Пэлем Вудхауз - Том 2. Лорд Тилбури и другие
— Ой, какой вы идиот!
— Вот это тон. Это я понимаю.
— На вас нельзя злиться!
— Я бы и начинать не стал! Ну, как?
— Слева надо бы погуще, — подсказала Джин, критически обозревая Катона.
— Так?
— Ага, получше. А может, ему бакенбарды пририсовать?
— Как вы правы! У вас врожденный дар художника. Минутку, минутку…
— Приятно думать, — задумчиво сказала Джин, — какую взбучку закатит вам отец. На кусочки растерзает!
— Ну, что вы! Бак угорит со смеху. Человек он со вкусом, оценит усовершенствование.
— Бак?
— Он сам просил его так называть. «Для вас, дорогой Джо, я — Бак!» Мы с ним, как бекон и яичница. Бывает дружба с первого взгляда. При данных обстоятельствах она очень кстати.
— Почему?
— Потому что… Ну, просто кстати, и все. Д теперь, — велел Джо, — притащите карандаш, и поглядим, что можно сделать еще с этими чудищами. Хотя нет, — поправился он, услышав звон гонга, — боюсь, придется отложить. Встретимся тут, в 2.30.
— И не подумаю!
— В 2.30 ровно.
— В 2.30 ровно я буду играть в крокет с Во-Боннером.
— Кто такой?
— Один из постояльцев.
— Вам много приходится с ними общаться?
— Немало. Бак самым постыдным образом удирает от них.
— Тогда точно в 3.30.
— Не выйдет. В 3.30 я буду одеваться для светских визитов к местной знати.
— Разве визиты наносит не леди Эббот?
— Что вы! Она знать не желает всех этих церемоний. Джо сочувственно посмотрел на Джин.
— Так. Мне все яснее, что вы в этом доме — Золушка. Всю черную работу спихивают. Ладно же! Подождите, пока у вас будет собственный очаг, с подкаблучником мужем, всегда готовым выполнить любой каприз. Жизнь чудесно переменится. Перед вами — светлое будущее!
Они направились в дом, Джо — оживленный и веселый, Джин — грустноватая. Она припоминала впечатление, сложившееся у нее вчера, в кафе. Ей показалось, что этот человек добивается, чего захочет; а это было тревожно.
Не подозревая о том, она испытывала чувства, очень сходные с чувствами Чиннери, когда его преследовал Булпит.
13Информация, полученная по телефону и через посредство Пруденс переданная сэру Бакстону, о том, что княгиня Дворничек, завершив свою миссию в Америке, вот-вот прибывает в Англию, строго соответствовала фактам. Ее пароход пришвартовался в Саутгэмптоне на следующее утро после вторжения Джо в Уолсингфорд Холл, а назавтра вечером она отмечала приезд, давая званый обед у себя дома, на Беркли-сквер, для полковника Вэдсли с женой, с которыми познакомилась на корабле, и для Адриана Пика.
Когда по приезде домой Адриан обнаружил на столе записочку от своей покровительницы, приказывающую явиться на обед, чувства его были смешанными: и удивление (он не рассчитывал на ее приезд раньше чем недели через две); и облегчение (он не пропустил ее приезда); и, наконец, опаска. Сейчас, когда он, теребя галстук, наблюдал ее прощание с гостями, опаска преобладала. Внимательный наблюдатель отметил бы в его манерах беспокойство и нервозность. Адриан, заключил бы наблюдатель, нервничает и обеспокоен; и был бы прав.
Физически Адриан чувствовал себя отменно. После длительного воздержания он наконец-то возобновил знакомство с блюдами одного из лучших поваров Мэйфэра[80] и, под действием икры, бульона, лосося, жареной утки и несравненного суфле, цвел, как роза на летнем припеке. А вот душевный его уровень находился ниже нулевой отметки. У него сосало под ложечкой, как случалось с ним в приемной дантиста. Сейчас он останется наедине с грозной женщиной, впервые после того, как проводил ее на пароход примерно месяц назад, — и он поеживался в страшном предчувствии. Вот-вот, думал он, ему велят отчитаться по минутам о том, что он делал без нее. Нервничать его побуждала опаска, как бы с языка, смазанного непривычным вином, не соскользнуло неосторожное слово, и Элоиза не узнала, что, среди прочего, он обручился с Джин Эббот.
Подгадать вовремя тут вообще тяжко, но выступать с этим сейчас — просто невозможно. Создалась столь щекотливая ситуация, что у Адриана глаза из орбит лезли при одной мысли о ней.
Заявление Табби, хотя и воспринятое Джин как треп идиота, было скрупулезно точным. Накануне отплытия княгини в Америку, под влиянием точно такого же обеда, Адриан с ней обручился.
