Пэлем Вудхауз - Том 3. Лорд Аффенхем и другие
— Я говорил, не огорошьте. Видите, что получилось? Она решила, что вы ее разыгрываете.
— Разыгрываю?
— Подкалываете. Поднимаете на смех. А что бы вы подумали, будь вы девушка, и тип, которого вы еле знаете, высунул бы голову и крикнул: «Ты! Давай поженимся!»? Никакого такта, никаких предисловий, раз-два, словно на чай с бутербродами пригласил.
Насколько осмотрительней, подумал лорд Аффенхем, ведет себя в подобных обстоятельствах самец большой индийской дрофы! Как сообщают «Чудеса пернатого мира», почувствовав к самке этой дрофы нечто большее, чем простая дружба, он не орет по телефону, но распушает хвостовые перья, раздувает грудь и прячет в нее усы, выказывая тем самым и такт, и здравомыслие. Лорд Аффенхем уже собирался пересказать это Биллу, когда тот заговорил сам.
— Думаете, я поторопился?
— Мне так показалось. Билл задумался.
— Да, наверное. А мне и в голову не пришло.
— Вообще, не делайте предложения по телефону. Помню, в 1920 влюбился я в одну девушку, Дорис ее звали. Звоню ей и говорю: «Я тебя люблю, люблю, люблю. Пойдешь за меня замуж?», а она отвечает: «А то как же. Конечно, пойду».
— Значит, все хорошо?
— Куда там! Я перепутал номера и позвонил не Дорис, а Констанс, которую на дух не переносил. Еле выкрутился.
— Мне тоже надо выкручиваться. Садитесь в машину, едем к вам. Я все ей объясню.
— Ее не будет дома. Она собралась к подруге, а вы знаете, что бывает, когда встречаются девушки старой школы. Вернется не раньше полуночи.
— Мне надо ее увидеть.
— Приезжайте завтра. К семи. Смокинг можете не надевать. Билл одобрительно взглянул на виконта. Возможно, он и чудаковат, но его посещают на удивление удачные мысли.
— Приеду. Спасибо огромное.
— Обещаю вам прекрасный ужин. Джейн стряпает — пальчики оближешь.
— Она еще и стряпает?
— Должны бы знать. Она готовила ужин Твайну, ну, когда вы приезжали. Ведь вкусно было?
— Еще бы! Я только сегодня утром кому-то говорил. А почему ее вдруг понесло готовить Твайну?
— Она с ним помолвлена.
— Помолвлена? Что вы хотите сказать?
— В каком смысле?
— Она собирается за него замуж?
— Говорит, что да.
В ранней юности, занимаясь боксом, Биллу несколько раз случалось угодить челюстью в то самое место, куда противник угодил кулаком, и возникало странное впечатление, будто верхняя часть черепа резко отделилась от нижней. Сейчас он испытывал нечто сходное. Он зашатался и упал бы, если бы во что-то не вцепился. Это оказался локоть лорда Аффенхема, который (лорд, а не локоть) издал тот же звук, что недавно, в саду Мирной Гавани.
Билл еще не очухался.
— Ой, извините, — сказал он. — Я вас придавил?
— Как тонна кирпичей. Зверская боль. Что стряслось? Голова кружится?
— Нет, все в порядке. Я просто немного опешил.
— Еще бы! Я тоже опешил, когда она мне сказала. Сижу я утречком, решаю загадку, тут она врывается и спокойненько так, словно камбала на льду, объявляет, что выйдет за Стэнхоупа Твайна. Я прямо ошалел. «Что? — говорю. — За это кошмарище? Ты шутишь». Но нет. Уперлась, и ни в какую.
Билл стоял, погруженный в свои мысли, и лорд Аффен-хем вздохнул.
— Не скрою, у меня чуть сердце не лопнуло ко всем чертям. Нет, вы послушайте: Твайн!
— Я вас понимаю.
— Он укладывает волосы!
— Да.
— Носит желтые штаны!
— Да.
— Вот уж кого не хотелось бы пустить в дом!
— Совершенно согласен. Мы не можем это так оставить. Положим этому конец.
— А как?
— Я поговорю с Джейн и открою ей глаза.
— Не огорошите?
— Конечно, нет. Я буду спокоен, тактичен и убедителен. Самый верный тон.
— Неужели сумеете ее увести?
— Думаю, сумею.
— Что ж, удачи. Если вы справитесь, я первый взмахну шляпой и крикну «ура!» Однако не скрою, что до сих пор эта дурища оставалась глуха к голосу разума. Лопни кочерыжка! — Лорд Аффенхем снова вздохнул. — Когда я думаю, что Джейн собирается за Твайна, и вспоминаю, как на ее сестру нашла блажь повенчаться с художником по интерьеру, то у меня возникает мысль, нет ли в нашей семье какой-то странности.
