Оноре Бальзак - Блеск и нищета куртизанок
– Господин Гарнери, – доложил служитель канцелярии.
По знаку генерального прокурора вошел полицейский пристав особых поручений и, окинув Жака Коллена взглядом знатока, подавил свое изумление, когда услышал, как г-н де Гранвиль сказал Жаку Коллену: «Ступайте!»
– Не угодно ли вам будет дозволить мне, – сказал Жак Коллен, – обождать здесь, пока господин Гарнери не принесет то, что составляет всю мою силу, и пока вы не выскажете мне свое удовлетворение?
Это смирение, эта совершенная добросовестность тронули генерального прокурора.
– Ступайте! – сказал судья. – Я уверен в вас.
Жак Коллен низко поклонился – поклоном низшего перед высшим. Десять минут спустя г-н де Гранвиль получил письма в трех пакетах. Но важность этого дела и выслушанная им исповедь заслонили в его памяти обещание Жака Коллена исцелить г-жу де Серизи.
Очутившись на улице, Жак Коллен испытал невыразимую радость бытия, он почувствовал себя свободным и возрожденным к новой жизни; от Дворца правосудия он быстрым шагом направился к церкви Сен-Жермен-де-Пре, где месса уже кончилась. Гроб кропили святой водой, и он пришел вовремя, чтобы проститься по-христиански с бренными останками нежно любимого юноши; потом он сел в карету и проводил тело до кладбища.
В Париже на похоронах толпа, переполняющая церковь, обычно редеет по мере приближения к Пер-Лашез, за исключением тех редких случаев, когда имеют место обстоятельства чрезвычайные или умирает естественной смертью какая-нибудь знаменитость. Для выражения сочувствия времени достаточно и в церкви; у каждого свои дела, и все спешат к ним вернуться. Поэтому из десяти траурных карет едва ли четыре были заняты. Когда погребальное шествие приблизилось к кладбищу, сопровождающих было человек двенадцать, и среди них Растиньяк.
– Как хорошо, что вы верны ему, – сказал Жак Коллен своему старому знакомому.
Растиньяк выразил удивление, встретив тут Вотрена.
– Будьте спокойны, – сказал ему бывший жилец г-жи Воке, – я ваш раб хотя бы уже потому, что вижу вас здесь. Не пренебрегайте моей поддержкой. Я сейчас или очень скоро буду, как никогда, в большой силе. Вы спрятали концы в воду, вы очень ловки, но, как знать, не понадоблюсь ли я вам когда-нибудь? Я всегда к вашим услугам.
– Кем же вы собираетесь стать?
– Поставщиком каторги, вместо того, чтобы быть ее обитателем, – отвечал Жак Коллен.
Растиньяк жестом выдал свое отвращение.
– А ежели вас обокрадут?..
Растиньяк ускорил шаг, он желал отделаться от Жака Коллена.
– Вы не знаете, в каких обстоятельствах можете оказаться!
Подошли к могиле, вырытой рядом с могилой Эстер.
– Два существа, любившие друг друга и познавшие счастье, соединились, – сказал Жак Коллен. – Все же это счастье – гнить вместе. Я прикажу положить меня здесь.
Когда тело Люсьена опустили в могилу, Жак Коллен упал навзничь без сознания. Этот человек, обладавший столь сильной волей, не выдержал легкого стука комьев земли, брошенных могильщиками, в ожидании чаевых, на крышку гроба.
В эту минуту подошли два агента тайной полиции, узнали Жака Коллена, подняли его и отнесли в фиакр.
– Что там опять случилось? – спросил Жак Коллен, очнувшись.
Он сразу же увидел, что по обе его стороны сидят в фиакре агенты полиции, и один из них Рюфар; он кинул на него взгляд, проникший в душу убийцы, до самой тайны Гоноры.
– Дело в том, что генеральный прокурор требует вас, – отвечал Рюфар. – Вас искали повсюду и вот нашли на кладбище. А вы чуть было не сковырнулись в могилу этого молодого человека.
– Это Биби-Люпен послал вас меня разыскивать? – помолчав, спросил Жак Коллен у второго агента.
– Нет, это распорядился господин Гарнери.
– И он ничего вам не сказал?
Агенты выразительно переглянулись, как бы советуясь друг с другом.
– Ну, а как именно он отдал вам приказ?
– Он приказал отыскать вас немедленно, – отвечал Рюфар, – сказав, что вы в церкви Сен-Жермен-де-Пре, а если покойника уже вынесли, то вы на кладбище…
– Меня спрашивал генеральный прокурор?..
– По-видимому.
– Так и есть, – отвечал Жак Коллен, я ему нужен!
И он опять погрузился в молчание, встревожившее обоих агентов. Около половины третьего Жак Коллен вошел в кабинет г-на де Гранвиля и застал там новое лицо: то был предшественник г-на де Гранвиля, граф Октав де Бован, один из представителей кассационного суда.
– Вы забыли о том, в какой опасности находится госпожа де Серизи, а вы обещали мне спасти ее.
