Анатоль Франс - 1. Стихотворения. Коринфская свадьба. Иокаста. Тощий кот. Преступление Сильвестра Бонара. Книга моего друга.
Лаура. Пусть ваш король — самое настоящее солнце, но он оскорбляет мое нравственное чувство, и я сердита на тех, кто его выдумал.
Раймонд. Они были невинны, а потому безнравственны. Не возмущайтесь, кузина, только упадок нравов оправдывает существование морали, точно так же как насилие вызывает необходимость закона. Чувство короля к дочери, во всей своей наивности свято сохраненное фольклором и Перро, лишь подтверждает почтенную древность сказки и позволяет предполагать, что она зародилась у патриархальных племен Ариадны[291]. Кровосмешение не считалось чем-то ужасным в невинных пастушеских семьях, где отца называли «защищающим», сына — «помогающим», сестру — «утешающей», дочь — «доящей коров», мужа — «сильным», жену — «сильной». Эти волопасы солнечной страны еще не выдумали стыда. В их женщинах не было тайны, и потому в них не таилось опасности. Воля патриарха — вот единственный закон, разрешавший или запрещавший жениху увезти невесту в телеге, запряженной парой белых быков. Силою обстоятельств союз отца с дочерью был, правда, явлением редким, но вполне допустимым. Поведение отца Ослиной Шкуры отнюдь не казалось скандальным. Скандалы свойственны обществу цивилизованному, они даже одно из его любимых развлечений.
Октав. Пусть так. Но я уверен, что ваши разъяснения неосновательны. Нравственность — врожденное чувство.
Раймонд. Нравственность — это наука о нравах. Она меняется соответственно нравам. Она различна во всех странах, и каждое десятилетие вносит в нее что-то новое. Ваши понятия о нравственности, Октав, не совпадают с понятиями вашего отца. Что же касается врожденных идей, то это уж чистая фантазия.
Лаура. Господа, довольно говорить о таких скучных вещах, как нравственность и врожденные идеи, поговорим лучше о солнце — отце Ослиной Шкуры.
Раймонд. Вы помните, что вместе с чистокровными скакунами, покрытыми попонами и «неповоротливыми в своей золотой сбруе и шитых попонах», он держал на конюшне осла, которого природа создала столь удивительно, как говорится в сказке, что на его подстилке каждое утро находили не навоз, а красивые экю с изображением солнца и красивые луидоры. Итак, этот восточный осел, онагр, джигетай или зебра — посланец солнца, и луидоры, которыми он осыпает подстилку — это яркие солнечные блики, падающие сквозь листву на землю. Даже его шкура — явная эмблема тучи. Утренняя заря закрывается тучей и исчезает. А вспомните прелестную сцену, когда Ослиная Шкура является в своем лазоревом одеянии прекрасному принцу, который подсматривает в замочную скважину. Этот принц — сын короля, солнечный луч…
Лаура. Проникший сквозь дверную щель, то есть сквозь тучи, так, да?
Раймонд. Совершенно правильно, кузина, я вижу, вы великолепно разбираетесь в сравнительной мифологии. Возьмем самую простую сказку — сказку о девушке, которая при разговоре роняет из уст две розы, две жемчужины и два алмаза. Эта девушка — утренняя заря, которая раскрывает чашечки цветов, омывает их росой и светом. Ее злобная сестра, изрыгающая жаб, — туман. Золушка, перепачканная в золе очага, — заря, затуманенная тучами. Принц, который на ней женится, — солнце.
Октав. Итак, жены Синей Бороды — утренние зори, Ослиная Шкура — утренняя заря, девушка, роняющая из уст жемчужины и розы, — утренняя заря, Золушка — утренняя заря. У вас все одни утренние зори.
Раймонд. Дело в том, что утренняя заря, великолепная утренняя заря Индии, — самый богатый источник арийской мифологии. Ведийские гимны прославляют ее под всевозможными именами, во многих образах. Ее призывают, ее ожидают с надеждой и страхом, лишь только спустится ночь.
«Вернется ли к нам утренняя заря, наш извечный друг? Победит ли бог света темные силы ночи?» Но вот появляется дева света, «она приближается к каждому дому», и все ликуют. Это она! Это дочь Дьяуша, божественная пастушка, выгоняющая по утрам на пастбище небесных коров, и у каждой из набухшего вымени капает на иссохшую землю свежая, благодатная роса.
Точно так же, как слагали песни о приходе зари, слагают песни о ее бегстве и славят в гимне победу солнца:
«Вот еще одно сильное и мужественное деяние совершил ты, о Индра! Ты сразил дочь Дьяуша, женщину, которую трудно победить! Да, ты сразил дочь Дьяуша, прославленную Утреннюю Зарю, ты, Индра, великий герой, победил, ты разметал ее!
Утренняя Заря соскакивает с разбитой колесницы, боясь, как бы Индра — бык — не забодал ее.
Вот брошена ее колесница, расщепленная на куски, а сама заря спасается бегством».
