Пелам Вудхаус - Золотце ты наше. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги (сборник)
Ситуация вырисовывалась крайне затруднительная.
Глава III
Я никогда не вел дневника, и мне трудно пересказывать события в хронологическом порядке, расставлять мелкие происшествия в надлежащей последовательности. Пишу я, полагаясь лишь на свою несовершенную память. Дело осложняется еще и тем, что первые дни моего временного пребывания в «Сэнстед-Хаусе» сливаются в одно расплывчатое пятно, путаный хаос, как на полотне футуриста. Проступают случайные фигурки мальчиков – мальчики работают, мальчики едят, мальчики играют в футбол, мальчики перешептываются, задают вопросы, хлопают дверьми, топочут по лестнице и носятся по коридорам. Окутана вся картина сложным запахом – ростбиф вперемешку с чернилами и мелом, да еще специфический душок классной комнаты, не похожий ни на какой другой запах на свете.
Но выстроить происшествия в ряд я не могу. Я вижу, как мистер Эбни, наморщив лоб, с отвисшей челюстью пытается отлепить Огдена от полувыкуренной сигареты. Слышу голос Глоссопа, разозленного до безумия, рычащего на хихикающий класс. Мелькают десятки других разрозненных картинок, но я не в состоянии разместить их по порядку. Хотя, возможно, последовательность не особо и важна. Моя история рассказывает о событиях, выходящих за пределы обычной школьной жизни. К примеру, повествование мало касается войны между Золотцем и Властью. Это уже тема для эпопеи, она лежит за рамками главного сюжета, и за нее я не берусь. Рассказ о постепенном укрощении Огдена, о хаосе, какой принесло его появление, пока мы не научились с ним справляться, превратил бы эту историю в трактат о воспитании. Достаточно упомянуть, что процесс формирования его характера и изгнание дьявола, овладевшего им, протекали очень и очень медленно.
Именно Огден внедрил в школе моду жевать табак с разрушительными последствиями для аристократических интерьеров лордов Гартриджа и Уиндхолла, а также достопочтенных Эдвина Беллами и Хилдербра Кейна. Хитроумные азартные игры на деньги, которым Огден научил других, молниеносно подрывали моральные устои двадцати четырех невинных английских школьников; на одну игру нечаянно наткнулся Глоссоп. А однажды, когда мистер Эбни, не выдержав, нанес Огдену четыре слабеньких удара, тот облегчил душу, поднявшись наверх и расколотив окна во всех спальнях.
Была у нас, конечно, пара трудных питомцев. Политика благожелательной терпимости способствовала этому. Но сравниться с Огденом не мог никто.
Как я уже упомянул, мне трудно располагать мелкие события в должном порядке. Однако три я выделю особо. Их я назову – «Дело незнакомого американца», «Приключения бегущего дворецкого» и «Эпизод с добродушным гостем».
Опишу каждый по отдельности, в том порядке, как они случились.
В «Сэнстед-Хаусе» было заведено, что каждому учителю каждую неделю полагались свободные полдня. Не очень щедро; в большинстве школ, я думаю, выходных побольше. Но взгляды у мистера Эбни специфические, так что мы с Глоссопом были ограничены в отдыхе.
Моим днем была среда. В ту среду, о какой я пишу, я отправился в деревню, намереваясь поиграть в бильярд в местной гостинице. Ни в «Сэнстед-Хаусе», ни в его окрестностях столичных развлечений не наблюдалось, и бильярд в «Перьях» составлял для жаждущих таковых весь верх веселья.
В «Перьях» существовал местный этикет игры. Вы играли с маркером партию, а потом вели его в бар и выставляли выпивку. Подняв бокал, он провозглашал: «Ваше здоровье, сэр», – и залпом осушал его.
После чего вы, если желали, могли продолжать игру или отправляться домой, как уж вам заблагорассудится.
В баре, когда мы вошли туда, находился всего один посетитель, и, едва взглянув на него, я понял, что трезвостью он похвастать не может. Полулежа в кресле, закинув ноги на стол, он тягуче выводил:
А мне плевать, будь он сам король,
Пса пинать никому не позволю-ю-ю…
Выпивоха был плотно сбит, чисто выбрит, с перебитым носом. Мягкая фетровая шляпа съезжала чуть ли не на самый нос, а мускулистое тело упаковано в костюм, купленный по каталогу «Товары – почтой». И внешность его, и акцент кричали: «Американец из Нью-Йорка», мало того, из восточного района. Каким чудом его занесло в Сэнстед, было выше моего разумения.
Едва мы уселись, как американец, выдравшись из кресла, нетвердой походкой вышел. Я видел, как он прошагал мимо окна, и его заявление, что ни одной, даже коронованной особе непозволительно обижать его пса, слабо доносилось до моих ушей, пока он удалялся по улице.
– Уж эти мне американцы! – неодобрительно высказалась мисс Бенджэфилд, статная рослая барменша. – Все на один лад!
