Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 12. Земля
Как изменить положение в деревне, куда пойдет дальше крестьянин, какова его роль в будущем — эти проблемы не раз обсуждаются на страницах романа. Фермер Урдекен ищет выхода в науке, но терпит полное банкротство. Учитель Лекё и пьяница Гиацинт Фуан, известный в деревне под странным прозвищем Иисус Христос, зовут к всеобщему саботажу, к анархии. Гиацинт Фуан — человек, развращенный участием в колониальной грабительской войне в Африке. «Он был солдатом, в 1840 году участвовал в африканских походах, где привык мародерствовать и пить» («Набросок»).
В подготовительных материалах к роману имеются записанные Золя высказывания Жюля Гэда по крестьянскому вопросу: «Итак, мир мелким собственникам, обрабатывающим землю своими руками, экспроприация только крупных собственников, пользующихся наемной силой». И далее Золя пишет: «Он надеется, что мелкий собственник… сам поймет, в чем его интересы, видя рядом с собой успехи объединенных хозяйств, и сам передаст свой клочок земли в общую собственность коммуны». Отзвук этих гэдистских взглядов слышится в речах бродяги Леруа-Пушки, призывающего к захвату крупных поместий. Однако Золя не разделяет политических убеждений ни одного из персонажей своей книги. Отвергает он и путь, предложенный Леруа. Да и сам образ этого вора и бродяги дискредитирует в глазах жителей деревни Ронь и в глазах читателя высказываемые им гэдистские взгляды.
Решения социальных проблем, поставленных в романе, писатель не дает. В «Земле» он не поднимается до глубоких социальных обобщений и выводов «Жерминаля». Золя ищет выхода в обращении к идеалистической философии «радости жизни». В финале романа с новой силой звучит прославление могущества матери-земли, как некоего абстрактного вечного начала жизни.
Социальное звучание романа ослаблено также натурализмом, проявившимся в этой книге сильнее, чем в большинстве других произведений Золя. Преувеличенное внимание к физиологии нередко заслоняет социальную тему, отрицательно сказывается и на художественных достоинствах произведения. Золя целиком подчиняет поступки своих персонажей воздействию грубых животных инстинктов. Крестьяне как бы составляют одно целое с землей, с окружающей их природой, с животными, среди которых они живут. То, что роды Лизы происходят в романе одновременно с отелом коровы, не является случайным, это имеет для писателя принципиальное значение.
Золя чрезмерно перегружает роман натуралистическими подробностями, грубыми сценами, жестокими преступлениями, в которых проявляются необузданные инстинкты людей. Все это приводит к известной односторонности в изображении крестьян, к принижению их сознания, мыслей, чувств. В романе почти не отражены лучшие стороны народного характера (за исключением образа Франсуазы).
«Земля» — книга, глубоко противоречивая и в идейном и в художественном отношении. Золя убедительно и ярко показал трагедию французского крестьянства, обреченного обществом на нищету и тяжелый, беспросветный физический труд, заставил задуматься над этой жизнью, однако он злоупотребил натуралистическими подробностями, биологизацией своих персонажей.
* * *В «Дневнике» писателя Эдмона Гонкура от 6 июля 1882 года приводятся слова Золя: «Я, наверное, уже никогда больше не напишу романа, который вызвал бы такие же споры, как „Западня“, или раскупался бы так же, как „Нана“. Однако писатель ошибался: весной и летом 1887 года имя Золя не сходило со страниц французских газет и журналов. Еще не улегся шум после премьеры его драмы „Рене“ (май 1887 г.), как первые же опубликованные в газете „Жиль Блас“ страницы „Земли“ вызвали во французской прессе настоящую бурю. Отзывы на роман стали появляться уже через десять дней после начала его публикации в газете. Шквал рецензий, статей нарастал по мере появления новых глав. В 1887–1888 годах трудно было найти в Париже и в крупнейших городах Франции газету, журнал, которые не откликнулись бы на это произведение, многие газеты писали о нем по нескольку раз.
Большинство критиков встретило роман резким осуждением. Золя подвергся нападкам, еще более ожесточенным, чем в связи с выходом в свет „Западни“ и „Нана“. Все справедливо упрекали писателя за натурализм, за излишний физиологизм, за грубость языка. Однако было бы ошибочным видеть причину травли Золя, развязанной буржуазной прессой, лишь в возмущении натуралистическими крайностями произведения. Наступление буржуазной критики шло главным образом против социальных тенденций творчества Золя вообще, но это было скрыто под шумом разговоров о непристойности его произведений. Писатель подвергался обвинению в цинизме и аморальности со стороны таких критиков и писателей, которые сами печатали действительно непристойные книжки, угождавшие вкусам пресыщенных буржуа. Одним из таких писателей был Боннетэн, автор нашумевшего полупорнографического романа „Шарло забавляется“. Боннетэн явился одним из составителей так называемого „Манифеста Пяти“, открывшего кампанию против Золя.
