Юз Алешковский - Собрание сочинений в шести томах т.2
Подумав о метафизическом с немыслимым раньше отрешением, как бы взорлив над несовершенством земной партийной работы, Л.З. вновь общупал себя. Подергал старинное траурное одеяние скорбящего гранда. Телесность и сукно с черным бархатом весьма смущали… позволительно спросить: зачем?… при чем тут, товарищи, все это… мясное… кожа… кости… шерстяная хлопчатобумажность?
Он лежа упивался блаженством дарованного вдруг покоя. Продолжать препарировать это чудное состояние было просто страшно. Страшно было спугнуть его неосторожными усилиями слишком что-то уж возбудившегося ума.
Чудное состояние не с чем было сравнить. Времени для него не существовало. Это чувствовалось физически. На пространство, напоминавшее комнаты музея с экспонатами революционных баррикад, было уже начхать. Тело словно улетучилось в эфир… зря отрицали… сообщая всему остальному умонепостигаемую легкость… за это, понимаете, не жаль отдать три внеочередных отпуска в Сочи… Открывалось что-то до того необозримое, незамутненное сутолокой буден – просто бескрайняя необозримость… целые горы ошибок… недочетов, понимаете… вопиющих недостатков… не единые противоположности… лицом к лицу с ярко выраженными противоречиями… дух захватывает от уклонов… перегибов загибов… загибов перегибов чаяний трудящихся в крайности блистательные перспективы развала сельского монолитного единства промышленности группы «А»… вангарда передового человечества… можно забыть… забыть… забыть… забыть…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Он приснился себе стоящим на вершине власти, Седьмого ноября 1954 года по старому стилю и 0001 года по стилю новому, в первую годовщину конца предыстории и, соответственно, начала истории человечества.
Стоя рядом с величайшими вождями, мудро направившими ее ход именно в эту точку пространства и времени, Л.З. с чувством законного удовлетворения, от которого теперь уже навсегда был отбит тревожный привкус удовлетворения незаконного, принимал парад историков.
Совершенно голые историки, поигрывая умащенной маслами и помадами мускулатурой, держали над гордыми головами посрамленные чучела одетых с иголочки предыс-ториков.
Все чучела были замечательно сделанными по последнему, то есть по первому слову исторической техники, копиями всех тех, так называемых гениев, которые, внося свой крупный вклад в… тем не менее объективно тормозили поступательный ход косной истории к…
Л.З. являлся Высшим Ответственным Лицом (ВОЛ) за подготовку и проведение парада. Состояние его было неописуемо триумфальным. Но триумфствуя, он одними лишь руководящими взглядами направлял… приводил в действие… корректировал… способствовал… увязывал безотчетные усилия демонстрантов… доводя до…
Гармонию целого не сотрясала грубая пневматика сводных духовых оркестров, оставленных по распоряжению Л.З. за порогом истории.
Но, однако, на одном из скалистых отрогов Вершины Власти располагался скромный коллектив аккомпаниаторов нового типа. Буся Гольдштейн грациозно перебирал чистыми пальцами обеих ног струны шотландской арфы. Руки его были ничем не заняты, но чувствовалось, что они знают, куда себя девать, и из-за пережитков прошлого тянулись поковырять в носу, в ушах, почесать то одно, то другое. Нечеловеческой волей любимчик Сталина удерживал от всего такого свои освобожденные в борьбе нового со старым музыкальные конечности.
Молодой Эмиль Гилельс вел себя точно так же, как Буся, сидя над клавесином и с поразительной тонкостью бегая пальцами ног по белоснежной клавиатуре. Л.З. глянул в сторону Буденного, стоявшего рядом со Сталиным. Сам Л.З. расположен был до обидного ужасно близко от пропасти, всегда почему-то отвратительно соседствующей и непосредственно примыкающей к Вершине Власти.
Л.З. глянул на ненавистную ему фигуру усатого хамла и подонка. Глянул и понял, что Буденный всею силою своей кавалерийской воли удерживает себя от…пер-ды-ысто-рического… ха-ха – Л.З. хохотал во сне – пердежа, к чему маршал давно уже привык, изнывая от тоски в правительственной ложе Большого во время апробаций очередных балетных новинок и томительного ожидания расстрено-живания и разнуздывания кобылок кордебалета в домашней конюшне… Л.З. с замиранием сердца ожидал трагической развязки страшного борения вонючего антисемита с угрюмо-бурным напором внутренней стихии.