В древние времена индус рисовал себе утреннюю зарю изменчивой, но всегда живой, и слабое искаженное отражение этого образа еще заметно в сказках; о которых мы только что говорили, а также в сказке о Красной Шапочке. Цвет шапочки, которую носит бабушкина внучка, первый признак ее небесного происхождения. Поручение, которое ей дают — отнести лепешку и горшочек масла, — роднит ее с образом ведийской утренней зари — предвестницы солнца. А волк, пожирающий Красную Шапочку…
Лаура. Облако.
Раймонд. Нет, кузина, — солнце.
Лаура. Волк — солнце?!
Раймонд. Волк — пожиратель, с лоснящейся шерстью, Врика, ведийский волк. Не забудьте, что оба солнечных бога — Аполлон Ликийский у греков и Аполлон Сорский у латинян — имеют своей эмблемой волка.
Октав. Но как могли отожествить солнце с волком?
Раймонд. Разве солнце, которое высушивает водоемы, выжигает пастбища, опаляет шкуру на хребте высунувших язык отощавших быков, не похоже на прожорливого волка? Шкура на волке лоснится, его глаза сверкают, он скалит белые зубы, у него мощные челюсти, сильные ноги: и блеском своей шерсти и глаз, все сокрушающей силой своих челюстей он подобен солнцу. Вам не страшно солнце, Октав, в здешнем сыром краю, где цветут яблони, но маленькая Красная Шапочка пришла к нам из далеких жарких стран.
Лаура. Заря умирает и вновь рождается, а Красная Шапочка умирает, и уже не воскреснет. Конечно, нехорошо, что она рвала орехи и послушалась волка, но нельзя же за это отдать ее без всякого сожаления на съедение волку! Не лучше ли, чтобы она вышла невредимой из волчьего брюха, как выходит солнце из ночной тьмы?
Раймонд. Ваша сочувственная речь, кузина, очень умна. Красная Шапочка не может погибнуть окончательно. Матушка-Гусыня запамятовала окончание сказки.
Не упомнишь всего в этих летах преклонных.
Но немецкие и английские прабабушки прекрасно помнили, что Красная Шапочка умирает и возрождается, как утренняя заря. Они повествуют, что охотник вспорол волку брюхо, вытащил оттуда румяную девочку, она широко раскрыла глазки и сказала:
«Ох, как я напугалась и как там темно!»
Недавно я перелистывал в детской у вашей дочери альбом картинок в красках, сделанных англичанином Уолтером Крэйном и оживленных яркой фантазией и юмором. У этого джентльмена искусное и в то же время наивное воображение. Он чувствует легенду и любит жизнь. Он уважает прошлое и ценит настоящее. Это поистине английский ум. Альбом, который я перелистывал, содержит текст и рисунки к сказке о «Little Red Riding Hood» (английская «Красная Шапочка»). Волк пожирает девочку, но появляется фермер, джентльмен в зеленом фраке, желтых штанах и высоких сапогах с отворотами, он всаживает пулю прямо в лоб волку, между его сверкающих глаз, вспарывает зверю брюхо своим охотничьим ножом, и оттуда выходит свежая, как роза, девочка.
Some sportsman (he certainly was a dead shot)
Had aimed at the Wolf when she cried;
So Red Riding Hood got safe home, did she not?
And lived happily there till she died[292].
Вот как было на самом деле, кузина, вы отгадали. Что же касается Спящей Красавицы, романтическая история которой овеяна наивной и глубокой поэзией…
Октав. Она тоже утренняя заря!
Раймонд. Нет. «Спящая Красавица», «Кот в Сапогах» и «Мальчик-с-пальчик» относятся к другой категории арийских легенд — к легендам, которые символизируют борьбу зимы и лета, возрождение природы, извечную историю всемирного Адониса — вселенской розы, которая беспрерывно вянет и вновь расцветает. Спящая Красавица — это Астерия, светозарная сестра Латоны, это Кора и Прозерпина. Народное воображение не ошиблось, воплотив свет в том образе, на который с особой любовью и лаской светит солнце в образе прекрасной девушки. Я люблю Спящую Красавицу в образе Эвридики Вергилия, ужаленной змеей и Брунхильды из песен Эдды[293], наколовшей палец на шип, которых выводят из страны теней их возлюбленные: гречанку — поэт, скандинавскую деву — воин. Общая участь всех светозарных героев древних мифов — погибнуть от укола острым предметом: шипом, когтем или веретеном. В одной из легенд Деккана[294], собранных мисс Фрер, девочка укололась о ноготь Ракшазы, застрявший в дверной щели. Она падает замертво. Мимо проходит король и поцелуем возвращает ее к жизни. Особенность, присущая этим драматическим сменам зимы и летней поры, тьмы и света, ночи и дня, — их беспрестанное возобновление. В передаче Перро сказка начинается вновь, когда думаешь, что все уже кончено. Спящая Красавица выходит замуж за принца, от этого брака родятся двое детей, Денек и Зорька — Аитра и Гемерос Гесиода или, если угодно, Феб и Артемида. В отсутствие принца его мать-людоедка Ракшаза, то есть страшная ночная жуть, грозится пожрать обоих царских детей, обоих светлых малюток, но их спасает возвращение короля — солнца. На западе Франции у Спящей Красавицы есть деревенская сестра, история которой очень наивно изложена в старой французской песенке. Сейчас я ее приведу:
