Енё Тершанский - Легенда о заячьем паприкаше
Но потом нашла выход лучше. Потому что знала: в каком бы взвинченном состоянии ни находилось животное, а на голос хозяина оно как-то должно реагировать. И графиня, набрав побольше воздуха в грудь, пронзительным голосом, привстав с сиденья, завизжала:
— Алё!.. Ласточка, Фея! Дуры бешеные!.. Алё!.. Сами же, идиотки, убьетесь, если на что налетите!.. Алё! Фея! Ласточка!.. Стойте, тпру, дряни паршивые!.. Ну что еще! Стоять, вам говорю!
В тот же момент обе лошади вдруг как вкопанные остановились в раскрытых воротах объездчикова двора. Но причиной тому был не голос графини. А маленький, выпрыгнувший откуда-то и тут же бросившийся прочь зверек! Паприкаш!
На лошадей такие неожиданности очень действуют. И на сей раз подобная впечатлительность оказалась как нельзя кстати.
Короче говоря, в воротах лошади пришли в себя. Сообразили, канальи, что, пожалуй, не стоит ломать себе шею из-за минутного помрачения разума.
Так что, когда они ворвались с коляской во двор объездчика, им уже оставалось совсем немного, чтобы утихомириться и, замедляя скорость, спокойно развернуться во дворе.
Общеизвестна способность неврастенических дам полностью подпадать под власть своего настроения. Если они расслаблены, то уж так, что еле-еле душа в теле; если настойчивы, то эта настойчивость переходит в маниакальность; если трусливы, то собственной тени боятся; если смелы, то…
Словом, молодую графиню уже невозможно было узнать. За какие-то пять минут плаксивое, нервическое существо превратилось в бесстрашную амазонку со сверкающим взором!
Спрыгнув с коляски, она подобрала запутавшиеся вожжи, схватила кнут.
И сказала себе: где-то там, на дороге, лежит в крови человек, ее кучер, пострадавший из-за нее. Может, он там умирает уже; надо сию же минуту мчаться к нему на помощь. Это сейчас самое главное ее дело.
И такова была собранность и решимость графини, что она даже вспомнила первую заповедь любого лошадника: если ты имеешь дело с капризным животным, то в первую очередь укроти его, отбей желание своевольничать, иначе командовать им будешь не ты, а его собственные капризы и прихоти.
Графиня вскочила на облучок и повернула упряжку в угол двора, откуда не было выхода, нельзя было броситься ни вперед, ни в сторону. И там изо всех сил врезала лошадям кнутом. Да еще вожжи при этом дернула. Лошади аж присели, потом взвились на дыбы, но в конце концов пришлось им смириться. Однако влетело им основательно!
Конечно же, жестокая и мучительная это процедура. Но с такими закормленными, застоявшимися животными нельзя ласково обращаться, это лишь к безобразиям приведет, а то, пожалуй, и к катастрофе.
Графиня раз пять повторила свою экзекуцию. И даже нежный ее, мелодичный голос стал иным, когда она лошадей поучала.
— Ну, тихо! Тихо, Ласточка, негодяйка паршивая! А ты, Фея, толстая дура! Зажрались, мерзавки! Кровь играет? Ну так вот вам, твари! Кучера сбрасывать вздумали? Получайте!.. Еще!.. Я вам покажу, где раки зимуют…
С тем графиня развернула упряжку и отправилась со двора.
Натянув вожжи, ехала она назад, на то место, где произошел несчастный случай. Лошади, явно чувствуя угрызения совести, с готовностью напрягая мышцы, охотно выдерживали нужный темп.
Тем более что дорога шла под гору. Так что упряжка за считанные минуты оказалась на месте прискорбных событий.
Кучера как раз подымал за плечи хозяин какой-то проезжавшей мимо телеги. А тот все еще не пришел в себя.
Еще час назад графиня разрыдалась бы и забилась в истерике, если кто-нибудь у нее на глазах уколол бы палец иголкой. А теперь? Она быстро спрыгнула с облучка, изнеженной своей ручкой стерла кровь с лица кучера и, смочив одеколоном носовой платок, протерла ужасные ссадины с клочьями содранной кожи.
Потом велела крестьянину взять кучера за ноги, сама подхватила его под мышки. Так они вдвоем подняли бедолагу и положили его в коляску.
Графиня же, сев с ним рядом на заднее сиденье и придерживая его одной рукой, другой ухватила вожжи и погнала упряжку в деревню, к врачу.
Конечно, никто и понятия не имел, что случилось.
Но лишь до того момента, пока, вскоре за коляской, не прибыл тот мужик с телегой, что помогал графине спасать кучеру жизнь.
