Джон Пристли - Улица Ангела
— Нас четверо, не забывай, Джордж без работы, хотя он-то, я думаю, скоро найдет что-нибудь. Он у нас молодчина. Потом вот Эдна… И она ничего не зарабатывает.
— У нее будет заработок не позже как через неделю, — сказала миссис Смит поспешно. — Уж я об этом позабочусь!
— Может, будет, а может, и нет. А я через неделю-другую буду безработным. Сбережений у нас сорок с чем-то фунтов, и это все наше достояние, если не считать мебели.
— Я тоже могу работать! — воскликнула миссис Смит сердито. — Не воображай, что я буду сидеть сложа руки. Примусь за что-нибудь. Начну ходить на поденку.
— Но я вовсе не желаю, чтобы ты ходила на поденку, — почти закричал на нее мистер Смит. — Не для того я женился на тебе и работал все годы, не давая себе ни минуты роздыха, не для того мы экономили и изворачивались, чтобы только устроить себе свой угол! Нет, хорошего тут мало! Как подумаю, сколько я трудился… строил планы, отказывал себе во всем, чтобы добиться для нас приличного существования… — Голос его оборвался.
— Как-нибудь проживем. — И, сказав это, его веселая и бесстрашная подруга неожиданно залилась слезами.
— Проживем? Да, придется, — начал было мистер Смит мрачно, но тотчас переменил тон: — Ну, ну, Эди, не надо! Полно, полно… Ты извини, что я сегодня… пошумел…
— Это я виновата, — всхлипнула миссис Смит. — Я одна. Я это заслужила. Я знаю, я слишком много тратила. Да, да!..
— Пустяки. Ты же не могла знать, что «Твигг и Дэрсингем» вылетят в трубу. Даже я этого не ожидал. Никогда в жизни… Ну, перестань, Эди, успокойся. — Он стал рядом с нею.
— О Боже милостивый, — вздохнула она через несколько минут, утирая глаза. Она уже смеялась сквозь слезы. — О Боже, Боже!
Он серьезно смотрел на нее.
— Ох, папа, ну и вид у тебя! Не знаю, что хуже — комната или ты. Никогда не видывала такой комедии, право!
— Я потерял очки, вот почему у меня такой вид, — пояснил мистер Смит с достоинством.
— Да, да, вижу, папа, — сказала миссис Смит, утирая лицо. — Сейчас поищу их, а ты садись. Но если они разбились, ты уж не взыщи. Ведь не я опрокидывала тут столы и швырялась посудой, не я, а?.. Вот они!
— Разбиты?
— Еще бы! Кто-то на них наступил. Придется тебе день-другой носить старые, только и всего. Пойду принесу их тебе, а потом ты мне поможешь прибрать здесь все.
— Ладно, Эди. — Мистер Смит сделал паузу и нерешительно добавил: — А не найдется ли у тебя чего-нибудь поесть? Я проголодался.
— Ты не обедал? Ничего не ел с утра? Ах, глупый, почему же ты сразу не сказал? Сейчас принесу тебе чего-нибудь. Сходи сам за очками, ты знаешь, где они лежат, — в комоде наверху. Не увидишь, так нащупаешь. Да, в верхнем ящике. А я сбегаю на кухню, принесу тебе поесть. О Господи, ну и жизнь! Но что поделаешь, — другой, видно, не будет, так надо как-нибудь мириться с этой и делать все, что возможно.
Она умчалась, а мистер Смит поплелся за ней. Он был очень близорук и без очков почти ничего не видел, так что на лестнице несколько раз спотыкался, а в спальне долго шарил в комоде, пока нашел свои старые очки. Досадуя на это, он подумал, что надо было сначала надеть очки, а потом уж пуститься на поиски. Но тут же сообразил, как это смешно, и в течение нескольких минут забавлялся этим. Впервые за долгое время он ощущал какое-то удивительное спокойствие и отрешенность от всего, и, когда отыскал свои старые очки и надел их, он на один короткий миг увидел новый и более тесный мир, — и этот мир мог сыграть с Гербертом Норменом Смитом любую штуку, строить ему любые каверзы, но не мог никогда завладеть им, проглотить и переварить его целиком.
Затем новоиспеченный скептик пошел вниз ужинать.
Эпилог
Мистер Голспи, скучавший в своей каюте, и не знал бы, что пароход отчалил, если бы не увидел вдруг проплывавшую мимо открытого иллюминатора голубую трубу. Движения он не ощущал, но это было понятно — пароход еще не разводил паров, его вели из дока буксиры. Мистер Голспи заглянул в соседнюю каюту, где его дочь все еще была занята раскладкой вещей.
— Поехали! — сказал он, улыбаясь ей.
Лина отнеслась к этой вести равнодушно. Можно было подумать, что она всю жизнь путешествовала в Лаплату и обратно.
— Выйдем на палубу? — спросил ее отец.
— Нет, я еще не готова. Неужели мы в самом деле отплыли? Не слышно было никакой суеты.
