Томас Гарди - Тэсс из рода дЭрбервиллей. Джуд Незаметный
Когда обнаружилось, что живодер и кожевник дают за мертвого Принца всего несколько шиллингов из-за его дряхлости, Дарбейфилд оказался на высоте положения.
— Нет, — сказал он стоически, — я не продам старика. Когда мы, д’Эрбервилли, были рыцарями в поместьях, мы не продавали наших старых коней на мясо кошкам. Пусть их шиллинги останутся при них! Он хорошо служил мне при жизни, и теперь я с ним не расстанусь.
На следующий день, копая в саду могилу для Принца, он работал так усердно, как давно уже не работал для прокормления семьи. Когда яма была вырыта, Дарбейфилд и его жена обвязали лошадь веревкой и потащили ее по дорожке, а за ними в похоронной процессии следовали дети. Абрэхэм и Лиза Лу всхлипывали, Хоуп и Модести выражали свое горе громким ревом, эхом отдававшимся от стен дома, а когда Принца столкнули в яму, все окружили могилу. Кормилец был у них отнят. Что с ними будет?
— Он пошел на небо? — всхлипывая, спросил Абрэхэм.
Дарбейфилд начал засыпать яму землей, и дети снова заплакали. Все, кроме Тэсс. Глаза у нее были сухие, лицо бледное, — словно она считала себя убийцей.
VПосле потери лошади заниматься извозом уже не приходилось, и дела семьи тотчас же пошли под гору. Семье угрожала настоящая бедность, если не нищета. Дарбейфилд был «парень ни то ни се», как говорилось в тех краях. Здоровье иногда позволяло ему работать, но нельзя было полагаться на то, что эти периоды совпадут с моментом спроса на работу. Вдобавок он не привык к регулярному труду поденщика и не слишком усердствовал, когда даже и случалось такое совпадение.
Между тем Тэсс, чувствуя, что в эту трясину толкнула их она, молча размышляла, чем помочь им, чтобы их оттуда вытащить. Вот тогда-то ее мать и открыла ей свой план.
— Приходится принимать и радость и беду, Тэсс, — сказала она, — и получается, что о твоем знатном происхождении мы узнали в самую что ни на есть нужную минуту. Ты должна обратиться к своим друзьям. Знаешь ли ты, что неподалеку от Заповедника живет какая-то миссис д’Эрбервилль, очень богатая и наверняка наша родственница? Ты должна к ней пойти, рассказать о родстве и попросить, чтобы она помогла нам в беде.
— Мне не хотелось бы этого делать, — отозвалась Тэсс. — Раз уж есть у нас такая родственница — хорошо, если она отнесется к нам по-дружески, а помощи от нее ждать нечего.
— Ты можешь ей так понравиться, что добьешься от нее чего угодно, моя милая. И быть может, толку от этого будет больше, чем ты думаешь. Я кое-что слыхала о ней.
При других обстоятельствах Тэсс, пожалуй, отнеслась бы к материнскому желанию менее почтительно, но сейчас ее угнетало сознание, что она навлекла беду на свое семейство; однако она не могла понять, почему ее мать с таким удовольствием лелеет этот замысел, выгоды, которого представлялись Тэсс весьма сомнительными. Быть может, мать навела справки и обнаружила, что эта миссис д’Эрбервилль — дама, наделенная непревзойденными добродетелями и милосердием? Но гордой Тэсс роль бедной родственницы внушала крайнее отвращение.
— Я лучше попытаюсь поискать работу, — прошептала она.
— Дарбейфилд, тебе решать, — сказала миссис Дарбейфилд, обращаясь к мужу, державшемуся на заднем плане. — Если ты скажешь, что она должна идти, она пойдет.
— Не нравится мне, чтобы мои дети ходили одолжаться к незнакомой родне, — пробормотал он. — Я глава благороднейшей ветви нашей фамилии и должен высоко держать голову.
Остаться после такого заявления отца было для Тэсс еще неприятнее, чем пойти.
— Хорошо, мама! Пожалуй, я должна что-нибудь сделать, раз я убила лошадь, — горестно сказала она. — Я пойду и повидаю миссис д’Эрбервилль, но уж сама решу, как просить ее о помощи. А ты не думай больше о том, что она выдаст меня замуж, — это глупо.
— Хорошо сказано, Тэсс! — поучительно заметил ее отец.
— А кто говорит, что я об этом думала? — спросила Джоан.
— Мне кажется, что это у тебя на уме, мать. Но я все равно к ней пойду.
На следующий день она встала рано и пошла в Шестон, городок на холме, где села в фургон, который два раза в неделю ездил из Шестона на восток, в Чэзборо. Фургон проезжал мимо Трэнтриджа, а в трэнтриджском приходе находилась резиденция неведомой и таинственной миссис д’Эрбервилль.
В это памятное утро путь Тэсс Дарбейфилд лежал среди северо-восточных возвышенностей долины, где она родилась и где протекала ее жизнь. Долина Блекмур была дли нее миром, а местные жители — народом, населяющим этот мир. Из ворот и из-за плетней Марлота смотрела она в нору недоуменного детства на эту долину, и то, что тогда было для Тэсс тайной, оставалось тайной и теперь. Ежедневно видела она из окна своей комнаты башни, деревни, туманные белые здания; над ними величественно высился на холме Шестон, и окна его домов светились, словно лампы, в лучах вечернего солнца. В городке она почти никогда не бывала — лишь маленький клочок долины и ее окрестностей был знаком Тэсс. Еще реже выезжала она за пределы долины. Очертания замыкающих ее холмов были ей известны так же, как лица родных, но о том, что лежит за пределами этих холмов, она могла судить лишь по сведениям, полученным в сельской школе, где считалась первой ученицей, когда год или два назад бросила учиться.
В детстве ее очень любили товарки и сверстницы, и в деревне, когда она возвращалась домой из школы, ее всегда видели с двумя подругами, — все трое были почти одних лет; Тэсс обычно шла посредине — в розовом с красивым сетчатым узором, ситцевом переднике, закрывавшем шерстяное платье, чья первоначальная окраска перешла в какой-то неописуемый цвет; длинные крепкие ноги Тэсс были туго обтянуты чулками, продранными на коленках оттого, что часто посреди дороги и у насыпей она опускалась на колени в поисках растительных и минеральных сокровищ; пряди волос — тогда они были пепельного цвета — загибались, как крючки, на которых подвешивают чайник над огнем; руки девочек, шедших сбоку, обвивали талию Тэсс, а ее руки лежали на плечах подруг.
Когда Тэсс подросла и стала понимать положение дел, она почувствовала мальтузианское раздражение против матери за то, что та беззаботно дарит ей столько сестриц и братцев, хотя было нелегко нянчить и тех, что уже родились. Мать ее по уму не отличалась от счастливого младенца: Джоан Дарбейфилд была тоже ребенком, и вдобавок не самым старшим в этой огромной семье, порученной заботам провидения.
Однако Тэсс была добра к малышам, и, для того чтобы помогать им по мере сил, она, как только ушла из школы, стала наниматься на соседние фермы во время сенокоса и жатвы, хотя всему предпочитала доить коров и сбивать масло; этому она научилась, когда ее отец еще сам держал коров, и, так как пальцы у нее были ловкие, она справлялась с такой работой мастерски.
С каждым днем все новые семейные тяготы ложились на юные ее плечи, и вполне естественно, что в поместье д’Эрбервиллей как представительница Дарбейфилдов отправилась именно Тэсс. Кстати, в данном случае Дарбейфилды показывали лучшее, что у них было.
На перекрестке Трэнтридж она вышла из фургона и пешком поднялась на холм, направляясь к так называемому Заповеднику, на границе которого находилась, как сообщили ей, резиденция миссис д’Эрбервилль — поместье «Косогор». Это не было поместье в обычном смысле слова — с полями, пастбищами и ворчливым фермером, из которого владелец и его семья всеми правдами и неправдами вытягивают средства на жизнь. Это был скорее… да нет, это попросту был загородный дом, построенный исключительно для отдыха, и землю, примыкавшую к нему, не возделывали — ни одного акра, кроме тех, какие нужны были для усадьбы и маленькой фермы, находившейся под присмотром владельца и на попечении управляющего.
Сначала показалась красная кирпичная сторожка, до самой крыши спрятанная среди вечнозеленых растений. Тэсс подумала было, что это и есть усадьба, но, с трепетом пройдя в боковую калитку и дальше, до поворота аллеи, она наконец увидела дом. Построенный недавно — в сущности, почти новый, — он был того же густо-красного цвета, что и сторожка, так резко выделявшаяся в гуще вечнозеленых растений. А за углом дома, высившегося на фоне тусклых красок, словно красная герань, в лазурной дали виднелся Заповедник — настоящий дремучий лес, один из немногих сохранившихся в Англии первобытных лесов, где все еще на вековых дубах можно найти друидическую омелу и где гигантские тисовые деревья, посаженные самой природой, растут так, как росли они, когда их ветви срезали для луков. Однако этот древний лес, хотя его и видно было из усадьбы «Косогор», находился за ее пределами.
Все было ярко в этом уютном поместье, все содержалось в полном порядке: вниз по склону тянулись к рощам парники. Все здесь говорило о деньгах, все напоминало новенькую монету, только что из чеканки. Конюшни, обсаженные австрийскими соснами и вечнозелеными дубами, были оборудованы новейшими приспособлениями и величественны, как часовни. На широкой лужайке раскинулась изящная беседка, дверь которой обращена была к Тэсс.
