Пэлем Вудхауз - Том 18. Лорд Долиш и другие
— Кушать подано, — сказал дворецкий.
Племянник мой Бренсепт провел обед как бы в трансе. Он отрешенно ворошил еду и настолько не принимал участия в беседе, что случайный наблюдатель счел бы его глухонемым. Мы не будем его осуждать, он был потрясен. Легко ли услышать, что твоя возлюбленная с кем-то обручена? Слова Мьюриел подействовали на него так, словно мул лягнул его в живот. Кроме того, он был совершенно растерян.
Начнем с того, что этот Эдвин не отличался красотой. Глядя на него, Бренсепт никак не мог понять его очарования. Лицо обычное, бессмысленное, да еше изуродованное моноклем.
Несомненно, полный дурак. Ничего не понимая, племянник решил спросить Мьюриел, как только представится случай.
Представился он только назавтра, перед ланчем. Все утро ушло на зарисовки к портрету. Первые впечатления не обманули, работа требовала редкого мужества. В сущности, приходилось изображать человека, который, по своим соображениям, залег за стогом сена.
Такие чувства придали голосу горечь, и Бренсепт достаточно горько сказал «Пип-пип».
— Привет! — ответила Мьюриел.
— Какой привет? — возмутился он. — Нет, какой привет? Ты бы лучше все объяснила!
— Что именно?
— Всяких женихов.
— А, это!
— Да, это. Хорошенький сюрпризец! Я-то думал, ты меня любишь…
— Я и люблю.
— Как!
— Так. Безумно.
— Тогда зачем ты обручилась с Поттером? Мьюриел вздохнула.
— Это старая история.
— Что именно?
— Это. Ты пойми, я жутко тебя люблю, но отец совсем обнищал. Знаешь, как трудно иметь теперь землю? Между нами говоря, я бы на твоем месте попросила аванс.
Он ее понял.
— А Поттер богат?
— Еще бы! Сэр Поттер — «Деликатесы Престона». Они помолчали.
— М-да… — сказал Бренсепт.
— Вот именно. Теперь ты понял. Если бы у тебя были деньги! Хоть немного, чтобы купить квартиру в Мэйфере и ма-алень-кий домик в деревне, и машину, и виллу во Франции, и какую-нибудь развалюшку у приличной реки, где можно ловить форель… Я бы все отдала ради любви. Но, сам видишь…
Они опять помолчали.
— Знаешь что, — сказала она, — придумай смешную зверюшку для мультиков. Это очень прибыльно. Посмотри на Диснея!
Бренсепт вздрогнул, она читала его мысли. Как все современные художники, он мечтал придумать зверюшку. Веласкес, и тот в наши дни завидовал бы Микки Маусу — сиди и стриги купоны.
— Не так это легко, — сказал он.
— Ты пытался?
— Конечно. Курица Кора и бандикут Бен как-то не пошли. Чего-то в них не хватало, видимо — живости. Мне нужен прямой источник вдохновения.
— Отец не годится? Племянник покачал головой.
— Нет. Я смотрел, смотрел…
— Морж Мортимер, а?
— Нет и нет. Да, он похож на моржа, но не смешного. Эти его усы скорее величественны. Перед ними охватывает страх, как перед пирамидой. Долго он их растил?
— Не очень, всего несколько лет. Его спровоцировал сэр Престон. Но почему мы говорим об усах? Поцелуй меня, Бренсепт.
Что он и сделал.
Я не собираюсь (сказал мистер Маллинер, прервавший рассказ, чтобы спросить у мисс Постлуэйт еще виски с лимоном) подробно описывать, как страдал мой племянник в следующие дни. Тяжело видеть терзания тонкой души. Замечу только, что каждый день усугублял отчаяние.
Создать портрет лорда Бромборо мешали и его соперничество с Поттером, и ухаживание Поттера-сына за Мьюриел, и невозможность думать о зверюшке. Тем самым племянник мой, обычно — здоровый и крепкий, заметно осунулся, и взгляд его стал затравленным. У добрых людей все это вызвало бы жалость.
Дворецкий Фиппс с детства был добрым и Бренсепта жалел, пытаясь скрасить его существование. Он приносил ему шампанское, которое, в сущности, можно называть паллиативом, а не лекарством. Когда он принес бутылку на пятый день, племянник мой лежал на постели, глядя в потолок.
День, кончавшийся к этому часу, был исключительно трудным. Стояла жара, что усугубляло страдания во время сеанса. Закончив работу к полудню, племянник живо ощутил, как он ее ненавидит. Хорошо бы, думал он, набраться смелости и прорубить в чаще просеку. Когда явился Фиппс, он сжимал кулаки и кусал нижнюю губу.
— Я принес вам вина, сэр, — сказал дворецкий в своей седой и доброй манере. — Мне казалось, что вы нуждаетесь в подкреплении.
Бренсепт был тронут. Он сел, и взгляд его смягчился.
— Спасибо большое, — сказал он. — Да, нуждаюсь. Что-то мне плохо. Наверное, от жары.
