Оноре Бальзак - Утраченные иллюзии
Люсьен занял епископа беседой, длившейся десять минут. Женщины глядели на Люсьена, как на какое-то чудо. Неожиданная дерзость молодого человека лишила г-жу дю Шатле дара речи. Она видела, что Люсьеном восхищены все женщины, она слышала шушуканье и понимала, что из уст в уста передаются колкие слова, которыми они только что обменялись и которыми Люсьен, с самым презрительным видом, точно бы пригвоздил ее к месту, и сердце ее сжалось от чувства уязвленного самолюбия.
"А что если, обидевшись, он не придет завтра в префектуру? Какой будет конфуз! - думала она.- Откуда у него столько гордости? Не влюбилась ли в него мадемуазель де Туш?.. Он так хорош! Говорят, она явилась к нему в Париже на другой день после смерти его актрисы!.. А не воротился ли он сюда, чтобы спасти зятя? Быть может, какое-нибудь дорожное приключение вынудило его ехать до Манля на запятках нашей кареты? В то утро Люсьен так загадочно посмотрел на Сикста и на меня".
То был мириад мыслей, и, на свое горе, Луиза предавалась им, глядя на Люсьена, который беседовал с епископом, как властелин этой гостиной: он никому первый не кланялся и ждал, когда к нему подойдут, его рассеянный взгляд блуждал кругом, он владел своим лицом с непринужденностью, достойной его вдохновителя де Марсе. Он не прервал беседы с прелатом даже ради того, чтобы поздороваться с г-ном де Сеноншем, который стоял неподалеку.
Не прошло и десяти минут, а Луиза не могла уже владеть собою. Она встала, подошла к епископу и сказала ему:
- Что такое вам рассказывают, монсеньор? С ваших уст не сходит улыбка.
Люсьен отступил, предоставляя г-же дю Шатле возможность поговорить с прелатом.
- Ах, графиня, как остроумен этот молодой человек!.. Кстати, признался мне, что всем обязан вам...
- Мне отнюдь не свойственна неблагодарность, сударыня! .- сказал Люсьен, бросая укоризненный взгляд, очаровавши графиню.
- Послушаем, что вы скажете,- отвечала она, движением веера приглашая Люсьена приблизиться.- Пожалуйста, сюда!.. Его преосвященство будет нашим судьею.
И она направилась в будуар, увлекая за собой епископа.
- Нелепую роль навязывает она его высокопреосвященству,- сказала одна из сторонниц Шандуров достаточно громко, чтобы ее услышали.
- Нашим судьею?..- переспросил Люсьен, глядя то на прелата, то на жену префекта.-Но кто же обвиняемый?
Луиза де Негрпелис расположилась на канапе в своем бывшем будуаре. Усадив Люсьена по одну сторону от себя, а епископа по другую, она повела беседу, и тут Люсьен оказал честь своей прежней подруге, удивил ее и обрадовал: он не слушал, что она говорила. Он подражал позе и жестам Пасты в "Танкреде", когда она поет: "О patria!.."[46] А лицо его пело знаменитую каватину: "Del Rizzo". Вдобавок ученик Корали ухитрился уронить слезу.
- Ах, Луиза, как я любил тебя! - сказал он ей на ухо, пренебрегая и прелатом и женскими речами, как только увидел, что графиня заметила его слезы.
- Утрите слезы!.. Неужто вы желаете еще раз погубить меня? оборотившись в его сторону, тихо сказала она, и ее слова неприятно поразили епископа.
- О, довольно и одного раза! - живо возразил Люсьен. (Мольба кузины г-жи д'Эспар осушила бы слезы любой Магдалины.)-Боже мой!.. На мгновение ожили мои воспоминания, мои мечтания, мои двадцать лет, и вы...
Епископ встал и поспешил воротиться в гостиную, понимая, что достоинство его может пострадать в обществе этих былых любовников. Все, будто сговорившись, оберегали уединение жены префекта и Люсьена. Но четверть часа позже Сикст, которому наскучили разговоры, смех и толчея около дверей будуара, вошел туда, более чем озабоченный, и увидел, что Люсьен и Луиза оживленно беседуют.
- Сударыня,- сказал Сикст на ухо жене,-'вы знаете Ангулем лучше, нежели я, так не следует ли вам позаботиться о репутации супруги префекта и о достоинстве представителя правительства?
- Друг мой,- сказала Луиза, смерив своего цензора таким высокомерным взглядом, что тот вздрогнул,- я говорю с господином де Рюбампре о делах, которые касаются и вас. Речь идет о том, чтобы спасти одного изобретателя, который на краю гибели по милости самых низких происков, и, разумеется, вы окажете нам помощь... Что касается до мнения этих дам, вы можете теперь же убедиться, что я заставлю их держать язык за зубами...
Она вышла из будуара, опираясь на руку Люсьена, и, с высокомерием великосветской дамы бросив вызов обществу, повела его подписывать брачный договор.
- Подпишем вместе, не так ли?..- сказала она, подавая перо Люсьену.
Люсьен предоставил ей указать ему место, где она расписалась, чтобы подписи их стояли рядом.
- Неужто, господин де Сенонш, вы не признали господина де Рюбампре? сказала графиня, тем самым поставив дерзкого охотника перед необходимостью поклониться Аюсьену.
Она воротилась с Люсьеном в гостиную, она усадила его между собой и Зефириной на роковое канапе посредине комнаты. И, восседая на троне, точно королева, вполголоса повела явно язвительный разговор, который поддержали кое-кто из ее прежних друзей и несколько дам, составлявших ее свиту. Вскоре Люсьен стал героем кружка и, подхватив затеянный графинею разговор о Париже, с чрезвычайным воодушевлением тут же сочинил сатиру на парижскую жизнь, пересыпая свои остроты анекдотами по поводу разных знаменитостей, что явилось настоящим лакомством для провинциалов. Все восхищались умом Люсьена не менее, чем его наружностью. Графиня Сикст дю Шатле так явно торжествовала победу Люсьена, так искусно играла на всех его струнах, как женщина, очарованная своим инструментом, так кстати она подавала ему реплики, так выразительны были ее взгляды, молившие о поощрении юноши, что многие дамы уже усматривали в одновременном возвращении Луизы и Люсьена глубокую любовь, ставшую жертвой какого-то обоюдного недоразумения. Как знать, не досада ли послужила причиной ее злосчастного брака с дю Шатле? И не раскаивается ли она теперь в своем опрометчивом поступке?
- Ну, и так,- вполголоса сказала Луиза Люсьену, в час ночи подымаясь с канапе,- увидимся послезавтра; прошу вас, приходите непременно.
Она легким наклонением головы чрезвычайно любезно простилась с Люсьеном и, подойдя к графу Сиксту, искавшему шляпу, сказала ему что-то.
- Если верно то, что мне сейчас сообщала графиня, рассчитывайте на меня, дорогой Люсьен,- сказал префект, кинувшись вслед за женой, которая, как и в Париже, уезжала, не ожидая его.- С нынешнего вечера ваш зять может быть спокоен.
- Долг, как говорят, платежом красен, граф,- отвечал Люсьен, улыбнувшись.
- Гм!.. А нам-таки натянули нос,- сказал Куэнте, свидетель этого прощания, на ухо Пти-Кло.
Пти-Кло, пораженный успехом Люсьена, ошеломленный блеском его ума, изяществом манер, глядел на Франсуазу де Ляэ, восхищенная физиономия которой, казалось, говорила ему: "Ах, если бы вы были похожи на вашего друга!"
Луч радости скользнул по лицу Пти-Кло.
- Но ведь обед у префекта состоится только послезавтра; стало быть, у нас еще целый день впереди,- сказал он,- я отвечаю за все!
- Вот видите ли, мой милый,- говорил Люсьен, возвращаясь с Пти-Кло в два часа ночи пешком домой,- пришел, увидел, победил! Еще несколько часов, и Сешар будет счастлив.
"Вот все, что мне и требовалось знать",- подумал Пти-Кло, а вслух сказал:-Я полагал, что ты только поэт, а ты еще и Лозен! А стало быть, вдвойне поэт.- И они обменялись рукопожатием, которому суждено было стать последним.
- Ева, милая моя! - сказал Люсьен, разбудив сестру.- Добрые вести! Не пройдет и месяца, как Давид освободится от долгов...
- Но как?
- Послушай! Под фалбалами госпожи дю Шатле таится моя прежняя Луиза; она любит меня сильнее, чем прежде; она заставит своего мужа представить доклад в министерство внутренних дел о нашем изобретении! Итак, пострадаем еще какой-нибудь месяц, срок достаточный, чтобы отомстить префекту и сделать его счастливейшим из мужей. (Слушая брата, Ева думала, что все это ей грезится во сне.) Когда я вновь увидел маленькую серую гостиную, где тому два года я трепетал, как ребенок, когда я увидел эту мебель, картины, лица, точно пелена упала с моих глаз! Как меняет Париж наши мнения!
- Неужели в этом счастье? - сказала Ева, поняв наконец брата.
- Ну, полно! Ты спишь еще; поговорим утром, после завтрака,- сказал Люсьен.
План Серизе был чрезвычайно прост. Хотя, по существу, то была обычная уловка, к которой прибегают провинциальные судебные приставы при поимке должников и за успех которой нельзя было поручиться, все же она обещала удачу, ибо Серизе отлично знал нрав Люсьена и Давида, а равно и их замыслы. В среде молоденьких мастериц Серизе разыгрывал записного дон-жуана, властвовал над девушками, сея между ними раздор, и теперь, выступая в роли агента для особых поручений, фактор братьев Куэнте остановил свое внимание на одной из гладильщиц Базины Клер-же, по имени Анриетта Синьоль, которая красотою могла поспорить с г-жою Сешар. Родители этой девушки, мелкие виноделы, жили на своей ферме, в двух лье от Ангулема, по дороге в Сент. Синьоли, как все деревенские жители, не настолько были богаты, чтобы оставить при себе единственную дочь, и решились определить ее горничной в какой-нибудь господский дом. В провинции от горничной требуется, чтобы она умела стирать и гладить тонкое белье. Добрая слава г-жи Приер, которой впоследствии наследовала Базина, послужила тому, что Синьоли отдали ей в обучение свою дочь и платили за ее стол и квартиру.
