Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 4. Пьесы
Иржи. Нет, ничего, мамочка. Я даже не почувствовал никакой боли. Просто у самолета вдруг оторвалось крыло, ну и…
Мать. Иржи, ты что-то от меня скрываешь!
Иржи. Ты, мамочка, только не сердись… Дело в том, что… я разбился.
Мать. Ты… ты…
Иржи. Мамочка, дорогая, прошу тебя, не волнуйся!
Мать. Значит, ты мертвый… Иржи?
Иржи. Да, мама. Это так называется…
Мать (рыдает). Господи Иисусе! Иржи! Иржи!
Ондра. Тише, тише, мама. Успокойся!
Мать. Иржи, ты ушел от меня, ты разбился!
Отец. Ты должна мужественно перенести эту потерю, душенька. Ты же видишь, он погиб, как герой. Это была прекрасная смерть.
Мать (словно окаменелая). Прекрасная смерть… Вот ты и добился, Рихард! Добился!
Иржи. Но ведь никто не виноват, мама! Я попробовал сделать одну штуку… Ну, а мотор подкачал. Я, собственно, сам не понимаю, как это произошло.
Мать. Мой Иржи… (Рыдая, падает в кресло.)
Ондра. Не трогай ее. Пусть выплачется. (Становится возле нее.)
Отец (отводит Иржи в сторону). А что ты хотел испытать, Иржи?
Иржи. Поставить рекорд высоты, папа. С грузом. Полторы тонны.
Отец. А это имеет значение — такой рекорд?
Иржи. Конечно, папа. Например, в случае войны: держаться предельной высоты с максимальным грузом бомб.
Отец. Верно. Это не пустяк.
Иржи. Или просто для воздушного транспорта: ведь там, на такой высоте, уже нет ни ветра, ни туч. Это могло бы иметь огромное значение.
Отец. Ну, а до какой высоты ты поднялся?
Иржи. Немного больше двенадцати тысяч метров. И тут у меня вдруг начал шалить мотор…
Отец. Это рекорд?
Иржи. Да, папа. По данной категории — мировой рекорд.
Отец. Прекрасно. Я очень рад, мой мальчик.
Иржи. Вот только… когда я рухнул на землю, получилась страшная каша. Наверно, альтиметр разбился. А жаль.
Отец. Почему?
Иржи. Теперь нельзя установить, что я достиг такой высоты.
Отец. Это неважно, Иржи. Лишь бы ты ее действительно достиг.
Иржи. Да ведь никто не узнает!
Отец. Но это сделано — вот что самое главное. А кто бы мог подумать! Такой всегда был шалун… Ну, поздравляю тебя, мой мальчик.
Мать (стонет). Иржи… Иржи.
Ондра. Мамочка, успокойся…
Отец. Не плачь, душенька. Игра была стоящая. Ну, право же, не надо плакать. У тебя будет еще столько хлопот с похоронами.
Иржи. Только не смотри на меня, мамочка, когда меня принесут, хорошо? То, что принесут, это… уже не я. Я — это тот, каким я был… и таким я навсегда останусь для тебя, не правда ли?
Мать. Почему ты не сказал мне, что хочешь подняться так высоко. Я бы тебя не пустила…
Иржи. Ну, что ты, мама! Я должен был сделать это.
Мать. И как это пришло тебе на ум, Иржи! Зачем тебе понадобился этот рекорд?
Иржи. Видишь ли, когда у тебя такая хорошая машина… Да нет, мамочка, ты этого не понимаешь! Ну, просто… так и тянет… Машина сама несет тебя ввысь…
Стук в дверь. Отец гасит лампу на столике перед своим портретом. В комнате почти полная тьма.
Отец. Не терзай себя, милая!
Мать. Мой Иржи! Такой стройный, красивый мальчик! Ради чего… ради чего…
Иржи (все более и более понижая голос). Ты этого не понимаешь, мамочка, ты не можешь это понять…
Стук в дверь.
Ондра (шепотом). Успокойся, мама. Будь стойкой.
Отец (шепотом). Прощай, моя милая.
Стук.
Мать (встает). Да!
Дверь открывается; на пороге, освещенный врывающимся в комнату ярким дневным светом, стоит Корнель.
Корнель. Прости, мамочка… я не хотел тебя беспокоить… но… мне надо тебе кое-что сказать.