Дворецкий ласково улыбнулся.
— Нет, сэр, не от жары, — сказал он. — Можете говорить со мной откровенно. Я понимаю, трудно писать его милость. Многим художникам пришлось от этого отказаться. Прошлой весной одного увезли в больницу. Несколько дней он вел себя странно, а однажды вечером мы застали его на стремянке в голом виде. Он пытался сорвать плющ со стены. Видимо, принял за волосяной покров.
Бренсепт застонал и снова налил себе вина.
— Как ни странно, — продолжал дворецкий, — без усов было бы так же трудно. Я давно служу тут и могу заверить, что его милость не отличался красотой. Поверите ли, я даже обрадовался, когда он стал их отращивать.
— А чем он плох?
— Очень похож на рыбу, сэр.
— На рыбу?
— Да, сэр.
Бренсепт задрожал, словно в него ударило электричество.
— Смешную?
— О, да, сэр! Исключительно забавную.
Бренсепт трясся, как кастрюлька с кипящим молоком. Странная мысль посетила его. «Забавную…» На экране не было забавных рыб. Мышек, кошек, собачек — сколько хочешь; но не рыб. Глаза его загорелись странным светом.
— Да, сэр, — говорил дворецкий, — мне стало легче. Я думал, усы помогут. Так и случилось поначалу, но теперь… сами видите, сэр. Нередко я тоскую по добрым старым дням. Мы не знаем своего счастья, сэр.
— Хотелось бы вам, чтобы их сбрили?
— Да, сэр! О, да, сэр.
— Хорошо. Я их сбрею.
Обычно дворецкие сохраняют бесстрастную важность, но оглушите их, ошеломите, и они подскочат, как мы с вами. Так поступил и Фиппс.
— Сбреете, сэр? — едва дыша, переспросил он.
— Сбрею, — ответил Бренсепт, допивая шампанское.
— Усы его милости?
— Именно. Сегодня же ночью.
— Но, сэр…
— Что такое?
— Осмелюсь спросить, как? Бренсепт нетерпеливо цокнул языком.
— Очень просто. Он пьет что-нибудь на ночь?
— Я отношу его милости стакан молока.
— Сегодня уже отнесли?
— Нет, сэр. Собирался это сделать после беседы с вами.
— А у вас есть снотворное?
— Да, сэр. В жаркое время его милость страдает бессонницей и принимает на ночь таблетку в этом самом молоке.
— Тогда пусть примет четыре.
— Но, сэр…
— Знаю, знаю. Вы хотите спросить, какая вам от этого польза. Очень большая, Фиппс. Если его лицо — такое, как вы говорите, вскоре я буду богат и не забуду вас. Итак, если я побрею его, я увижу что-то вроде рыбы?
— Да, сэр.
— Исключительно забавной?
— О, да, сэр! Много раз я смеялся…
— Очень хорошо. Что же, Фиппс, рассчитываю на вашу помощь. От вас зависит мое счастье. Поможете — и я женюсь на любимой девушке. Откажетесь — и я останусь угрюмым холостяком.
Дворецкий был искренне тронут. Он стал еще добрее и седее.
— Вот как, сэр?
— Именно так.
— Прекрасно, сэр. Я не хотел бы препятствовать вашему счастью. Мне ли не знать, что такое любовь!
— А вы знаете?
— Еще бы, сэр. Грех хвастаться, но было время, когда меня называли Красавчик Джордж. Словом, я готов помочь вам.
— Так я и знал, — с чувством сказал племянник. — Мне надо немного. Покажите, где его спальня. Запирает он дверь?
— Всё в порядке, сэр. Летом его милость проводит ночь в гамаке, натянутом между двух больших деревьев. Это на лужайке, сэр.
— Видел, видел. Что ж, дело в шляпе. Не знаю, как вас благодарить. Если все выйдет, я не поскуплюсь. К вам потянутся слоны, груженные золотом, верблюды с драгоценными камнями, обезьяны, павлины… Вы сказали, вас зовут Джордж?
— Да, сэр.
— Тогда я назову Джорджем первенца. Если будет девочка — Джорджианой.
— Спасибо большое, сэр.
— Не за что, — сказал Бренсепт. — Рад служить.
Проснувшись, Бренсепт подумал, что видел дивный сон. Снилось ему, что он вышел из дому в полосатой пижаме и легком халате, с ножницами в руке, склонился над гамаком и начисто сбрил La Joyeuse. Еще не окончив вздоха, озаглавленного «Ах, если бы то была явь!», он понял, что явью это и было. Да, он воровато спустился вниз, осторожно пересек лужайку, защелкал ножницами… Это правда. Верхняя губа лорда Бромборо чиста и пуста.
Обычно Бренсепт не вскакивал с кровати, но сейчас вскочил. Ему не терпелось взглянуть на дело своих рук. Раньше, чем за десять минут он оделся и направился в столовую. Хозяин вставал рано. Даже ночная утрата не удержала бы его от завтрака и кофе.