Мисс Бенджэфилд я никогда не противоречил – с тем же успехом можно затевать спор со статуей Свободы, так что и сейчас просто сочувственно вздохнул.
– А вот интересно, зачем он сюда пожаловал?
Мне подумалось, что и я не прочь бы узнать это. Не прошло и тридцати часов, как мое любопытство было удовлетворено.
Я подставляюсь под обвинение в непроходимой тупости, на какую даже и доктор Ватсон презрительно бы усмехнулся, когда признаюсь, что всю обратную дорогу ломал себе голову над загадкой, но я ни до чего определенного так и не додумался. Усиленное выполнение обязанностей учителя притупило мою сообразительность, и у меня и мысли не мелькнуло, что именно присутствие Золотца в «Сэнстед-Хаусе» может служить причиной тому, что незнакомые американцы шныряют по деревне.
Вот мы и подошли к поразительному поступку дворецкого.
Все произошло тем же вечером.
Обратно я отправился не поздно, но короткий январский день уже померк, а когда я вошел в ворота школы и зашагал по подъездной дороге, уже совсем стемнело. Дорога эта, покрытая гравием, тянется почти на двести ярдов и обсажена по обе стороны соснами и рододендронами. Шагал я резво, так как начало подмораживать, и уже увидел сквозь деревья свет в окнах, когда до моих ушей донесся быстрый топот.
Я приостановился. Топот стал громче. Видимо, бежали двое. Один – коротким быстрым шагом, у другого, впереди, шаг был размашистее.
Инстинктивно я отступил в сторонку. В следующую же минуту, гулко стуча по замерзшему гравию, мимо меня пробежал первый. Тут же раздался резкий треск, и что-то пронзительно пропищало в темноте, словно огромный комар.
Это оказало на бегуна мгновенный эффект. Тормознув на полном ходу, он нырнул в кусты. На дерне его топот отдавался слабо. Все произошло в секунды, я так и стоял, застыв на месте, когда услышал, что приближается второй. Очевидно, от погони он отказался, потому что шел совсем медленно. В нескольких шагах от меня он остановился, и я услышал, как он ругается себе под нос.
– Кто здесь? – резко выкрикнул я. Треск пистолета взвинтил меня. Жизнь у меня размеренная, благополучная, в ней нет револьверных выстрелов, и я вознегодовал против их внезапного вторжения.
Со злорадным удовлетворением я увидел, что и я напугал неизвестного не меньше, чем он меня. Повернувшись ко мне, он чуть не подпрыгнул, и у меня вдруг мелькнуло, что разумнее поскорее назваться и поднять руки. По-видимому, я ненароком вторгся в самую гущу чьей-то ссоры, один из участников которой – тот, кто стоял в двух шагах от меня с заряженным пистолетом, – был крайне импульсивен: такие сначала стреляют, а уж потом выясняют, что к чему.
– Я мистер Бернс. Учитель. А вы кто?
– Мистер Бернс?
Несомненно, этот сочный голос был мне знаком.
– Уайт? – неуверенно спросил я.
– Да, сэр.
– Что вы тут делаете? Вы что, с ума сошли? Кто тот человек?
– Хотел бы я и сам знать, сэр. Какой-то сомнительный субъект. Я наткнулся на него за домом, он шнырял там очень подозрительно. Потом кинулся удирать, а я погнался за ним.
Моя спокойная натура была шокирована.
– Нельзя же стрелять в людей только из-за того, что они ходят за домом. Может, это торговец.
– Вряд ли, сэр.
– Если уж на то пошло, я тоже сомневаюсь. Вел он себя не как торговец. Но все-таки…
– Сэр, я вас понял. Я хотел только напугать его.
– Вам это удалось. Он влетел в кусты, точно пушечное ядро.
Я услышал, как дворецкий фыркнул, сдерживая смех.
– Да, малость его припугнул, сэр.
– Надо позвонить в полицейский участок. Вы сумеете его описать?
– Вряд ли, сэр. Было очень темно. И, если позволите мне высказаться, полиции лучше не сообщать. У меня очень невысокое мнение о здешних констеблях.
– Не можем же мы допустить, чтобы посторонние рыскали у нас…
– С вашего разрешения, сэр, лучше пусть рыскают. Иначе их не поймать.
– Если вы считаете, что такое повторится, я должен сообщить мистеру Эбни.
– Извините, сэр, но не стоит. Он человек нервный, это его только встревожит.
Тут меня неожиданно стукнуло, что, увлекшись таинственным беглецом, я упустил из виду самое примечательное. Откуда у Уайта вообще взялся пистолет? Мне встречалось немало дворецких, проводивших свободное время самым экстравагантным образом – один играл на скрипке, другой проповедовал социализм в Гайд-парке. Но мне еще ни разу не встречался ни один, который развлекался бы пальбой из револьвера.
