Александр Дюма - Кавказ
Колхида, где мы столько трудились над приготовлением обеда третьего разряда, отплатила обжорству Европы самой уважаемой дичью и одним из вкуснейших своих фруктов. Язон вывез в Европу фазана, а Лукулл дал ей персики и вишню. Фазан и теперь еще попадается в Колхиде; но ни разу на всем моем пути я не встречал здесь ни персикового, ни вишневого дерева.
Граф Воронцов, — все большие люди имеют какую-нибудь страсть, — граф Воронцов, который был первосортным садовником, устроил в Поти великолепный сад: апельсиновые деревья, как говорят, принялись особенно удачно.
Во время последней войны турки, вторгнувшись в Гурию и Мингрелию, разорили сад дочиста. С тех пор никто и не думал о его возобновлении.
Двадцать шесть или двадцать восемь садов разбито тем же князем Воронцовым в Грузии, и они процветают.
Мы воротились в гостиницу Якова победителями и приготовили себе великолепный обед из дичи. Князь и его слуга не могли прийти в себя от удивления: они прожили бы десять лет у Якова и продолжали бы все пробавляться одной бараниной.
Я работал пять или шесть часов в день, подвигая вперед свое «Путешествие по Кавказу», три четверти которого были уже готовы.
Князь не понимал, как я имел одинаковую способность владеть пером, ружьем и половником: это давало ему высокое понятие о просвещении народа, где один и тот же человек мог быть в одно и то же время и поэтом, и охотником, и поваром.
Я еще не встретил в Поти ни одного озера, однако уже слышал, что налево от устья Фаза есть озеро. Оно большое и находится, как говорят, на месте древнего греческого города Фазиса, поглощенного землетрясением, вследствие коего и образовалось.
Прибыв туда, я очутился между морем, рекой и озером и, естественно, захотел отведать рыбы, которой не могло здесь не быть. Мне же отвечали, что рыбы нет. Тогда с некоторым колебанием я спросил: «Ну, а есть хотя бы рыболовы?» К моему великому удивлению, ответ был положительным. Если нет рыбы, то откуда же взяться рыболовам?
Мне объяснили, что напротив, — и в реке, и в море, и в озере — много рыбы, но в Поти ее не видно — по крайней мере, свежей. Потийские жители привыкли есть соленую рыбу, стоящую три или четыре су за фунт, и поэтому никакой потребности в свежей рыбе не чувствуют. Это уже вкус европейский, о котором азиатцы не имеют никакого понятия, набивая свой желудок первой попавшейся пищей, лишь бы она не была противна обычаям.
Здесь ловят рыбу и ловят в большом количестве: но как только рыба поймана, ее солят, везут вверх по Риону и продают в Маранах и Кутаисе.
Я кликнул рыболовов и предложил им: завтра они будут ловить рыбу для меня, с платой по рублю в час. Я возьму себе из их улова то, что мне понравится, остальное оставлю им.
Мы порешили отправиться в одиннадцать часов утра. Ночь и раннее утро оставались свободными для занятий — у каждого своих. О пароходе нечего было и мечтать: его ожидали не ранее 1(13) февраля.
В половине одиннадцатого мы вышли из дома и после четверти часа ходьбы прибыли к каналу, соединяющему озеро с морем. Там уже собрались рыболовы; в двух лодках — до десяти человек в каждой. Третья лодка с двумя гребцами стояла у берега; мы поместились в ней и поплыли в восточном направлении. Чем дальше мы продвигались, тем более расширялся канал, и наконец мы выплыли на озерную гладь, простиравшуюся на три мили в окружности. Рыболовы остановили лодки и начали готовить большущий невод. Через некоторое время одна из лодок спустила его, а потом снова присоединилась к той, которая стояла неподвижно. И тут рыбаки дружно принялись тянуть невод. Это длилось около часа. Я вполне мог бы ограничиться этой ловлей: она доставила более пятидесяти фунтов рыбы. Но ради собственного удовольствия я потребовал, чтобы невод закинули еще раз. Второй улов был вдвое больше первого. За два часа ловли я должен был заплатить людям два рубля и за них взять сто или сто пятьдесят фунтов рыбы.
Я ограничился карпом в тридцать фунтов, двумя великолепными судаками и тремя плоскими рыбами, которых, кажется, называют карасями. Что касается остальной рыбы, то мы оставили ее нашим рыболовам, которые были чрезвычайно довольны этим днем.
Роскошь наших обедов с каждым днем увеличивалась. Наш «розовый князь» никогда не видывал такого стола: он предлагал даже, чтобы мы остались тут навсегда. Люди его также были приятно изумлены: они ели до отвала, но могли, разумеется, съесть лишь столько, сколько позволял желудок.
