Пэлем Вудхауз - Том 5. Дживс и Вустер
Нобби сделала паузу, чтобы еще немного посмеяться, и я воспользовался возможностью вставить словечко со своей стороны:
— Вот именно. Она вне себя, и как раз об этом я и хотел с тобой поговорить. Сыр — зеленоглазое чудовище, Сыр, который становится малиновым и скрежещет коренными зубами при упоминании моего имени, — с этим я еще готов мириться. Не то чтобы это было так уж приятно — постоянно сознавать, что силы охраны порядка скрежещут на тебя зубами, но с годами научаешься принимать как тихую погоду, так и ветреную. Но я боюсь, что Флоренс к нему охладевает.
— С чего ты взял?
— Она со мной только что говорила о нем. При этом употребила выражение «ослиное упрямство», призналась, что все это ей чертовски надоело, и она просто не знает, что делать. И вообще я бы сказал, она произвела на меня впечатление барышни, которая вот-вот даст своему милому отставку и возвратит колечко и подарки. Чуешь, чем это мне грозит?
— Ты намекаешь на то, что, если она расстанется с Сыром, ей может прийти в голову снова взяться за тебя?
— Да, я намекаю именно на это. Надо мной нависла страшная угроза. В результате еще одного кошмарного сечения… то есть стечения, мои акции у нее в настоящее время поднялись на ужасающую высоту, и в любой момент может произойти все что угодно.
Я коротко описал Нобби происшествие со Спинозой и «Сплином и розой». Она выслушала и задумалась.
— Знаешь, Берти, — промолвила она, помолчав, — мне всегда казалось, что изо всего множества своих женихов Флоренс на самом деле хотела выйти за тебя.
— О, Боже!
— Сам виноват, что ты такой симпатичный.
— Возможно, да что теперь сделаешь?
— Но все-таки я не понимаю, из-за чего ты так нервничаешь? Если она сделает тебе предложение, просто залейся нежным румянцем и взволнованно произнеси: «Мне так ужасно жаль! Ты сделала мне самый большой комплимент, какой может женщина сделать мужчине. Но это невозможно. Останемся, как до сих пор, друзьями, ладно?» И все дела.
— Ничего подобного. Ты что, не знаешь Флоренс? Станет она делать предложение, дожидайся. Она просто оповестит меня, что наша помолвка опять в силе, как гувернантка оповещает своего воспитуемого, что он обязан доесть шпинат. И если ты воображаешь, что у меня хватит характера выйти против нее с nolle prosequi…[118]
— С чем?
— Это у Дживса такая присказка. Означает: «На-ка, выкуси». Так вот, если ты воображаешь, что я способен за себя постоять и послать ее куда подальше, то ты сильно переоцениваешь храбрость Вустеров. Нет, ее надо помирить с Сыром. Другого выхода нет. Послушай, Нобби. Вчера я написал тебе письмо, в котором изложил свой взгляд на Флоренс и просил тебя сделать все возможное, чтобы открыть Сыру глаза на то, что его ждет. Ты прочла его?
— От первой до последней строчки. Оно произвело на меня сильнейшее впечатление. Я и не подозревала, что у тебя такой живой повествовательный стиль. Напоминает Эрнеста Хемингуэя. Ты случайно не печатаешься под фамилией Хемингуэй?
Я отрицательно мотнул головой.
— Нет. Единственное, что я в жизни написал, это статью «Что носит хорошо одетый мужчина» для журнала «Будуар элегантной дамы», но она вышла под моей собственной фамилией. Я вот что хочу сказать: не обращай внимания на мое письмо. Теперь я всем сердцем — за этот брак. Желание спасти Сыра меня полностью оставило. Кого я стремлюсь теперь спасать, так это Б. Вустера. Так что будешь разговаривать с Флоренс, расхваливай Сыра на все корки. Пусть поймет, какое сокровище ей досталось. А если ты имеешь на него влияние, постарайся его уговорить, чтобы он бросил эту дурацкую затею с полицией и согласился выставить свою кандидатуру в парламент, как того желает дама его сердца.
— Я бы дорого дала, чтобы увидеть, как Сыр заседает в парламенте.
— Я бы тоже, если это наладит их отношения.
— То-то будет фантастическое зрелище!
— Вовсе не обязательно. Среди наших законодателей есть идиоты и похлеще. Их там полным-полно. Его они, наверное, выдвинут в министры. Так что ты уж постарайся Нобби.
— Сделаю, что смогу. Но Сыра довольно трудно переубедить, если его мысли приняли определенное направление. Помнишь глухого аспида?
— Какого еще аспида?
— Ну, этого, который затыкал уши и не слушал заклинателей, как они ни лезли вон из кожи, чтобы его заклясть.[119] Вот и Сыр точно такой же. Однако, как я сказала, я сделаю, что смогу. А теперь пошли, поднимем Боко с его лежбища. Мне до смерти любопытно узнать, что там у них было за обедом.
