Жулиу Рибейру - Плоть
Зная, что никто ее не видит, Ленита все же закрыла окно и, вся пылая, бросилась на кровать, точно безумная, и зашлась в судорожных рыданиях.
Взошло солнце, возвещая начало радостного, лучезарного дня.
Ленита встала, наспех оделась и вышла прогуляться в сад, оставив нетронутыми стакан молока и чашку кофе, которые принесла ей служанка.
Чистейший утренний воздух, насыщенный бальзамическими испарениями деревьев, вызвал у нее удушье. Ей казалось, что она вдыхает свинец.
Солнечный свет, золотивший мягкую зелень полей, резал ей глаза. И в растительности, и во всем остальном ей чудилось нечто враждебное.
Ей была ненавистна неподвижность близлежащих холмов и вырисовывавшихся вдали гор. Землетрясение, которые сравняло бы с землей горные цепи или обрушило бы их на равнины, запрудило бы реки и разрушило бы все, что поддается разрушению, больше соответствовало бы состоянию ее духа, чем спокойствие дикой, глупой природы.
Ей мерещилось, что ее окружает гладкая стальная стена, которая непрестанно сужается. Все говорило ей о Барбозе, все напоминало о нем.
Вот апельсиновое дерево, возле которого она встретила его – преобразившегося, улыбчивого, искреннего, общительного. В этот момент он сразу произвел на нее неизгладимое впечатление.
Вот стайка сливовых деревьев, послужившая темой лекции по садоводству. Он прекрасно все помнила: индийская слива и канадская слива суть неверные названия, ибо они никак не связаны с упомянутыми странами. Дерево родом из Китая и Японии, где встречается в дикорастущем состоянии, именуется эриоботрия японская. Ей уготована важная роль в будущем, когда эта страна станет индустриальной. Из его плодов можно варить желе, не имеющее себе равных, и гнать водку, которая затмит знаменитый киршвассер.
А вон высаженные в рядок ананасы, о которых Барбоза прочел ей блистательную, но понятную лекцию, рассеявшую многие ее сомнения. Она накрепко запомнила его объяснение, что ананас принадлежит к семейству бромелиевых; листья у него колючезубчатые, твердые, ломкие, мясистые, широколинейные; цветок красный или лиловый, возникающий из плотной чашечки кроваво-красного цвета; черенки листа длинные – от двадцати до тридцати сантиметров; соплодие очень приятное на вид, похоже на шишку, состоит из множества завязей, сросшихся с прицветниками и осью соцветия, обычно золотисто-желтого, а иногда зеленого, красного или белесоватого цвета, увенчано зеленой короной из листьев. Этот великолепный плод, который испанский король Фердинанд Католик объявил в 1514 году первейшим фруктом в мире, на южноамериканском континенте приобрел названия абакаши, нана, макамбира, оноре, уака, ашупала, нана-иакуа. Его описали в своих трудах Гонсало Эрнандес, Лери, Бенцони; нынешнее имя дал ему Христофор Акоста. Ананас насчитывает, по меньшей мере, восемь видов; он получил распространение в Африке до самых берегов Конго и в Азии до самого сердца Китая; великолепные ананасы выращивают в Пернамбуку, но наиболее совершенной, прямо-таки божественной формы, аромата и вкуса он достиг в провинции Пара.
А вон там, еще дальше, растет дынное дерево...
Ленита встряхнула головой, силясь отделаться от обуревавших ее мыслей. Воспоминания об эрудиции Барбозы, его познания, которые она усваивала, усугубляли ее тоску.
Ей не верилось, что его нет. Наверняка сейчас он в полковничьей гостиной чинит вышедший из строя электрический прибор. Или на веранде – ищет в пухлых словарях греческие или санскритские корни. Да, он явно дома и занимается своими обычными делами. Не пойти ли помочь ему?
И она бросилась в дом. У самой входной двери остановилась. Глупости! Барбоза далеко – она сама видела, как он уезжал.
К этому часу он, должно быть, отъехал на целых две лиги, шесть тысяч саженей, тринадцать тысяч двести метров. Каждую минуту он отдалялся от нее на сто десять метров. Завтра вечером, ровно в десять минут седьмого, он наверняка уже прибудет в Сантус, что в сорока пяти лигах, в трехстах километрах, в трехстах тысячах метров отсюда!
Подавленная, вошла она в дом. Позавтракала без аппетита, к обеду почти не притронулась.
К вечеру, когда заходящее солнце проливало на землю потоки мягкого золотисто-желтого света, а животные, деревья, дома и холмы отбрасывали гигантские тени, Ленита, с болью в груди, тяжело дыша, пошла посидеть под тутовыми деревьями, которые росли над обрывом у полноводного ручья.