Мы уделили от своего стола и турецкому купцу, который поглощал без разбору все — в том числе и рыбное кушанье, не замечая, что оно приготовлено на вине, и капусту, которая была на свином сале.
Весь дом с Василием во главе получил вдоволь остатков с нашего стола; если б мы продлили свое пребывание, то кончилось бы это тем, что мы закормили бы весь Поти.
Я очень подружился с Василием и однажды, через Григория, спросил его, не поедет ли он со мной во Францию. Он вскричал от радости, а потом сказал, что всей душой желал этого, но никогда не смел об этом просить. Было решено, что он едет со мной, но тут возникло одно препятствие: ему необходим был паспорт.
Василий — из Гори. Чтобы отправиться туда за паспортом, пришлось бы потратить по меньшей мере пять дней, да еще столько же на обратный путь. За эти же десять дней мы могли уехать отсюда (во всяком случае, надеялись на наш отъезд).
Чтобы обойти это препятствие, он предложил взять паспорт одного из своих товарищей: этот паспорт годился только до Трапезунда; там мы могли пересесть на французский пароход, а так как в моем паспорте было сказано «С прислугой», то дело устраивалось само собой.
Итак, нам недоставало только одного — парохода.
Наконец, 1 февраля утром, мы заметили долгожданный пароход, и через полчаса нас известили, что «Великий князь Константин» бросил якорь в двух верстах от берега и отправится обратно в три часа дня.
Речной кораблик, доставляющий пассажиров на морские пароходы, начал дымиться, намереваясь отправиться в полдень.
Князя Барятинского не оказалось и на сей раз. Обо всем этом нам объявил Соломон Ингерадзе. Он великолепно вырядился для встречи князя: вместо пестрой черкески на нем была новая, украшенная золотом. Оружие и пояс выглядели на этом черном фоне очень эффектно.
Я поручил Григорию рассчитаться с Яковом. Минут через десять он возвратился — повесив нос и запинаясь. В счете было обозначено около восьмидесяти рублей, т. е. примерно триста четыре франка. На что мы могли издержать 304 франка, по тридцать семь в день? Из восьми дней, прожитых в Поти, шесть дней мы питались своей добычей — на охоте и рыбной ловле. Правда, одно наше помещение стоило двадцать четыре рубля. Моя комната (а вы уже знаете, что это была за комната) оценивалась в два рубля в день — четырьмя франками дороже комнаты в парижском отеле «Лувр». Все остальное тоже было в тех же самых пропорциях: мы выпили на сорок франков чаю и на сто франков вина.
— Говорил я тебе, — спросил я Григория, — наперед условиться о цене, а?
Мы заплатили (то есть заплатил я) восемьдесят рублей.
Мы издержали более тысячи двухсот франков по пути от Тифлиса до Поти!
С помощью Василия наш багаж был перенесен из гостиницы на пароход. Мы отправились вслед за своими вещами, князь тоже уехал из Поти в одно с нами время.
Я редко встречал человека столь симпатичного, сильного, живого и веселого, как наш милый князь. Не знаю, увижу ли я его когда-нибудь опять, но буду помнить всю свою жизнь.
Мы расплатились с грузчиками и вздохнули свободно. Ведь мы в последний раз в Поти должны были опускать руку в карман, зная, что этот жест в каждом новом городе обходится очень дорого.
Наконец наш маленький пароход пришел в движение; он тот самый, который летом, когда во время таяния снегов вода Риона поднимается, плавает от Маран в Поти и обратно.
Через полчаса мы были на борту парохода «Великий князь Константин». Заплатили за свои места до Трапезунда — издержки на этот раз были сравнительно умеренные: по три рубля с нас и рубль за Василия. Благодаря его паспорту до Трапезунда мы не встретили никаких затруднений при его оформлении на пароход.
Познакомились с капитаном парохода; он говорил немного по-французски. Это был премилый человек лет двадцати восьми или тридцати. Из-за раны, полученной на севастопольском бастионе, он беспрестанно моргал. Существуют люди, которым все идет, и это движение придавало взгляду капитана выражение самое умное.
Мы прибыли в половине первого, а должны были сняться с якоря в три часа. У нас еще оставалось время уложить багаж и самим разместиться, как следует; впрочем, нечего было и хлопотать много, так как ночью или на рассвете следующего дня мы рассчитывали прибыть в Трапезунд.
Уже целый час находились мы на пароходе; я разговаривал в зале с помощником капитана, когда мне дали знать, что баркас с солдатами под командой офицера пристал к пароходу, и офицер требует Василия, как российского подданного, оставляющего Россию без паспорта.