14В тех редких случаях, когда позволяла погода, Роско Бэньян имел обыкновение выпивать послеобеденный коктейль на открытой веранде Шипли-холла, откуда прекрасно видны холмистые лужайки и дальний лес. Здесь он и обретался вечером того дня, когда Билл с лордом Аффенхемом посетили Шипли, сильно напоминая молодого отца в приемной родильного дома: он садился, вскакивал, ходил взад-вперед и вообще обнаруживал ту взвинченную непоседливость, которая обычно ассоциируется с рыбой на сковородке или кошкой на горячих кирпичах. Мортимер Байлисс уехал в клуб, чтобы предложить Стэнхоупу Твайну двадцать тысяч; в любую минуту он мог вернуться с вестью об успехе или провале.
Может показаться странным, что Роско, так не хотевший поначалу расстаться с весьма значительной суммой, теперь разволновался, что сделка сорвется. Однако после беседы с Кеггсом утекло порядочно времени, деловое чутье, доставшееся Роско от покойного отца, успело поработать и сказало ему, что, как ни больно расстаться с двадцатью тысячами долларов, если они принесут миллион, он останется в большом барыше. А барыш был для Роско и едой, и питьем.
Вошел Скидмор с коктейлями. Роско успел заглотить один и уже спокойнее приняться за другой, прежде чем появился Мортимер Байлисс, похожий на египетскую мумию, которая ищет, чего бы выпить.
— Наконец-то! — вскричал Роско Бэньян.
Мортимер Байлисс целенаправленно двинулся к столику, но взял лишь томатный сок. Много лет назад врачи запретили ему даже смотреть на что-нибудь менее сообразующееся с современным просвещенным духом. Подобно Джамшиду, он пил когда-то до дна, но эти славные дни давно миновали.
— А вы ждали меня раньше? — сказал он, прихлебывая адскую смесь и желая, как бывало частенько, чтоб она меньше напоминала разбавленные калоши. — После клуба я заглянул к Гишу. Меня всегда изумляет, что Леонард Гиш еще на свободе. Ему давно пора отбывать срок в какой-нибудь тюрьме. Явный недосмотр.
Роско был не в настроении обсуждать владельца галереи.
— Как дела? — спросил он, трепеща всем телом.
— Пытался вытащить из меня двести тысяч долларов за Ренуара, которому сто — красная цена. Вот вам нравы галерейщиков.
Роско продолжал изображать камертон.
— В клубе, черт возьми! С Твайном!
— Ах, тогда? Все прошло как по маслу. Я дал ему чек, и он умчался в банк, не дожидаясь кофе.
Роско с облегченным сопением упал в кресло.
— Я боялся, он откажется.
— Исключено. На мгновение мне показалось, что он меня расцелует. Порой, — Мортимер Байлисс с отвращением поглядел на томатный сок, — порой мне хочется сказать врачам, куда им засунуть свои предписания, и вернуться к счастливым годам, когда меня звали Байлисс-шесть-мартини. Тогда я напоминаю себе, что несправедливо лишать мир его лучшего искусствоведа. Да, как и следовало ожидать, Твайн ухватился двумя руками.
— Блеск!
Мортимер Байлисс вынул монокль, тщательно протер, вставил обратно и воззрился на Роско Бэньяна с выражением, в котором более чуткий наблюдатель усмотрел бы нечто загадочное.
— Блеск? — переспросил он раздумчиво. — Интересно…
— Чего-чего?
— Я не совсем убежден, что ваши восторги оправданны. У Роско закралась тревожная мысль.
— Вы что, хотите сказать, он не помолвлен?
— Помолвлен, помолвлен.
— Что ж тогда?
Мортимер Байлисс допил томатный сок, поставил стакан на стол, поежился и сказал, что Борджиа могли бы многому научиться в нынешние дни.
— Да, он сказал, что помолвлен, но дальше произнес нечто странное, и я усомнился, так ли радужно обстоят ваши дела. Твайн затронул тему внутрисемейного непонимания. Отец не хотел, чтобы он становился скульптором. Торговцы сеном, зерном и кормами обычно хотят, чтобы сыновья продолжали их дело.
Роско не понял.
— Что, что?
— Отец Твайна — преуспевающий ливерпульский торговец сеном, зерном и кормами. Кажется, фирма называется «Твайн и Бессемер».
Роско удивился еще сильнее.
— Но он же американец!
— Твайн? Англичанин. Чистой воды. Никакого отношения к Америке.
— Кеггс сказал…
Лицо Мортимера Байлисса сохраняло невозмутимость умершего и похороненного на берегах Нила пять тысяч лет назад, однако в сердце его клокотало веселье. Мортимер Байлисс не любил Роско Бэньянов мира сего.
— Это мне напомнило, что я собирался мягко вам сообщить. То, что сказал Кеггс, когда принес вам миллион долларов на блюдечке и получил в благодарность пятьдесят фунтов, — не доказательство. Его гордость была уязвлена, и он сказал, что ваш соперник — Твайн, отлично зная, что двадцать тысяч пойдут псу под хвост. Насколько я знаю Кеггса, а я в свое время внимательно его изучил, такой розыгрыш вполне в духе его своеобразного юмора. Не хочу показаться назойливым, но мне часто кажется, что скупость когда-нибудь доведет вас до беды. Холмистые лужайки и дальние леса запрыгали перед Роско Бэньяном, как в старом немом кино. Он встал. Лицо у него было багровое, глаза сверкали.