Мужик до сих пор не пришел в себя от восторга и рассказывал встречным и поперечным, как гордая помещица, перед которой заискивала вся округа, проявила невиданное милосердие к лежавшему возле тракта несчастному. Конечно, мужик полагал, что кучер просто перебрал лишнего и разбился, упав на скользкой дороге. Так и поведал об этом народу, толпившемуся возле амбулатории.
Говорил он, правда, еще о какой-то желтой собаке. Будто видел ее поблизости от того же места: легавая, жалобно воя и волоча заднюю лапу, ползла куда-то по снегу, будто преследуя зверя.
Но кому была интересна какая-то там собака?
Деревенские только хотели побольше знать про графиню, спасшую человека. Ну и, пожалуй, про то еще, как получилось, что кучер лежал на дороге в луже крови.
Об этом мужик с телегой, увы, рассказать ничего не мог. Он кучера без сознания у дороги нашел, а потом коляска графская из деревни подъехала, графиня кучера забрала и вернулась с ним назад в деревню.
Однако немного позже вся эта история стала, как говорится, достоянием гласности.
Дело в том, что окружной врач был на охоте вместе с господами из банка. За ним, по приказу графини, послали гонца на лошади. И врач в скором времени прибыл.
Но к тому времени начинало уже смеркаться, охота и так закончилась. Банковские господа, как обычно, поднялись в деревню к секретарю, удачную охоту отметить.
А среди них был один сочинитель, местная знаменитость, секретарь литературного кружка в соседнем городе, да и сам поэт, журналист-любитель и т. д. и т. п.
И вот господин этот напросился к врачу, чтобы взять у молодой графини интервью насчет несчастного случая. Благодаря ему тайна дорожного происшествия в тот же день стала известна всей деревне.
Во всяком случае, народ, что толпился перед амбулаторией, разразился приветственными криками, когда графиня, выйдя от врача, села в коляску и уехала вместе с перебинтованным кучером.
На другой день газета, выходившая в соседнем городе, расписала, захлебываясь, прекрасный, гуманный, героический поступок графини. Но, естественно, происшествие освещалось и в других статьях. Один конкурирующий провинциальный листок напечатал псевдоинтервью с графиней, в котором «собственный корреспондент», весьма остроумный парень, называя графиню чуть ли не лапочкой, вел с ней за сигаретой и рюмкой коньяка воображаемую доверительную беседу.
Материал этот охотно взяло у своего корреспондента в провинции и столичное агентство. И во всех вечерних газетах появилось двадцатистрочное сообщение о том, как графиня спасла жизнь своему кучеру. А для двух вечерних и одной утренней газеты, которые ловко тянули денежки из графских касс, случай с графиней и ее кучером стал просто лакомым кусочком. В репортажах на целый столбец, в выдуманных интервью чего только не читала про себя графиня.
Но главное — все это были вещи очень лестные и полные восхищения.
И графиня, в общем-то, это восхищение заслужила. Когда врач обнаружил у кучера опасную для жизни трещину лобной кости, требующую неотложной операции… словом, графиня не мешкая усадила кучера в свой автомобиль, в тот же день отправилась в путь и через несколько часов, уже глубокой ночью, подняла с постели знаменитого профессора-хирурга. Так что, собственно говоря, если кучер не отдал богу душу, то исключительно благодаря энергичной графининой помощи.
А приходилось ли вам когда-нибудь слышать, что внезапная необходимость решительных действий, встающая перед неврастеническим, страдающим душевной немочью человеком, способна полностью исцелить его от апатии, навязчивых страхов и даже телесных недугов, имеющих психическое, невралгическое происхождение?… Именно это случилось с нашей графиней!
Если толпа устраивает вам овацию, восторгаясь вашей смелостью и великодушием, если печать с ее таящейся в буквах гипнотической силой воздействия на общественное мнение превозносит вас как образец твердости духа, как человека, способного в критическую минуту преодолеть страх и слабость, то, даже если подобные качества вам никогда не были свойственны, вы невольно постараетесь стать таким, каким вас изображают.
Молодая графиня в известном смысле тоже должна была быть благодарной печальному происшествию, которое на какое-то время избавило ее от душевной неполноценности.
* * *Вот так!
После той роковой, но в конечном счете имеющей благотворные последствия прогулки графиню долго еще не оставляли в покое.
Но события полагается описывать по порядку. Нарушать же порядок допускается только ради того, чтобы в повествовании не оставалось загадок. Ведь главная прелесть литературы как раз в том, что она распутывает все тайны жизни, тайны души человеческой.
