Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
— Я не выношу эту его насмешливую манеру.
— А мне она нравится. Если бы не шутки учителя, финики и кое-что еще, я сбежал бы в Индию. Я ненавижу душные комнаты, больных, запах лекарств и отвратительный запах пилюль на своих руках. Фу!
Глава V
Юношеское увлечение
Однажды по какой-то причине мистер Гибсон неожиданно вернулся домой. Войдя через садовую дверь — сад примыкал к конюшне, где доктор оставлял лошадь — он как раз проходил по коридору, когда дверь кухни отворилась, и девушка, самая младшая из домашней прислуги, быстро вышла в коридор с запиской в руке, собираясь отнести ее наверх. Но, заметив хозяина, она вздрогнула и повернула назад, чтобы скрыться на кухне. Если бы она не вернулась, что подтвердило ее вину, мистер Гибсон, от природы не подозрительный, никогда бы не обратил на нее внимания. Но поскольку так случилось, он быстро шагнул вперед, открыл дверь кухни и выкрикнул «Бетия» так резко, что она без промедления вышла к нему.
— Дай мне ту записку, — сказал он.
Служанка немного замешкалась.
— Это для мисс Молли, — запинаясь, произнесла она.
— Дай ее мне! — повторил он уже тише. Девушка была готова заплакать, но по-прежнему крепко держала записку за спиной.
— Он сказал, что я должна передать ей записку в собственные руки, и я честно обещала, что передам.
— Кухарка, сходи и найди мисс Молли. Скажи ей немедленно прийти сюда.
Он не сводил глаз с Бетии. Сбежать было бесполезно, она могла бы бросить записку в огонь, но ей не хватило присутствия духа. Девушка стояла неподвижно, стараясь не встречаться глазами с неподвижным взглядом хозяина.
— Молли, моя дорогая!
— Папа, я не знала, что ты дома, — простодушно ответила удивленная Молли.
— Бетия, сдержи свое слово. Вот мисс Молли. Отдай ей записку.
— Поверьте, мисс, я ничего не могла поделать!
Молли взяла записку, но прежде чем она успела открыть ее, отец сказал:
— Это все, моя дорогая. Тебе не нужно читать. Отдай записку мне. Передай тем, кто послал тебя, Бетия, что все письма для мисс Молли должны проходить через мои руки. Теперь ступай назад, гусенок.
— Папа, я заставлю тебя сказать, кто мне пишет.
— Мы подумаем об этом позднее.
Молли ушла неохотно, с неудовлетворенным любопытством, наверх к мисс Эйр, которая по-прежнему днем была ее компаньонкой, если не гувернанткой. Мистер Гибсон вернулся в пустую столовую, закрыл дверь, сломал печать на записке и начал читать. Это было пылкое любовное послание от мистера Кокса. Он открыто признавался, что больше не в состоянии видеть Молли день за днем и молчать о своем чувстве к ней — «непреходящем чувстве», как он его назвал — читая эти строки, мистер Гибсон немного посмеялся. Не посмотрит ли она на него добродушно? Не подумает ли о том, чьи мысли заняты только ею? и тому подобное с надлежащими пылкими комплиментами ее красоте. Она — прекрасна, не бледна, ее глаза — путеводные звезды, а ямочки на щеках — след от пальчиков Купидона и так далее.
Мистер Гибсон закончил читать письмо и стал размышлять над ним. «Кто бы мог подумать, что парень так поэтичен, без сомнения в библиотеке кабинета есть Шекспир — я уберу его и вместо этого поставлю „Словарь Джонсона“. Утешает одно — я убежден в ее абсолютной невиновности… неведении, я бы сказал… поскольку легко понять, что это его первое „признание в любви“, как он его называет. Однако, когда поклонники появляются так рано — это может причинить много беспокойства. Ей же только семнадцать… нет, семнадцать будет только в июле, не раньше чем через шесть недель. Шестнадцать и девять месяцев! Ведь она же совсем ребенок. Конечно, бедной Джини было немногим больше, а как я любил ее!» (Миссис Гибсон звали Мэри, доктор, должно быть, вспомнил кого-то еще.) Его мысли вернулись к прежним дням, хотя в руке он по-прежнему держал раскрытое письмо. Спустя некоторое время взгляд доктора наткнулся на листок бумаги, а мысли вновь обратились к настоящему. «Я не буду с ним суров. Я намекну ему. Он достаточно сметлив, чтобы понять намек. Бедный паренек! Если я отошлю его, что было бы очень разумно, ему некуда будет ехать».
Еще немного поразмышляв, мистер Гибсон пошел, сел за письменный стол и написал следующий рецепт:
«Господин Кокс!»
