Генрих Манн - Голова
Раздался стук в дверь. Их соединенные руки разжались.
Это был Куршмид. Он приветствовал товарку со стоическим спокойствием, которое должно было свидетельствовать о пережитых страданиях, а брата — с подчеркнутой холодностью. Он пришел за ними от их общего друга, Мангольфа: тот устраивает вечеринку по случаю радостной встречи. Сам Мангольф, по его словам, с трудом отказал себе в удовольствии присутствовать при первом свидании брата и сестры.
— Он сторонится всех, — заметил Терра. — Он ждет перемен в своей судьбе.
— У меня такое же впечатление, — подтвердил Куршмид. И они пошли.
В ресторане был заказан отдельный кабинет. Куршмид, войдя, не закрыл двери; Леа Терра видела снаружи в зеркале, как долговязый человек робкими и жадными глазами поглядывает на нее из кабинета. Она не отходила от зеркала, хотя уже привела себя в порядок. «Он немыслим!» — сказала она, не размыкая губ, и поправила на себе длинное жемчужное ожерелье. Брат помог ей, галантно улыбнулся и сквозь зубы пробормотал:
— Долгов у тебя нет? И жемчуг настоящий?
В кабинете граф Ланна сказал, как раз когда она входила:
— В самом деле, великолепная женщина.
Богач Пильц не находил слов, как нетерпеливый жених, и рука его, коснувшаяся ее руки, была влажной. Пильц, Ланна и оба художника стали по сторонам почетным караулом, Мангольф провел актрису посредине.
— Леа, я ни на миг не забывал, — шепнул он, подвигая ей кресло во главе стола.
— Я тоже кой-что помню, — сказала она, не понижая голоса. И обращаясь ко всем: — Леа меня зовут по сцене. Неплохо звучит, можно с таким именем чего-нибудь добиться?
— Как будто у вас только имя, фрейлейн Леа, — пролепетал Пильц справа от нее, а Мангольф, слева, склонил высокий лоб, на который словно случайно упала волнистая прядь. Посреди стола Терра обстоятельно совершал возлияния, привлекая к участию и сидевшего напротив графа Ланна. Оба художника, рядом с ними, издали приветствовали бокалами фрейлейн Лею. Куршмид, на другом конце, уставился поверх ее головы в стену, пока Леа не окликнула его:
— Вы видели меня в травести. Ну, как?
Он выдавил из себя бледную улыбку.
— Советую не зевать! — обратился он к мужчинам и, вспыхнув, нагнулся над своей тарелкой.
Брат чокнулся с сестрой.
— За твои ноги, — сказал он звучно и четко.
Тотчас у всех мужчин лица стали натянутыми. Граф Ланна незаметно наблюдал за братом. Пильц заявил:
— Мы интересовались только с точки зрения натурализма.
— Отлично, — сказал Терра и заставил Мангольфа, взгляд которого выражал скорбь и презрение, чокнуться с ним.
Мужчины охотно поддержали заданный братом тон. Граф Ланна, мимо Мангольфа, завладел рукой сестры, чтобы, — он поежился, как в ознобе, — полюбоваться ее розовыми отполированными ногтями, ничего больше.
— А глазами? — спросила она и за руку притянула его; он вежливо и рассеянно заглянул ей в глаза. — Странно, — сказала она, мгновенно став серьезной. — На свете еще существует деликатность.
Пильц, неспособный воспринять такие тонкости, срывающимся голосом высказал свое восхищение пурпуром губ и выразительно подрисованным взором. Сестра засмеялась певуче и безучастно. Мангольф смотрел и морщился.
— Мангольф нагоняет тоску, — услышал он и твердо решил положить этому конец.
Брат постучал по столу.
— Все это прелиминарные переговоры. Господа, наша артистка собирается подписать контракт с одним из первых придворных театров. Кто может предложить больше?
У графа Ланна был недоуменный вид, он уже все позабыл. Но Пильц мог предложить больше.
— Вот смета. Высший оклад получает Леа Терра… от меня, — сказал Пильц и стал предприимчивым. Получив отпор, он пожелал выпить на «ты» со своим директором.
Терра резко пресек его фамильярность:
— Это еще успеется, после того как мы подпишем контракт, — и заказал шампанского.
— Куршмида вы приглашаете? — спросила актриса.
Сам Куршмид не отрывал глаз от стены.
— Я все равно бы отклонил такое оскорбительное предложение, — сказал он, бледнея.
Вытянутые лица; но тут впервые заговорил Мангольф:
— Я имею возможность объяснить вам, господа, поведение господина Куршмида.
— Валяй, — сказал Терра и посмотрел на него.
Мангольф не отвел взгляда. Затем серьезным, почти страдальческим тоном сказал, что больше не может отвечать за то, что здесь происходит.
Напряженное внимание, все взоры устремлены на Мангольфа. Терра в одиночестве пил шампанское бокал за бокалом, корча гримасы.