Укрывшись в густой листве, она могла обозревать широкие просторы. На бархатной зелени луга резкими пятнами выделялись черные как смоль коровы с белыми пятнами.
Вдали мычал и рыл копытом землю рыжий андалузский бык. Беспокойная отара черноногих овец то там, то сям щипала траву.
У самых ног Лениты, под обрывом, где росли тутовые деревья, широко разливался ручей, образуя неглубокую заводь, устланную белой галькой. Бережок окаймляла узкая полоска редколесья.
Ленита созерцала панораму, отрешенная, рассеянная, погруженная в раздумья. Смотрела она невидящим взглядом. Раздавшееся поблизости неистовое мычание вернуло ее к реальности.
Бык подошел к необычайно жирной корове, вдали от которой паслась ее телка, уже отвыкшая от вымени.
Приблизившись, бык с вожделением обнюхал корове сначала морду, а потом все тело. Он поднял голову, шумно вдыхая воздух. Сладострастно отвисшая губа обнажала беззубые верхние десны. Бык сдавленно заревел.
Тут-то его и услышала Ленита.
Бык полизал коровью вульву шершавым, слюнявым языком. Потом, сопя, с округлившимися, налитыми кровью глазами, непреклонный в яростном вожделении, он поднял передние ноги, забрался на корову и покрыл ее, свесив голову налево и расплющив подгрудок о ее позвоночник.
Корова слегка раздвинула задние ноги, нагнулась и собрала в складки шкуру на боках, чтобы принять семя. Его принятию предшествовали быстро и точно наносимые удары алого клинка.
Впервые Ленита увидела, как крупные животные совершали физиологический акт, посредством которого воспроизводится живая природа.
Обладая возвышенным духом, Ленита сочла это действо не безнравственным и грязным, как это делает лицемерное общество, а величественным и благородным в своей естественной простоте.
Нежный и томный свист, послышавшийся с ручья, заставил Лениту повернуться в ту сторону. Посмотрев туда, она увидела Руфину – молодую креолку с твердыми, торчащими грудями и ослепительно белыми зубами.
Руфина плескалась на мелководье, высоко подняв голову, с веселой улыбкой задирая юбки до самого лобка, оголяя полные, мускулистые, лиловато-смуглые матовые ляжки.
Не прекращая свистеть, она зашла в ручей поглубже, задрала юбки еще выше, заткнула их за пояс, наклонилась, погрузила ягодицы в журчащую воду и с наслаждением начала подмываться.
Выйдя из ручья и не оправляя юбок, она направилась в прибрежный лесок, покуда вода струйками стекала по ее смуглым, матовым, крепким ногам.
При этом она не переставала посвистывать.
Вскоре послышался ответный свист.
С обрыва на противоположном берегу сбежал молодой, сильный негр, быстро пересек ручей и побежал в лесок следом за Руфиной.
Свист прекратился.
Ленита услыхала неясное бормотание сбивчивых голосов, увидела, как шевелятся ветки, а в промежутке между стволами смутно различила недолгую борьбу, завершившуюся глухим звуком одновременного падения двух тел на песчаную почву под деревьями.
Ленита не столько видела, сколько догадывалась. Это был такой же акт воспроизводства, что она созерцала несколько минут назад, но только на более высоком уровне. Инстинктивное, грубое, хищное спаривание жвачных животных сменилось обдуманным, сладострастным, нежным, неторопливым человеческим соитием.
Потрясенная до глубины души, с нервами, до предела напряженными от созерцания этих откровенно натуралистических сцен, терзаемая зовом плоти, обуреваемая неведомыми, смутно воображаемыми ощущениями, Ленита побрела домой, шатаясь, совершенно разбитая.
Полковник плохо провел ночь из-за приступа ревматизма. Весь день он пролежал в постели.
Ленита зашла к нему ненадолго, потом уединилась у себя в спальне и затворилась изнутри.
Глава Х
Сгустились сумерки. Вечер был ясным, хоть и безлунным. В темной прозрачности тропического неба звезды образовывали невероятно густое скопление, словно горсти муки, разбросанные по иссиня-черной ткани.
На чисто подметенном дворе, напротив хижин, где жили рабы, весело потрескивал костер, разгоняя темень раскаленными добела углями и беспокойными, многообразными языками пламени.
Негры в тот день закончили уборку сахарного тростника, и полковник позволил им отдохнуть, к тому же приказав управляющему, чтобы он щедро выделил им водки.
Под звуки самодельных музыкальных инструментов – двух барабанов и нескольких квадратных бубнов – негры пустились в пляс.
