Герман Банг - У дороги
Катинка махала концом синей шали. И вдруг изо всех окон ей закивали и замахали пассажиры, — они смеялись, выкрикивали шутки и приветствия.
Катинка тоже кричала и размахивала шалью, и пассажиры махали в ответ, пока поезд не скрылся из глаз.
После чая Хус отправился домой. Он должен был приехать на станцию в шесть утра.
Катинка стояла в саду у изгороди.
— Ты лети, лети, кузнечик,
Принеси погожий день! —
воскликнула она.
В лицо ей пахнуло ароматом деревьев. Она улыбалась, глядя в ясное синее небо.
«До чего же малютке к лицу синее», — думал машинист в нескромных панталонах. На своем маршруте он замечал все до мелочей.
— Помни, завтра в пять надо быть на ногах, — сказал Бай, заглядывая в кухню.
— Сейчас, Бай, сию минуту. — Катинка скоблила чуть пригоревший пирог. — Вот только управлюсь…
Она уложила пирог в корзину, еще раз оглядела все припасы. Потом открыла дверь и выглянула во двор. Там ворковали голуби. И больше не было слышно ни звука.
На западе угасал последний розовый отсвет. Среди подернутых дымкой лугов вилась река.
Как она все-таки любила эти места!
Она закрыла дверь и вошла в спальню.
Бай положил свои часы рядом с ночником у кровати. Он, видно, хотел проверить, долго ли Катинка будет «копаться». Но не дождался, уснул, и теперь лежал весь в поту и храпел при свете ночника.
Катинка тихонько погасила ночник и разделась в темноте.
Когда подъехала коляска, Катинка стояла в саду. Ее голубое платье было видно еще с поворота дороги.
— С добрым утром, с добрым утром… Вы привезли хорошую погоду.
Она выбежала на платформу.
— Приехал, — закричала она. — Мария, неси скорей корзины…
Бай без пиджака показался в окне спальни.
— Здорово, Хус. Не хватит нас солнечный удар, а?
— Да нет, ветерок обдувает, — ответил Хус, слезая с козел. Они уложили корзины с провизией в коляску и сели пить кофе на платформе. Малыш-Бентсен так осовел со сна, что Баю пришлось трижды гонять его взад и вперед по команде «тревога», чтобы растормошить.
Катинка пообещала привезти Бентсену с ярмарки пряничное сердце, и все стали рассаживаться в коляске. Бай пожелал править лошадьми и уселся на козлы, рядом с Марией, которая так туго затянулась в корсет, что при каждом ее движении раздавался скрип.
Катинка в белой шляпе с широкими полями казалась совсем девочкой.
— Обед тебе принесут из трактира, — сказала Катинка Малышу-Бентсену.
— Поехали, — сказал Бай.
Малыш-Бентсен помчался в сад и оттуда махал им рукой.
сначала ехали проселком через поля. Было еще прохладно, дул мягкий летний ветерок, пахло клевером и росистой травой.
— Как хорошо дышится, — сказала Катинка.
— Да, чудесное утро, — сказал Хус.
— И ветерком обвевает. — Бай тронул лошадей.
Онч выехали на шоссе, которое шло мимо владений Кьера. Вокруг пастушьего домика на колесах паслось стадо. Где-то поодаль вдогонку отбившейся скотине заливался сторожевой пес. Тучные коровы вытягивали могучие шеи и лениво и сыто мычали.
Катинка глядела на залитый солнцем, зеленеющий выгон, на разбредшееся по нему холеное стадо.
— Какая красота, — сказала она.
— Ведь правда красиво! — Хус обернулся к ней.
И у них с Катинкой завязался разговор. Что привлекало внимание одного, то обязательно замечал и другой, и нравилось им одно и то же. Их взгляды всегда были устремлены в одном направлении. И они понимали друг друга с полуслова.
Бай беседовал с лошадьми, как старый кавалерист.
Не прошло и часа, а он уже начал поговаривать о том, что «неплохо подкрепиться».
— С недосыпа желудок требует пищи, Тик, — говорил он. — Надо заморить червячка.
Катинке так не хотелось распаковывать корзины — да и где им остановиться?
Но Бай не унимался; пришлось сделать привал на поле, где рожь стояла в скирдах.
Они вынули из коляски одну из корзин и уселись прямо в скирду у самой обочины.
Бай ел так, словно его морили голодом целую неделю.
— Будем здоровы, Хус! — говорил он. — За веселую компанию!
Они болтали, и ели, и угощали друг друга.
— Тает во рту, Тик! — приговаривал Бай. Проходившие по дороге люди поглядывали в их сторону.
— Приятного аппетита, — говорили они и шли дальше.
— Ваше здоровье, Хус, за хорошую поездку!
— Спасибо, фру Бай.