— Никакой суеты и не было. Если тебе хотелось суеты и шума, так следовало ехать на большом океанском пароходе, — тогда ты была бы довольна! При отплытии поднимается такой тарарам — перекрикиваются, целуются, ревут и Бог знает что еще. А такие пароходы, как наш, отплывают без шума.
— Жаль. Но я все же выйду на палубу, когда будет на что посмотреть и когда уберу все эти вещи. Мне порядком надоело глазеть на скучные доки. Если будет что-нибудь поинтереснее, ты меня позови.
Мистер Голспи с улыбкой кивнул и вышел. Он поднялся на верхнюю палубу, где стояло уже несколько пассажиров. Пароход был раньше грузовой, так что пассажиров на нем было немного — всего двенадцать человек.
Один из этих пассажиров встретился глазами с мистером Голспи, поздоровался с ним кивком головы и затем подошел ближе. Они уже и раньше обменялись несколькими фразами, признав друг в друге родственные души. Оба без слов понимали, что, как только буфетчик сможет приступить к своим обязанностям, они вместе разопьют бутылочку — и это будет повторяться много-много раз. Этот пассажир, Сагден, был высокий мужчина с длинным, худым лицом и толстой бритой верхней губой, ланкаширец, разъезжавший по делам какого-то химического предприятия. У него, как у многих ланкаширцев, был резкий и монотонный голос, придающий каждому их слову какой-то оттенок заунывности и разочарованности.
— Едем, — возвестил этот голос мистеру Голспи.
— Едем, — подтвердил мистер Голспи.
Они стояли рядом, оба тучные, немолодые, и следили, как проплывал мимо длинный ряд мачт и труб Альбертова дока. Они еще находились в Лондоне, и не такое уж большое расстояние отделяло их от автобусов, трамваев, трактиров и буфетов, но казалось, что этот Лондон давно уже исчез из виду. Здесь расстилался другой Лондон — город темных водных улиц, эллингов, верфей, мачт, труб, кранов, барж, буксиров и плашкоутов. Куда ни глянь, не видно было ничего другого, и только где-то вдали облако дыма над многочисленными трубами говорило о том, что другой Лондон, Лондон кирпича и камня, еще здесь. Утро было хорошее, какие не часто бывают в это время года. Порой сквозь тучи пробивались лучи солнца и вода сверкала, а местами по темной маслянистой поверхности разбегались радужные блики.
— Вот сюда везут отовсюду мясо, — заметил Сагден. — Сюда и в Ливерпуль. Если бы блокировать это место на неделю-другую, множество людей лишилось бы воскресного мясного обеда. Только не я. Мне подавайте английское мясо, не люблю другого. И когда я приезжаю домой, я всегда требую, чтобы меня кормили им. Довольно того, что во время разъездов приходится есть что попало.
— Вы уже и раньше ездили на таких судах?
— Ездил. И на этом самом плавал дважды. Меня тут все знают, кого ни спросите.
— Кормят ничего?
— По-моему, хорошо. И вам наверное тоже понравится. Все доброкачественное, и порции большие. Никаких деликатесов, знаете ли, как на больших океанских пароходах, где знаменитые повара и все, что хотите. Но хороший, сытный стол. Как раз то, что я люблю.
Мистера Голспи сведения удовлетворили — это было как раз то, что и он любил. Он достал портсигар, оба закурили и сквозь кольца душистого дыма смотрели, прищурив глаза, с неопределенным выражением снисходительного одобрения на уплывавшие назад доки.
— Лондонский порт точно открывает глаза человеку, — заметил мистер Голспи.
— А вы когда-нибудь объезжали его весь? Это что-то потрясающее! Туда дальше вверх — Вест-Индские доки, за ними, на другой стороне, Сэррейские торговые. Ничего подобного не увидишь во всем мире. Чтобы осмотреть все Сэррейские доки, не хватит целого дня. Мне раз пробовали показать их, но я спасовал, знаете ли. А еще дальше — Лондонские доки. Ну и, конечно, Тильбери. Когда вы едете на почтовом или пассажирском пароходе, который делает постоянные рейсы, вы проезжаете Тильбери. Я ездил на них раза два, но этот пароход мне больше подходит. Я люблю путешествовать спокойно. Не терплю все эти плавучие отели, пение, танцы, костюмированные балы и все прочее. А вы?
— А я и не бывал ни разу на таких больших пароходах, — признался мистер Голспи. — Видите ли, я в первый раз еду в Южную Америку. В Штатах бывал когда-то и в Центральной Америке бывал, а вот на юге — нет. Там живет один мой старый приятель, он разъезжает постоянно, но его «штаб-квартира» в Монтевидео. Он предлагает мне выгодное дело, и я еду выяснить, подойдет ли оно мне.
— Денег там можно загребать сколько хочешь. Единственное место, где еще есть деньги, — это Южная Америка и Штаты. Все-таки я бы не хотел жить постоянно в Америке. Не нравится мне там.