— Так ты не видела дядю Перси?
— Нет еще. Его не было дома. А что?
— Да нет, ничего. Просто я подумал, если бы ты его видела, то могла бы услышать свидетельские показания от него, — пробормотал я, от души сочувствуя старому школьному товарищу и надеясь, что он успел сочинить какую-нибудь мало-мальски приемлемую версию этого плачевного события.
Переступив порог, мы сразу же услышали стрекот пишущей машинки — признак того, что Боко все еще работает над письмом дяде Перси. Звуки эти смолкли, как только Нобби громко окликнула Боко из прихожей, и, когда мы входили в гостиную, он как раз второпях выбрасывал в корзинку очередной забракованный листок.
— А, это ты, дорогая! — жизнерадостно произнес он. Видя, как он вскакивает со стула и горячо обнимает Нобби, посторонний наблюдатель бы решил, что на душе у него нет ни малейших забот, кроме разве прически, которая была в ужасающем беспорядке. — Я тут отделывал абзац.
— Ой, милый, мы прервали поток вдохновения?
— Ничего, пустяки.
— Мне не терпелось узнать, как прошел обед.
— Конечно, конечно. Сейчас все расскажу. Да, Берти, Дживс привез твои пожитки. Они в комнате для гостей, разумеется, я рад тебя принять. Какая неприятность с этим пожаром.
— С каким пожаром? — спросила Нобби.
— По словам Дживса, Эдвину удалось до тла спалить «Укромный уголок». Это правда, Берти?
— Полнейшая правда. В счет доброго дела за прошлую пятницу.
— Ах, какое несчастье! — воскликнула юная Нобби с глубоким сочувствием, которое так красит женщину.
Боко, наоборот, подошел к вопросу с другой стороны.
— А по-моему, — сказал он, — Берти дешево отделался. Он, кажется, даже не обжегся. Сгоревший дом — безделица. Обычно, когда Эдвин принимается наверстывать отставание по части добрых дел, это связано с опасностью для человеческой жизни. Вспоминаю, как он однажды чинил мне электрическую яйцеварку. Я иногда, уйдя с головой в работу и прилагая все усилия на благо моих читателей, подымаюсь утром пораньше, еще до прихода хозяйки. В этих случаях я имею обыкновение варить себе для поддержки творческих сил яйцо в патентованном приспособлении, которые продаются в магазинах. Ну, вы знаете, о чем я говорю. Такая штуковина, которая утром будит вас звонком будильника, желает вам доброго утра, заливает воду для кофе, поджигает снизу горелку и приступает к варке яйца. Ну и вот, назавтра после того, как Эдвин в ней что-то починил, яйцо, едва очутившись в машинке, вылетело пулей и прямо мне по носу, так что я даже упал. А сколько крови вытекло, страшно вспомнить. Вот почему я утверждаю, что раз у тебя все обошлось только пожаром, считай, тебе сильно повезло.
Нобби высказала надежду, что когда-нибудь найдется человек, который не остановится перед убийством Эдвина, и мы согласились, что, безусловно, к тому идет.
— А теперь, дорогая, — сказал Боко все тем же необъяснимо ликующим тоном, которым я, зная истинное положение дел, не мог не восхититься, — ты, должно быть, хочешь услышать, как прошел наш обед. Так вот. Он прошел очень хорошо.
— Милый!
— Да, прекрасно прошел. По-моему, начало положено замечательное.
— Ты был остроумен?
— Необыкновенно остроумен.
— И раскован?
— Даже более того.
— Ангел! — произнесла Нобби и быстро поцеловала его раз пятнадцать подряд.
— Да, — не остановился на этом Боко. — Мне кажется, на него подействовало. Трудно, конечно, утверждать, когда у человека такая непроницаемая физиономия, скрывающая всякие чувства, но, на мой взгляд, он начал смягчаться. Мы ведь и не ожидали, что он с первого же раза упадет мне на грудь, верно? Обед должен был только подготовить почву.
— А о чем вы разговаривали?
— Так, о том, о сем. Например о пауках, как я припоминаю.
— О пауках?
— Он вроде бы интересуется пауками.
— Вот уж не знала.
— Одна из тех сторон его натуры, которая, по-видимому, была для тебя закрыта. Ну, а после, поговорив о том, о сем, мы еще коснулись того-этого.
— А неловких пауз не было?
— Я не заметил ни одной. Наоборот, он, как говорится, болтал вовсю, особенно под конец.
— Ты сказал ему, какую уйму денег ты зарабатываешь?
— О да, я затронул это.
— Надеюсь, ты объяснил ему, что ты серьезный, целеустремленный молодой человек и доходы твои не могут упасть? Это его больше всего беспокоит. Он опасается, что ты вспыхнешь и прогоришь без следа.
