Ёсида Кэнко-Хоси - Записки от скуки
«Может быть, это из осторожности?» — подумаете вы. Ничуть не бывало: в разговоре они выбалтывают совершенно неожиданные вещи, даже когда их не спрашивают. А если кто-нибудь считает, что их превосходство над мужским умом заключается в мастерстве пускать пыль в глаза, стало быть, он не знает, что все женские уловки обнаруживаются с первого взгляда. Женщина — это существо неискреннее и глупое. Всяческого сожаления достоин тот, кто добивается благосклонности женщины, подчиняясь ее прихотям.
А если это так, зачем же робеть перед женщиной? Если встретится умная женщина, она будет непривлекательна и холодна. Женщина может казаться и изящной и интересной, только когда, ослепленные страстью, вы послушно исполняете ее капризы.
CIV
Никто не ценит мгновения. Отчего это — от больших познаний или по глупости? Допустим, это происходит по глупости нерадивого; но, ведь хотя и ничтожен один сэн, но если его беречь, он сделает богачом бедняка. Поэтому-то и крепка забота торговца сберечь каждый сэн.
Мы не задумываемся над тем, что такое миг, но если миг за мигом проходит, не останавливаясь, вдруг наступает и срок, когда кончается жизнь. Поэтому праведный муж не должен скорбеть о грядущих днях и лунах. Жалеть следует лишь о том, что текущий миг пролетает впустую.
Если к вам придет человек и известит о том, что завтра вы наверняка расстанетесь с жизнью, чего потребуете вы, что совершите, пока не погаснет сегодняшний день? Но почему же сегодняшний день — тот, в котором все мы живем сейчас, — должен отличаться от последнего дня?
Ежедневно мы теряем — и не можем не терять — много времени на еду, естественные надобности, сон, разговоры и ходьбу. А в те немногие минуты, что остаются свободными, мы теряем время, делая бесполезные вещи, говоря о чем-то бесполезном и размышляя о бесполезных предметах; это самая большая глупость, ибо так уходят дни, текут месяцы и проходит вся жизнь. Несмотря на то что Се Лин-юнь был переводчиком свитков «Сутры Лотоса», Хуэй Юань не допустил его в общину Белого Лотоса,[161] так как тот слишком сильно лелеял в своем сердце мысли о ветре и облаках.
В те минуты, когда человек забывает о мгновениях, как бы эти минуты ни были коротки, он подобен покойнику. Когда же спросят, зачем жалеть мгновения, можно ответить, что, если нет внутри человека тревоги, а извне его не беспокоят мирские дела, решивший порвать с миром — порвет, решивший постигнуть Учение — постигнет.
CV
Некий мужчина, слывший знаменитейшим древолазом, по просьбе своего односельчанина взобрался на высокое дерево, чтобы срезать у него верхушку. Одно время казалось, что древолаз вот-вот сорвется вниз, но тот, что стоял на земле, не проронил ни слова; когда же верхолаз, спускаясь, оказался на уровне карниза дома, товарищ предостерег его:
— Не оступись! Спускайся осторожнее!
Услышав эти слова, я заметил ему:
— Уж с такой-то высоты можно и спрыгнуть. Зачем вы говорите ему это сейчас?
Он отвечал:
— Именно сейчас и нужно. Пока у него кружилась голова и ветки были ненадежными, он и сам остерегался, поэтому я ничего и не говорил. Но сейчас, когда ошибка не так страшна, он бы наверняка допустил ее.
Это говорил человек самого низкого сословия, но в наставлениях своих он равнялся мудрецу.
Вот и в игре — после того как возьмешь мяч из труднейшего положения, непременно пропустишь его там, где удар кажется слабым.
CVI
Когда я спросил однажды у человека, слывшего искусным игроком в сугороку, о секрете его успеха, он ответил:
— Не следует играть на выигрыш; нужно стремиться не проиграть. Заранее обдумай, какие именно ходы могут оказаться самыми слабыми и избегай их — выбирай тот вариант, при котором проигрыш можно оттянуть хотя бы на один ход.
Руководствуясь этими же принципами, ты постигнешь Учение. Таковы же приемы усмирения плоти и обороны государства.
CVII
В ушах у меня до сих пор звучит изречение одного мудреца, показавшееся мне изумительным:
— Тот, кто, увлекшись игрой в иго и сугороку, днюет и ночует за игрой, совершает, по-моему, зло большее, чем четыре тяжких и пять великих грехов.[162]
CVIII
Возможно ли человеку, которому завтра отправляться в дальние страны, назвать дело, которое надлежит совершить спокойно, без спешки?
