Один в Берлине - Фаллада Ганс

— Почти половину денег я отложил еще до захвата власти, — заметил Квангель.

Кто-то в зале засмеялся, но тотчас испуганно умолк под злобным взглядом председателя и смущенно кашлянул.

— Прошу тишины! Полной тишины! А вас, обвиняемый, если будете наглеть, я накажу. Не воображайте, будто вы сейчас застрахованы от любого другого наказания. У нас выбор большой! — Он пробуравил Квангеля взглядом. — Скажите-ка, обвиняемый, для чего вы, собственно, копили деньги?

— На старость, ясное дело.

— Да ну, на старость? Как трогательно! И опять ложь. По меньшей мере с тех пор, как пишете открытки, вы знали, что до старости не доживете! Вы же сами здесь признали, что всегда отдавали себе отчет в последствиях своих преступлений. И все равно продолжали копить, откладывать деньги на сберкнижку. Зачем?

— Я всегда рассчитывал уцелеть.

— Что значит «уцелеть»? Что вас оправдают?

— Нет, в это я никогда не верил. Думал, меня не поймают.

— Как видите, вы немножко ошиблись. Хотя я вообще не верю, что вы так думали. Вы не такой дурак, каким сейчас прикидываетесь. Не могли вы думать, что вам удастся годами без помех продолжать свою преступную деятельность.

— Речь не о годах.

— Что вы имеете в виду?

— Я не верю, что он еще долго продержится, ваш тысячелетний рейх, — сказал Квангель, повернув к председателю угловатую птичью голову.

Адвокат внизу испуганно вздрогнул.

В публике опять кто-то засмеялся, и тотчас там послышался угрожающий ропот.

— Вот сволочь! — крикнул один.

Полицейский за спиной Квангеля поправил фуражку, а другой рукой схватился за кобуру с пистолетом.

Прокурор вскочил, замахал листком бумаги.

Анна Квангель с улыбкой взглянула на мужа и энергично кивнула.

Полицейский за ее спиной цапнул ее за плечо и больно стиснул.

Она овладела собой и не вскрикнула.

Один из заседателей смотрел на Квангеля открыв рот.

Председатель вскочил:

— Предатель! Идиот! Предатель! Вы смеете здесь… — Он осекся, вспомнив о своем достоинстве. — Выведите обвиняемого из зала. Полицейский, выведите его! Суд удаляется для рассмотрения соответствующего наказания…

Через четверть часа разбирательство продолжилось.

Многие заметили, что обвиняемый, похоже, толком не может идти. И все думали: а они успели здорово над ним поработать. Так со страхом думала и Анна Квангель.

Председатель Файслер провозгласил:

— Обвиняемому Отто Квангелю назначено четыре недели темного карцера на хлебе и воде при полном изъятии пищи каждый третий день. Кроме того, — пояснил председатель Файслер, — у обвиняемого изъяли подтяжки, поскольку, как мне доложили, в перерыве он подозрительно их теребил. Есть вероятность попытки самоубийства.

— Мне просто надо было в туалет.

— Молчать, обвиняемый! Есть вероятность попытки самоубийства. Отныне обвиняемый обойдется без подтяжек. По собственной вине.

Среди публики опять послышались смешки, но теперь председатель бросил туда почти благожелательный взгляд, наслаждаясь собственной удачной шуткой. Обвиняемый стоял в судорожной позе, вынужденный поддерживать падающие брюки.

Председатель усмехнулся:

— Продолжаем слушания.

Глава 63

Судебное разбирательство. Шавка прокурор

Если председателя Народного трибунала Файслера любой непредвзятый наблюдатель сравнил бы со злобной легавой, то прокурор играл роль мелкой тявкающей шавки, не упускающей случая тяпнуть за ногу жертву легавой, которую та ухватила за горло. В ходе слушаний прокурор несколько раз пытался тявкать на Квангелей, но лай легавой тотчас его заглушал. Да и зачем ему было тявкать? Ведь с первой же минуты председатель исполнял функции обвинителя, с первой же минуты Файслер нарушал главную обязанность любого судьи, которому должно установить истину: он был в высшей степени пристрастен.

