил пассажи, где почтальонша Эва Клуге описывается как член НСДАП. Руководствуясь рецензиями, он сгладил намеренную двойственность судьи Фромма, истребив его прозвища — «кровавый Фромм» или «палач Фромм», — чтобы не уменьшать «симпатии к судье-антифашисту».
Можно предположить, что вычеркивания вульгарных выражений или жестких пассажей вроде описания мертвого Эшериха также обусловлены у Виглера концептуально: он редактировал текст в духе культурно-политической корректности. Но почему он изменил фамилию доносчика Баркхаузена на Боркхаузен, установить уже невозможно.