– Спросите-ка у них, господин генеральный прокурор, – сказал Жак Коллен, делая агентам знак войти, – в каком состоянии эти шалопаи нашли меня.
– Без памяти, господин генеральный прокурор! На краю могилы молодого человека, которого хоронили.
– Спасите госпожу де Серизи, – сказал г-н де Бован, – и вы получите все, о чем просите!
– Я не прошу ни о чем, – сказал Жак Коллен. – Я сдался на милость победителя. Господин генеральный прокурор должен был получить…
– Все письма получены! – сказал г-н де Гранвиль. – Но вы обещали спасти рассудок госпожи де Серизи. Можете вы это сделать? Не пустое ли это хвастовство?
– Надеюсь, что нет, – скромно отвечал Жак Коллен.
– Так поедемте со мной! – сказал граф Октав.
– Нет, сударь, я не могу ехать в одной карете с вами… – сказал Жак Коллен. – Я еще каторжник… Пожелав служить правосудию, я не начну с оскорбления его… Скажите ей, что приедет лучший друг Люсьена, аббат Карлос Эррера… Весть о предстоящей встрече со мной безусловно окажет на нее впечатление и ускорит перелом в болезни. Прошу меня извинить, мне придется еще раз принять обличье испанского каноника – затем лишь, чтобы оказать вам эту большую услугу!
– Мы встретимся там около четырех часов, – сказал г-н де Гранвиль. – Я должен ехать с министром юстиции к королю.
Жак Коллен пошел к своей тетке, ожидавшей его на Цветочной набережной.
– Ну как! Ты, выходит, отдался в руки Аисту? – сказала она.
– Да.
– Рискованное дело!
– Ничуть. Я должен был спасти жизнь бедняге Теодору. Его помилуют.
– А ты?
– Я буду тем, чем должен быть. Я по-прежнему буду держать в страхе всю нашу братию! Но надо приниматься за дело! Ступай скажи Паккару, чтобы принимался за работу, а Европе – чтобы выполнила мои приказания.
– Ерунда! Я уже знаю, как быть с Гонорой! – сказала страшная Жакелина. – Я не теряла времени попусту, не сидела сложа руки!
– Чтобы Джинета, эта корсиканская девка, была найдена, и завтра же! – продолжал Жак Коллен, улыбаясь тетке.
– Надо ее выследить!
– Тебе поможет Манон-Блондинка, – отвечал Жак.
– У нас еще целый вечер впереди! – возразила тетка. – Чего ты петушишься? Неужто пахнет жареным?
– Я хочу превзойти с первого же своего шага все, что было самого удачного в работе Биби-Люпена. У меня состоялся коротенький разговор с чудовищем, убившим моего Люсьена, и я живу только ради того, чтобы отомстить ему. У нас с ним будет равное положение, одинаковое оружие, те же покровители! Мне понадобится несколько лет, чтобы разделаться с этой гадиной! Но он получит удар прямо в сердце.
– А он, верно, и сам думает подложить тебе поросенка от той же свиньи, – сказала тетка. – Ведь он приютил у себя дочь Перада, помнишь ту девчонку, что была продана госпоже Нуррисон?
– Наша первая задача – это поставить ему слугу.
– Трудновато! Он знает в этом толк, – сказала Жакелина.
– Что же, ненависть помогает жить! Впряжемся в работу!
Жак Коллен взял фиакр и поехал на набережную Малакэ в свою келью, где он жил, рядом с квартирой Люсьена. Привратник, чрезвычайно удивленный его появлением, вздумал рассказывать ему по происшедших событиях.
– Я все знаю, – сказал ему аббат. – Меня оклеветали, несмотря на святость моей жизни, но благодаря вмешательству испанского посла я освобожден.
И быстро поднявшись в свою комнату, он вынул из-под обложки молитвенника письмо, написанное Люсьеном г-же де Серизи, когда он впал у нее в немилость, показавшись у Итальянцев в ложе Эстер.
В отчаянии, Люсьен, считая себя погибшим навеки, решил не посылать письма; но Жак Коллен прочел этот образец эпистолярного искусства, и, так как каждая строчка, написанная рукою Люсьена, была для него священна, он спрятал письма в молитвенник, высоко оценив поэтические выражения этой тщеславной любви. Когда г-н де Гранвиль рассказал ему, в каком состоянии находится г-жа де Серизи, этот столь проницательный человек правильно рассудил, что первопричинаа отчаяния и нервного расстройства знатной дамы кроется в размолвке между нею и Люсьеном, в которой она была повинна. Он знал женщин, как судья знает преступников, он угадывал самые сокровенные движения их сердца и сразу же подумал, что графиня, должно быть, приписывает смерть Люсьена также и своей суровости и горько себя за это упрекает. Несомненно, человек, обласканный ее любовью, не расстался бы с жизнью! Узнав, что несмотря на ее резкий поступок, ее любили по-прежнему, она могла выздороветь.