— Ну, вот и подкрепились, — сказал Бай. Они уже снова сидели в коляске. — Только жарища нынче… Правда, Мария?
— Да, — сказала Мария. Она вся лоснилась от пота. — Жара.
— Скоро лес, — сказал Хус.
Они покатили дальше. Показалась опушка леса, синевшая | в солнечном мареве.
— Как пахнут ели, — сказала Катинка.
Они двинулись вдоль опушки, густые ели отбрасывали на дорогу длинные тени. Все четверо вздохнули с облегчением, но пока ехали по лесу, молчали. Ели расходились по обе стороны дороги длинными ровными рядами, которые терялись в темной чаще. Ни птиц, ни голосов, ни ветерка.
Только тучи насекомых роились на свету вокруг елей.
Выехали из лесу.
— Экая торжественность в лесу, а? — нарушил — молчание Бай.
К полудню они добрались до буковой рощи и остановились у лесной сторожки. Бай сказал:
— Хорошо бы немного размяться. Хочется вытянуть ноги, Хус. — Он уселся под деревом и заснул.
Хус помог выгрузить из коляски корзины.
— Какие у вас ловкие руки, Хус, — сказала Катинка. Мария суетилась, разогревая горшки в горячей воде на очаге.
— Вот и теща моя всегда это говорила, — сказал Хус.
— Теща?..
— Да, — сказал Хус. — То есть мать моей невесты… Катинка ничего не ответила. Завернутые в бумагу ножи и вилки посыпались на землю из ее рук.
— Да, — сказал Хус. — Я никогда не рассказывал. У меня была невеста.
— Вот как? Я и не знала.
Катинка перекладывала ножи с места на место. Подошла Мария.
— Не прогуляться ли нам к пруду, — предложил Хус.
— Ну что ж, Мария нас окликнет, когда все будет готово.
Они пошли по тропинке. Пруд — вернее, самое обыкновенное болото — лежал чуть поодаль; над темной водой нависали густые кроны деревьев.
Всю дорогу Катинка и Хус молчали. Теперь они сели рядом на скамью у самой воды.
— Да, — сказал Хус. — Мне как-то не случилось рассказать об этом.
Катинка молча глядела на другой берег пруда.
— Это все моя мать, ей так хотелось… — сказал он. — Ради будущего…
— Да, — сказала Катинка.
— И это тянулось… целый год… пока она не расторгла помолвку.
Хус говорил отрывисто, с долгими паузами, не то смущенно, не то сердито.
— Вот как оно все было, — снова заговорил он, — с обручением и женитьбой.
В лесу залилась трелью какая-то птица. Катинка слышала в тишине каждый звук.
— А тут еще вдобавок трусость, вот и тянешь, покуда можешь, — снова нарушил молчание Хус. — Самая настоящая трусость и леность… и откладываешь со дня на день… Я и откладывал. — Он понизил голос. — Пока она сама не порвала… Ведь она любила меня.
Катинка ласково положила ладонь на руку Хуса, которой он с силой опирался на скамью.
— Бедный Хус! — только и сказала она.
Она тихо и ласково похлопывала его по руке: бедняжка, сколько он выстрадал.
Так они и сидели бок о бок на скамье. Над маленьким прудом висел полуденный зной. Жужжали комары и мошки.
Больше они не произнесли ни слова. Голос Марии заставил их очнуться.
— Зовут! — сказала Катинка.
Они встали и молча пошли по тропинке.
За обедом все развеселились. На сладкое ели пирог и запивали его старым ольборгским портвейном.
Бай сбросил с себя пиджак и каждую минуту повторял:
— Недурно, черт возьми, детки, посидеть в зеленом датском лесу.
На него нашел приступ нежности, и он попытался усадить Катинку к себе на колени. Она стала вырываться.
— Бай! Не надо, Бай! — сказала она. Она побледнела, потом вспыхнула.
— Посторонних стесняемся, — сказал Бай. Наступило молчание. Катинка стала упаковывать корзины. Хус встал.
— А что, если малость прогуляться? — сказал Бай. Он надел пиджак. — Поспособствовать пищеварению.
— Правда, — сказала Катинка. — Погуляйте, пока я уложу корзины.
Бай с Хусом пошли по тропинке. Бай держал шляпу в руке, он разомлел от жары и старого портвейна.
— Видали, Хус, вот вам и брачная жизнь, черт ее дери, — говорил он. — Так оно и бывает, только так. А все остальное, что они там пишут в книгах, насчет брака, добрачного целомудрия и все такое, и потом пичкают нас этим в библиотеках… пустая болтовня… Верность, чистота — затвердили, как старый Линде свой «Отче наш». На словах это выходит красно, есть что развести и на бумаге, но суть-то дела не в том, Хус…