Как же это, спросите вы? Хрупкий молодой человек, очевидно не предназначенный для авантюр, оказался способен на опасный подвиг — обручился с двумя женщинами, когда одна из них, к тому же, и в спокойном состоянии похожа на тигрицу! Ну и что? Отвага его объяснялась весьма просто.
Вкратце, как мы уже отмечали, он предполагал, что кандидатка № 1 вернется значительно позже, а к тому времени он уже прочно свяжет себя с кандидаткой № 2. Как только его официально примут в дом богатого баронета, будет легко освободиться от обязательств перед княгиней. Несколько слов сожаления, и то — по телефону, который для этого и существует.
Но возникли осложнения, вроде отца с хлыстом, и ему стало ясно, что мечтания о добродушном сэре, похлопывающем его по плечу и швыряющем щедрые суммы, надо списать. Всю энергию, понял он, следует пустить на укрепление более ранней сделки. Адриан был не чужд сантиментов, и, предоставь ему судьба свободу выбора, предпочел бы деньги и Джин деньгам и княгине; но практичность диктовала иное.
Вечером, перед тем как лечь, он намеревался написать изысканным слогом, что затея их безнадежна, отец — непоколебим, и остается разлука.
Так оборвет он все концы. Однако сейчас важно другое —.говорить как можно осмотрительнее. Нервно облизывая губы, Адриан молился, чтоб язык не предал его.
Дверь хлопнула, вернулась княгиня. Она была женщина крупная, но плавных очертаний, двигалась грациозно и иногда, к примеру — сейчас, когда она, быстро скользнув по гостиной, опустилась в кресло, напоминала тигрицу в клетке. Тащась за ней, Адриан чувствовал, как возрастает его тревога. Вынув палец из-под галстука, он оттянул воротничок.
— Ну, слава Богу, ушли! — произнесла княгиня.
Адриан ухватился за ниточку, чтобы хоть на время оттянуть отчет, в предчувствии которого так измаялся. Настроения этой женщины он знал и видел, что сейчас они у нее далеки от благодушия. Что-то, чуял он, ее расстроило. Как неприятно блестят карие, яркие глаза, какое жесткое лицо, какое сходство с тигрицей, у которой утянули из-под носа большую кость! Ему показалось, что легкая светская беседа разрядит обстановку.
— Это кто такие? — спросил он.
— Познакомились на пароходе. Водили меня вчера в театр.
— Правда? В какой же?
— В «Аполлон».
— Забыл, что там идет.
— Пьеса «Ангел в доме».[81]
— Да, да, слыхал!
— И что же, любопытно?
— Грандиозно! Говорят, продержится не меньше года.
— Да? Сомневаюсь.
— Что, плохо?
— Не в том дело.
— Какого-то нового драматурга?
— Ее написал, — сообщила княгиня, злобно сминая в пепельнице сигарету, — мой пасынок Джозеф.
Адриан начал проникаться ее чувствами. Ее мнение о пасынке было ему хорошо известно, и он сочувственно подумал, как, наверное, досадно и горько той, кто, долгие годы считая его кретином, внезапно открыла, что он достиг успеха! Отказываться от прежних слов было бы поздновато, но можно выказать единодушие, принизив автора.
— Мне он тоже не нравится!
Княгиня вскинула на него глаза, одобрительно, но удивленно. Она и не подозревала, что Адриан знаком с Джозефом.
— Вот как?
— Ни чуточки! Вот бы хряснулся макушкой!
— Что?
— О притолоку…
Он в смятении прикусил язык, с которого чуть не слетело «плавучего дома». Шампанское и утка подточили разум, ослабленный долгим воздержанием, и чуть не привели к роковой откровенности.
— Моей двери, — промямлил он.
— Ничего не понимаю!
— О притолоку моей двери. Надеялся, что он хряснется макушкой об эту притолоку. Кто-то привел его ко мне на коктейль. Притолока у меня низковата, а Джозеф высоковат. Вот я и говорю, пусть бы стукнулся головой. Но, — заключил Адриан, наигрывая изо всех сил веселье, — он… э… не стукнулся. — И достав платок, отер лоб.
— На коктейль? Интересно!
Металлическая нотка в ее голосе была излишня; до него и так доехало, что, счастливо избежав одной ловушки, он кувыркнулся в другую. Слишком поздно вспомнил он, что, провожая нареченную, жарко клялся ей вести затворническую жизнь, никуда не ходить, ни с кем не встречаться, словом — чахнуть в одиночестве. Ему опять потребовался платок.
— Значит, пока меня не было, ты закатывал вечеринки?
— Всего одну.
— И, конечно, наприглашал смазливых девчонок?
— Нет. нет! Пригласил двух-трех приятелей.
Резкий, негармоничный звук, слетевший с губ его собеседницы, формально назывался смехом, но веселья в нем не слышалось.