Человек, появится ли у него вдруг важное дело, впадет ли он в неизбывную печаль, не состоянии слышать ни о чем постороннем. Он не спросит ни о горестях, ни о радостях другого.
Все скажут: «Не спрашивает», но никто не вознегодует: «А почему?» Вот и люди, чьи годы становятся все преклоннее, кто скован тяжким недугом, и в еще большей степени те, кто уходит от этого мира, должны быть такими же далекими от треволнений мира.
Нет такого мирского обряда, от которого не хотелось бы уклониться. И если ты находишься во власти мирской суеты, если считаешь ее неизбежной, желания твои умножаются, плоть делается немощной и нет отдыха душе; всю жизнь тебе мешают ничтожные мелкие привычки, и ты проводишь время впустую.
Вот и день меркнет, но дорога еще далека, а жизнь-то уже спотыкается. Настало время оборвать все узы. Стоит ли хранить верность, думать об учтивости?
Те, кому не понять этого, назовут тебя сумасшедшим, посчитают лишенным здравого смысла и бесчувственным. Но не страдай от поношений и не слушай похвал!
CIX
Если человек, которому перевалило за сорок, иногда развратничает украдкой, ничего с ним не поделаешь. Но болтать об этом, ради потехи разглагольствовать о делах, что бывают между мужчиной и женщиной, ему не подобает. Это отвратительно.
По большей части так же омерзительно слышать и видеть, когда старик, затесавшись среди молодых людей, пустословит, чтобы позабавить их; когда какой-нибудь ничтожный человечишка рассказывает о почитаемом всеми господине с таким видом, будто ничто их не разделяет, и когда в бедной семье любят выпить и стремятся блеснуть, угощая гостей.
СХ
Однажды высокородный Имадэгава отправился в Сага. При переправе через реку Арисугава его повозка оказалась в водном потоке, и погонщик Сайомару принялся понукать быка. Бык заупрямился, стал рыть копытом, и брызги из-под его ног окатили весь передок экипажа до самого верха. Тогда сидевший на запятках Тамэнори вскричал:
— Ах, какой неотесанный мальчишка![163] Да разве можно погонять быка в таком месте?
Услышав это, вельможа пришел в дурное расположение духа.
— О том, как заставить повозку двигаться, — сказал он, — ты не можешь знать больше, нежели Саомару. Неотесанный ты мужлан, — и стукнул его головой о повозку.
Достославный наш Сайомару был слугой господина Удзумаса и состоял у его высочества скотником. А в доме Удзумаса даже прислуге присвоены были коровьи клички: одной Хидзасати, другой Котодзути, третьей Хаубара, четвертой Отоуси.[164]
CXI
В местности, называемой Сюкугахара, собралось много бродячих монахов бороборо.[165] Когда однажды они творили молитву о девяти ступенях возрождения в Чистой земле, в помещение вошел незнакомый бороборо и спросил:
— Нет ли случайно среди вас, почтенные, бонзы по имени Ироосибо? — на что из толпы ответили:
— Здесь Ирооси. А кому это я понадобился?
— Меня зовут Сира-бондзи, — последовал ответ, — слышал я, что мой наставник такой-то был убит в восточных землях бродячим монахом по имени Ирооси, поэтому я хотел бы встретиться с этим человеком и отомстить ему. Вот я и ищу его.
— О, как хорошо, что вы нашли меня, — воскликнул Ирооси, — действительно, было такое дело! Но раз уж довелось нам здесь столкнуться лицом к лицу, то, дабы не осквернять святого места, давайте лучше последуем к берегу реки, что перед нами, и сойдемся там. Друзья мои! Что бы ни случилось, ни в коем случае не приходите мне на помощь, — условился он с товарищами. — Ваше вмешательство может явиться помехой для выполнения буддийских обрядов!
После этого противники вдвоем вышли на прибрежную равнину, скрестили мечи и отвели душу, пронзая друг друга, так что вместе и смерть приняли.
Разве могли быть такие бороборо в старину? По-моему, только в наше время появились разные шайки бродячих монахов. Делая вид, что стремятся к учению Будды, они занимаются поединками. Я считаю, что люди эти своевольны и бесстыдны, но они легко относятся к смерти, ни к чему не привязаны и отважны, потому я и записал эту историю в том виде, как мне рассказывал ее один человек.
CXII
Древние нимало не задумывались над тем, какое название присвоить храмам, святилищам и всему на свете. Все называлось легко, в строгом соответствии с событиями, Нынешние названия так трудны, будто люди мучительно над ними думали, чтобы показать свои таланты. Никчемное занятие также стараться подобрать понеобычнее иероглифы для имени.
