Герман Банг - Вороньё
— Ты ведь тоже, отец, всегда сидишь, счет на столе отбиваешь,— сказала фрекен Люси, которая ничего не знала о связи между «беспокойными руками» и «лечебницей».
Фру Маддерсон, сидя в кресле, спала. Но наконец все отправились восвояси, и фрекен Сайер осталась одна.
Отворяя подряд двери в квартире, она обежала, торопливо и подергиваясь, как игрушечный человечек на веревочках, все свои комнаты.
Руки ее были сжаты в кулаки.
— Я ложусь спать! — крикнула она на весь дом.
И, войдя в свою спальню, затворила дверь.
Сидя на стуле, она сняла парик, вынула зубы,— она никогда не спала с зубами из страха, что они ее задушат — и, накрутив на себя двадцать разных шалей, косынок и платочков, обратилась в пестрый бесформенный узел, на котором свободно болталась голова.
Она залезла в постель и позвонила в звонок у изголовья.
Фрекен Хольм вошла со стаканом, наполненным дымящейся жидкостью.
— Ах, приятно,— сказала фрекен Сайер, отпив.— И уж знаешь наверное, что это не яд.
Она продолжала пить, а фрекен Хольм стояла неподвижно у ее постели.
— Ну, милочка,— сказала фрекен Сайер,— денек был чудный... отрадный денек.
Она вдруг рассмеялась, громко и пронзительно.
— Славная штука — эта пожизненная рента, превосходное изобретение! Можно радовать их всю свою жизнь.
Фрекен Хольм не отвечала.
И, словно в припадке внезапного бешенства, фрекен Сайер рывком приподняла на постели свое увечное тело.
— Да! — крикнула она так громко, что голос ее сорвался на хрип.— Что мне дала моя жизнь? Так пусть же они теперь попляшут, покуда не заплачут над моим гробом! Можете идти,— сказала она, упав в подушки.
Фрекен Хольм потушила все лампы в доме, одну за другой.
Затем она прошла в свою комнату.
Став перед столом, она выложила миндаль — жареный миндаль, украденный ею для сына.