Вот сейчас Сталин раскурит трубку, не спеша попыхтит, нейтрализуя непочтительные миазмы военачальника, нажравшегося гороха, и влепит ему пощечину… сейчас… сейчас… На роже Буденного уже появился кислый сигнал – предвестник неминуемой капитуляции перед ничем временами не брезгующим Роком. По вечно загорелой этой роже пробежали предварительные тени вины и смирения…
Но… Буденный, что-то деловито шепнув Сталину и как бы получив от него «добро», вдруг резко направился, балансируя над пропастью, в сторону Л.З… Вот он встает с наветренной стороны, с правого фланга, похабно и гни-лозубо лыбится… Л.З. тут же переходит на правый фланг, оставляя Буденного на левом, со стороны подветренной, освобождая ему место на краю Вершины… Буденный вновь маневрирует… Сталин строгим взглядом одергивает обоих…
Левый ус Буденного мерзко щекочет правую щеку Л.З… Ус навек провонял дегтем, конским потом и кислой капустой… Л.З. умело задерживает дыхание, как некогда в детстве на уроках истории, когда он и еще один башибузук играли в газовую атаку, еще не вошедшую в арсенал военного искусства человечества.
Л.З. задыхается так, как наши организмы позволяют себе задыхаться только во сне… не хватает дыхания… близится полное удушье полыхания, к счастью, оборачивающееся во сне моментом пробуждения… не… хва… та… По углубленно вдумчивому лицу усатой сволочи пока еще только видно, что он сделал-таки беззвучно свое черное дело… Из спертой глотки Л.З. вот-вот готов вырваться натужный хрип первого крика… Мехлис скорее умрет, чем… Буденный наклоняется к Л.З. и шепчет с лошадиной губошлепостью: «В здоровом, понимаешь, теле – здоровый дух, как указывает етго… сивый мерин тохес. Ага?»…Л.З. готов погибнуть… отворить ноздри?… нет… нет… твердое нет… последний миг сопротивления…
И тут Л.З. слышит спасительный рокот десятков авиамоторчиков… Его замысел… К Вершине Власти приближается шумливая эскадрилья голеньких девочек старшего пионерского возраста. Они навевают волну аромата духов «Красная Москва» на шеренгу вождей… Волну свежести и всемирной надежды всех простых людей доброй воли… Собственно, свежесть эту и ласково-бодрящий ветерок, смывший к чертовой матери «здоровый дух» маршала, нагоняют серебристые пропеллерчики, невидимо вставленные и крепкие, розоватые пионерские попки… стремящие полет наших, понимаете, крыл… девушки, держа в лапках букеты полевых васильков и ромашек, напевают «А вместо сердца – пламенный мотор…» и подлетают все ближе и ближе…
Л.З. до того пьян от спасительного аромата и свежести воздушных волн, что тычет Буденного в бок и алчуще вопрошает: «Штучки?… Ага?» Мерзкий враг краснеет, поднатужившись еще разок, словно собирается с мыслями, не зная, что сказать, и ответно шепчет: «Отменное бабцо…» Казарменное зловоние тут же коварно настигает-таки затравленное обоняние Л.З. Это попахивает крушением всех надежд, но… К нему мгновенно подлетают, сделав переворот через крыло… как бывало в кроватке… Верлена и Верста – милые Верочки… вновь после горечи жжения в носу и гортани – щекочущая прохлада свежести… от телесной наготы и знакомого до боли, понимаете, родного запашка… легонько вспотевших… что уж тут говорить… в полете распутниц… Л.З. просто шалеет… с ужасом думает о происходящей у всех на виду стремительной эрекции и смотрит себе под ноги…
Это – очередное крушение всех надежд… Оказывается, все вожди, топчущиеся на Вершине Власти, облокотясь на полированный красный мрамор, одеты только наполовину… на верхнюю половину. Снизу ничего нет. Никакого намека на трикотажные кальсоны с выпертыми спереди, как у лошадей сзади, мослами, ни ситцевых безликих трусов – ни-че-го… дожили… вот до чего доводит партию осквернение завещания Ленина… Но ладно еще раздетость и босоногость. Ноги не мерзнут, потому что Вершина кое-как обогревается системой демократически централизованного отопления. Водяная жидкость гонится при этом снизу вверх от вечно живого, покоящегося в основании Вершины Ильича с целью дальнейшего подогрева кремлевских сирот. Ноги-то у всех вождей – вовсе и не ноги, а дикие копыта, покрытые грязновато-жидковатой сивой, гнедой, буланой, пегой и прочими щетинами. Только у Сталина… поставившего, понимаете, себя над партией и народом… нагуталиненные копытища донизу прикрыты густыми, как у породистых битюгов, чубами щетинищи… Но, что особенно удивительно, бабки-то у всех вождей разные… У брюхатого Кагановича – кривовато-тонюсенькие, словно у рахитичной антилопы. У Берии – тоже, но с какими-то грязными наростами. А вот у кащеистого Суслова – опухшие, слоновьи тумбы. Аккуратные в общем-то мослы лишь у жопоморды Маленкова и у лаптя кромешного Никиты… очень странно. Только у Сталина мослы перебинтованы, как у лошади, принимавшей парады в предыстории…