(«Слово „господин“ заденет его за живое», — сказал себе мистер Гибсон, написав обращение.)
«Возьмите скромности унцию,
Унцию почтительности к домочадцам,
Три грана уважения.
Перемешайте. Принимайте трижды в день, запивая водой.
Р. Гибсон, врач».
Мистер Гибсон печально улыбнулся, перечитав написанное. «Бедная Джини», — произнес он вслух. Потом выбрал конверт, вложил пылкое любовное письмо и вышеупомянутый рецепт. Он запечатал конверт вырезанной на перстне печаткой со староанглийскими буквами «Р.Г.», а затем задумался над адресом.
«Внешне он совсем не похож на господина Кокса. Не нужно излишне стыдить его». Поэтому конверт был адресован…
«Эдварду Коксу, эсквайру».
Затем мистер Гибсон занялся своими медицинскими делами, что привели его домой так внезапно и своевременно, а позднее прошел через сад в конюшню, и, сев на лошадь, сказал конюху:
— О, кстати, вот письмо для мистера Кокса. Не передавайте его через служанок, сами пройдите к приемной и тотчас отдайте его.
Легкая улыбка сошла с его губ, как только он выехал за ворота и оказался в одиночестве на дороге. Он замедлил шаг лошади и начал думать. Очень трудно, размышлял он, растить девочку, лишенную матери, которая становится женщиной в том же доме, где живут два молодых человека, даже если она встречается с ними только за столом, и все их общение сводится к фразам: «Можно я предложу вам картофель?» или, как упорно продолжал говорить мистер Уинн, «Могу я помочь вам с картофелем?», этот оборот речи с каждым днем все больше и больше раздражал слух мистера Гибсона. Однако, мистеру Коксу, зачинщику всей этой истории, придется оставаться учеником мистера Гибсона еще более трех лет. Он будет самым последним из их числа. Все же должны пройти еще три года, и если это глупое чувство юношеской влюбленности не пройдет, что тогда делать? Рано или поздно Молли узнает об этом. Обстоятельства этой истории были слишком неприятными, чтобы о них думать, поэтому мистер Гибсон решил выкинуть эти мысли из головы с помощью хорошей скачки. Он пустил лошадь галопом и убедился, что сильная встряска на дорогах — они были вымощены круглыми булыжниками, которые разбросала разрушительная сила столетий — самое лучшее лекарство для поднятия настроения, если не для тела. Этим днем он совершил долгую прогулку и приехал домой, полагая, что худшее закончилось, и что мистер Кокс уже понял намек, выраженный в рецепте. Все, что нужно было сделать, это найти надежное место для несчастной Бетии, которая проявила отчаянную склонность к интригам. Но мистер Гибсон просчитался. У молодых людей входило в привычку присоединяться к семье за чаем в столовой, проглатывать две чашки, чавкая хлебом или тостами, а затем исчезать. Этим вечером мистер Гибсон наблюдал за их поведением украдкой, из-под длинных ресниц, пока пытался против обыкновения вести себя свободно и поддерживать оживленный разговор на общие темы. Он заметил, что мистер Уинн вот-вот готов разразиться смехом, и что рыжеволосый и краснолицый мистер Кокс краснее и агрессивнее, чем обычно, а весь его внешний вид и поведение выдают негодование и злость.
«Он ведь будет объясняться?» — подумал про себя мистер Гибсон, и препоясал чресла для битвы. Он не последовал за Молли и мисс Эйр в гостиную, как обычно. Он остался в столовой, делая вид, что читает газету, пока Бетия с распухшим от слез лицом и с оскорбленным видом убирала со стола чайные приборы. Комната опустела, и не прошло и пяти минут, как раздался ожидаемый стук в дверь. «Можно поговорить с вами, сэр?» — произнес за дверью мистер Кокс.
— Конечно. Входите, мистер Кокс. Мне бы хотелось поговорить с вами о том списке Корбина. Прошу, садитесь.
— Не о том, сэр, мне хотелось…я бы хотел… Нет, спасибо… я лучше постою, — он стоял с видом оскорбленного достоинства. — О том письме, сэр… том письме с обидным предписанием, сэр.
— Обидным предписанием! Меня удивляет, что такое слово применили к моему рецепту… хотя, конечно, пациенты иногда обижаются, когда им раскрывают природу их болезни. И, смею сказать, они могут обидеться и на лекарство, которое требуется в их случае.
— Я не просил вас назначать мне лекарство.
— О, нет! Но именно вы, господин Кокс, послали записку через Бетию. Позвольте мне сказать вам, эта записка стоила ей места и была, к тому же, очень глупой.
— Вы поступили не по-джентльменски, сэр, перехватив ее, вскрыв и прочитав строки, адресованные не вам, сэр.