Восемнадцатого августа 1887 года в газете „Фигаро“ появилась статья, озаглавленная „Земля“ Эмиля Золя». Ее подписали пять молодых литераторов, близких к натуралистической школе: Жозеф Рони-старший, Поль Боннетэн, Люсьен Декав, Поль Маргерит и Гюстав Гиш. К моменту опубликования «Манифеста Пяти» в газете «Жиль Блас» была напечатана только небольшая часть романа. «Манифест Пяти» содержал очень резкие нападки на самого Золя и на его творчество. Авторы не остановились перед низким и недостойным приемом оскорбления личности писателя, они заявляли о своем полном разрыве с Золя: «…Не без сожаления, но решительно отворачиваемся мы от „Земли“ — этого ублюдка, последнего произведения, порожденного великим умом, некогда создавшим „Западню“».
Золя ответил на «Манифест» лишь небольшим открытым письмом в газету «Жиль Блас», напечатанным 20 августа, где он писал, что «не знает этих молодых людей» и никогда не считал их своими учениками.
Впоследствии авторы «Манифеста» публично выразили свое сожаление по поводу столь грубого выпада против Золя (кроме Боннетэна, умершего в 1899 г.). Поль Маргерит писал Золя в 1892 году: «Присоединившись несколько лет тому назад к направленному против вас Манифесту, я совершил недостойный поступок, всей важности которого тогда не сознавал вследствие молодости, но позднее я устыдился его». О своем раскаянии публично заявили и Рони и Гиш. 25 июня 1924 года газета «Энтрансижан» опубликовала письмо Гюстава Гиша, где он писал: «Я заявляю в свою очередь, что у меня самое неприятное и тяжелое воспоминание об этом диком выпаде. Это большой и позорный грех моей молодости». В 1927 году в своей речи в Медане в годовщину смерти Золя Люсьен Декав также осудил «Манифест».
Друзья Золя, Сеар, Гюисманс и другие, подозревали Эдмона Гонкура и Альфонса Доде в составлении «Манифеста Пяти». В своих письмах к Золя Гонкур и Доде в делом одобрительно отозвались о романе «Земля». Так, 23 ноября 1887 года Эдмон Гонкур писал Эмилю Золя: «На всех страницах романа вы говорите о величественности босской равнины… Ваше описание сева в начале романа прекрасно, как картина Милле. Страсть к земле, страсть, которую я имел возможность сам наблюдать в дни юности, изображена рукой мастера. Старый Фуан, Большуха, подлая чета Бюто остаются в памяти незабываемыми образами».
После «Манифеста» Золя еще дальше отходит от Гонкура и Доде. Эдмон Гонкур, составляя в 1889 году список Академии Гонкуров, вычеркивает имя Эмиля Золя и в 1890 году заменяет его именем Октава Мирбо. Большинство французских исследователей жизни и творчества Золя считают все же, что ни Эдмон Гонкур, ни Доде не принимали непосредственного участия в составлении «Манифеста Пяти».
Значительно более серьезные упреки в адрес Золя содержались в резкой по тону статье Анатоля Франса «Земля», напечатанной 28 августа 1887 года в газете «Тан». Анатоль Франс по существу выступил в поддержку «Манифеста Пяти», хотя и высказал свое крайнее возмущение его недопустимо грубым тоном и намеками на личность Золя. В этой статье, впоследствии опубликованной в книге «Литературная жизнь»[7], Франс упрекал Золя в неверном изображении жизни крестьян, их быта, в крайней откровенности, физиологизме и грубости: «Очарование вещей ускользает от него, красота, величие, простота бегут от него без оглядки. Если ему нужно назвать деревню, реку или героя, он непременно выберет самое гнусное название…[8] Золя не знает красоты слов, как не знает он и красоты предметов… Но худший недостаток романа заключается в том, что он грязен без надобности… В этой несчастной деревне на каждом шагу встречаются кровосмесители. Полевые работы вместо того, чтобы притупить чувственность, возбуждают ее… Его „Земля“ — это „Георгики“ разврата». Свою статью Франс заканчивает словами: «Он не подозревает, что искусство целомудренно, что философская ирония снисходительна и мягка, что здоровым натурам дела человеческие внушают лишь два чувства: восторг или сожаление. Сам г-н Золя достоин глубокого сожаления».