Мать. Да…
Корнель. Нам только что сообщили… видишь ли… У нашего Иржи… что-то случилось с самолетом… Только не пугайся, мама. Ничего страшного…
Мать. Да…
Корнель. Но Иржи… Мамочка! Ты уже знаешь?
Занавес
Действие второе
Та же комната; к прежним предметам прибавился радиоприемник. Тони, сидя на корточках, возится с радиоприемником и вертит рычажок. Раздаются звуки военного марша. Тони с недовольной гримасой поворачивает ручку. Раздается голос диктора.
Голос по радио. Внимание, внимание, внимание!
Тони. У тебя, брат, голос, как у нашего Корнеля.
Голос по радио. Призываем всех жителей соблюдать спокойствие и порядок. Предупреждаем, что никакие сборища и скопления народа на улицах допускаться не будут; в случае неповиновения полицейские отряды и воинские части при помощи самых решительных мер…
Тони. Бррр!.. (Вертит ручку; слышны тихие звуки далекой нежной музыки. Тони, сидя по-прежнему на корточках, отбивает такт руками.)
Входит Корнель в полувоенной форме: сапоги, брюки-галифе, куртка с петлицами и нашивками.
Корнель. Брось, Тони. Ты же знаешь, мама не любит, когда кто-нибудь трогает радио. Это память о нашем Иржи…
Тони. Послушай, Корнель, как красиво!
Корнель. Да-да, но только сейчас не время для красоты. Выключи, Тони! Это действует мне на нервы.
Тони (выключает радио, но остается сидеть на корточках). Жаль. Это была заграница; не знаю только, какая станция. Мне кажется, играли… где-то на севере. Звуки были совсем как снежинки.
Корнель. Тебе вечно что-нибудь кажется. (Закуривает папиросу и беспокойно ходит по комнате.) Как глупо, что я должен сидеть дома… (Смотрит на ручные часы.) Сейчас рабочие пойдут с фабрик. Может, начнется заваруха! Черт побери, ну как тут усидеть на месте! (Подходит к окну и прислушивается.)
Тони. Корнель!..
Корнель. Да?
Тони. Что с Петром?
Корнель. Не знаю. Арестован. Нечего ему было совать нос в эти дела.
Тони. Но ты ведь тоже суешься, Корнель…
Корнель. Да, но с другой стороны. Это — разница.
Тони. Почему?
Корнель. Мы — за порядок… и за благо нации. Ты этого еще не понимаешь, Тони. И будь доволен.
Тони. Но Петр тоже — за благо народа. А вы его арестовали.
Корнель. Потому что он понимал это благо иначе. Он думал, что нами может править этот грязный сброд. Покорнейше благодарю, хороши бы мы были! Они уж показали, на что способны: только грабить да мстить. (Мнет и ломает папиросу.) Это означало бы гибель родины.
Тони. Но ведь Петр был всегда против бесцельных разрушений!
Корнель. Тем хуже! Петр хотел бы, чтобы эта чернь правила страной. Этого мы не можем допустить.
Тони. Кто «мы»?
Корнель. Наша партия. Мы, нация. Если бы у власти оказались они… со своими утопиями… идеями мира и равенства… тогда бы крышка! Бррр! То, что хотят эти молодчики, — форменная государственная измена! Распустить армию… захватить правительственные учреждения… национализировать фабрики и заводы… Хорошенькое дело! Это означало бы конец культуры… и вообще всего. Нет, Петр, мы не допустим нацию до такого позора! Медлить больше было нельзя, надо было захватить всех этих изменников и горлодеров… Но тебе, наверно, скучно слушать, Тони…
Тони (встает). Корнель…
Корнель. Ну?
Тони. Что будет с Петром?
Корнель (пожимает плечами). Сделать ничего нельзя. Надо ждать. Наши арестовали его… ну и держат пока.
Тони. Как преступника?
Корнель. Как заложника. Не бойся, с ним ничего не случится. Но если этот черный сброд опять поднимет на улицах стрельбу, тогда — я не ручаюсь.
Тони. Тогда вы… расстреляете Петра?
Корнель. Я — нет, Тони. Но, видишь ли, борьба есть борьба. Нечего было Петру лезть в это дело. Ты сам понимаешь, мне было бы очень неприятно, если бы… если бы с ним что-нибудь случилось. Но это уже не в нашей власти. Пусть оборванцы сложат оружие, тогда наши выпустят Петра… и других заложников. Вот как обстоит дело.