Сестра растерянно смеялась.
— Друг моей юности самым невероятным образом опустился, — сказал Мангольф глухо и скорбно, наморщив лоб. — Как именно? Мне не хочется говорить это вслух. Господин Куршмид покажет вам все наглядно.
Оба художника уже держали в руках снимки карусели. Они вытаращили глаза и передали фотографии дальше. Только после этого они фыркнули в салфетки, между тем как Пильц и Ланна неохотно вникали в серьезность положения. Сестра высмеяла их.
— А я-то? Я даже с уличными певцами выступала. Это честно заработанные деньги. — Она потянулась, и глаза у нее стали словно хмельными. Богач Пильц не мог устоять, он признал, что и владелец карусели честно зарабатывает свой хлеб.
— К сожалению, нет, — сказал Мангольф. Они ждали дальнейшего уже с неудовольствием. Он почувствовал это. — Я всем в тягость своей щепетильностью в вопросах морали. И себе самому тоже.
Все видели его внутреннюю борьбу. Губы сжаты, виски пульсируют, и глаза закрыты, — таким сидел Мангольф перед лицом всего света. Он хотел заговорить и не смог: поднес руку ко лбу и взглянул на друга последним, молящим, страждущим, покаянным взглядом, потом поборол себя и заговорил.
— Мой друг живет на средства женщины, — сказал он сухо. — Он сам сознался мне.
Все стулья отодвинулись. Кольцо ужаса окружило Терра, который пригнулся и оскалился.
— Кончено, — сказал граф Ланна с робким сожалением.
— Благодарю вас. — Пильц протянул Мангольфу руку.
В этот миг общее внимание привлек к себе Куршмид. Он круто поднялся, хрипя, как будто кто-то душит его. Глаза его блуждали от Мангольфа к Терра. Вдруг он закрыл лицо руками и, дико взвыв, бросился бежать.
Оба художника восприняли это комически, двум же другим господам его поведение показало, как неуместны всякие крайности.
— Это не должно служить нам помехой, — сказал Пильц решительно и чокнулся с сестрой. Выпивая бокал, она переглянулась с братом, после чего бросилась на шею Пильцу. Он попытался обнять ее, но она высвободилась.
— Не хватало еще, чтобы вы порвали мой жемчуг! Это подарок князя Иффингена. Я получаю из княжеской казны пожизненную ренту. Клаус, сколько тебе нужно?
— Это многое меняет, — заметил Пильц.
— Не возражаю, — сказал граф Ланна и радостно подвинул свой стул на место Мангольфа, который сидел теперь в тени, позади Леи.
Мангольф убитым взглядом, словно удар получил он, смотрел на ее ярко освещенные волосы и шею, на игру ее рук, отстранявших и манивших. Она стала еще развязнее.
— Я привлеку к вам в театр всю золотую молодежь.
Брату послышался в ее интонациях звонкий пустой голос женщины с той стороны.
— Дитя мое! — крикнул он громко. — Ты в трико? Так потанцуй! — Он захлопал в ладоши.
Она и в самом деле встала.
— Господин доктор Мангольф, за рояль!
Он послушался.
— «Тристана»! — потребовал Терра.
Мангольф заиграл вальс, и Леа, закинув голову, скользнула руками вдоль платья, будто сбрасывая его. Мужчины пришли в восторг, будто увидели ее нагой; один граф Ланна посмотрел на нее, словно не желая верить этому.
— Сперва договор! — сказала она в такт вальсу.
— Идет! — сказал Пильц, взял у Терра договор и подписал.
Терра вытащил его из-под рук богача и бережно сложил, бросая по сторонам вызывающие взгляды. А затем разорвал договор.
— Правильно, Леа? Нам довольно победы! — Он позвал кельнера. Пильц хотел заплатить за шампанское, хотя бы частично, но Терра и слушать не стал.
— Господа, за то, что я заказывал, и платить буду я, — заявил он строго и внушительно.
Сестре он сам помог надеть манто. В коридоре Мангольф сказал ему на ухо, сдавленно:
— Я должен был так поступить.
— Знаю, — сказал Терра. — Тебе было указано свыше. Не забудь, завтра в пять.
Из переулка выскочил Куршмид, он остановил Терра. Мангольф, воспользовавшись задержкой, пошел с Леей вперед.
— Я все знаю, — пылко зашептал Куршмид. — Хотите, я стану перед вами на колени?
— Я не заметил, чтобы вы много пили.
— Я жертва трагического недоразумения.
— Да говорите же, наконец, как в реалистической роли!
— Я прошел черным ходом. Пильц жалуется, что вы одурачили его. Нет, никогда в жизни не стали бы вы толкать сестру в его объятья! Но предательство вашего мнимого друга было так дьявольски подстроено, что я едва не рехнулся, когда понял, куда меня вовлекли. Вы, кого я считал самым распутным человеком под солнцем…