Однако после перерыва, весьма обильно (не по карточкам) отобедав, даже с вином и шнапсом, председатель Файслер приустал. Стоит ли еще напрягаться? Оба ведь, считай, уже покойники. Вдобавок теперь на очереди женщина, а к женщинам председатель относился весьма равнодушно, во всяком случае как судья. Бабы сплошь дуры и годятся только для одного. Да и в остальном действуют по указке мужей.

Итак, Файслер соблаговолил выпустить на передний план шавку — пусть потявкает. Прикрыв глаза, он откинулся в судейском кресле и подпер голову когтистой стервятницкой лапой, словно бы внимательно слушая, а на самом деле полностью предался процессу пищеварения.

— Вы ведь раньше работали во «Фрауэншафте», обвиняемая? — протявкал прокурор.

— Да, — отвечала Анна Квангель.

— Почему же вы ушли с должности? Муж потребовал?

— Нет, — сказала Анна.

— Значит, не потребовал? Сперва муж отказывается от должности в «Трудовом фронте», а две недели спустя — жена, от должности во «Фрауэншафте». Обвиняемый Квангель, вы не требовали этого от жены?

— Видимо, она сама так решила, когда услышала, что я оставил свою должность.

Квангель стоит, поневоле поддерживая брюки.

Потом садится, так как прокурор снова обращается к Анне Квангель:

— Итак, почему вы отказались от должности?

— Я не отказывалась. Меня отстранили.

Шавка так и залилась лаем:

— Обвиняемая, не забывайтесь! Как и ваш муж, вы можете заработать наказание, если будете лезть на рожон! Вы же только что признали, что отказались от должности.

— Я этого не признавала. Сказала только, что муж меня не подстрекал.

— Вы лжете! Лжете! И имеете наглость лгать в лицо мне и высокому суду!

Яростное тявканье. Обвиняемая стоит на своем:

— Проверьте по стенограмме!

Зачитывают стенограмму и устанавливают, что обвиняемая права. В зале движение. Отто Квангель одобрительно смотрит на свою Анну, которая не дает себя запугать. Он гордится ею.

Шавка-прокурор на миг поджимает хвост, косится на председателя. Тот деликатно зевает, прикрыв рот когтистой лапой. Прокурор решительно бросает старый след, берет новый.

— Обвиняемая, вы ведь были уже не первой молодости, когда вступили в брак со своим нынешним мужем?

— Мне было около тридцати.

— А до того?

— Не понимаю.

— Не корчите из себя невинность, я хочу знать, какие отношения с мужчинами вы имели до брака. Ну, отвечайте! И поживее!

От неимоверной пошлости вопроса Анна Квангель сперва покраснела, а затем побледнела. Умоляя о помощи, она посмотрела на своего озабоченного пожилого защитника, который вскочил и сказал:

— Прошу отвести этот вопрос как не относящийся к делу!

Обвинитель:

— Мой вопрос имеет к делу самое прямое отношение. Здесь высказывалось предположение, что обвиняемая лишь чисто формально является подельницей мужа. Я докажу, что она особа совершенно безнравственная, происходит из самых низких слоев населения и способна на любое преступление.

Председатель скучным голосом объявил:

— Вопрос имеет отношение к делу. Протест отклонен.

— Итак, — снова затявкала шавка, — со сколькими мужчинами у вас была связь до брака?

Все глаза устремлены на Анну Квангель. Кое-кто из студентов среди публики облизывает губы, кто-то сладострастно стонет.

Квангель с некоторой озабоченностью смотрит на Анну, он знает, как щепетильна она в этом пункте.

Но Анна Квангель решилась. Подобно тому как ее Отто недавно отбросил все свои сомнения насчет накопленных денег, так и она решила отбросить стыд перед этими бесстыдными людьми.

— Итак, со сколькими мужчинами у вас была связь до брака? — повторил прокурор.

И Анна Квангель отвечает:

— С восемьюдесятью семью.

В зале кто-то фыркает.

Председатель пробуждается от своего полусна и чуть ли не с интересом смотрит на жену рабочего, маленькую, с полноватой фигурой, румяными щечками, пышной грудью.

Темные глаза Квангеля вспыхнули, но он тотчас же снова опустил веки. Не смотрит ни на кого.

А прокурор в полном замешательстве бормочет: