Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 3. Романы
— Слыхал? — цедит Пепек сквозь зубы.
— Слыхал, — гулко бросает Адам, поспешно раздеваясь.
— Паршивое дело, — сердится Пепек. — С маской на роже много не наработаешь. Я не надену.
— Если только тебе Андрес разрешит, — возражает дед Суханек.
Пепек хотел было огрызнуться, но тут вошел Мартинек.
— Здорово, команда, — весело поздоровался он. — Что слышно?
— Говорят, там газы появились, — вырвалось у Станды, который о газах знает пока только понаслышке.
— Да? — равнодушно сказал крепильщик и неторопливо снял пиджак, точно жнец в поле. — Какой сегодня день-то чудесный.
— Ты где был? — невнятно проворчал Пепек, склонившись к своим опоркам.
— Да только дома, знаешь ли…
Команда, брюзжа, перекидывается рассеянными, короткими словами. Станда дрожит от холода и от волнения, глядя на этих пятерых голых людей, — ребята, ведь мы, может, видимся в последний раз! С любопытством, в упор и, кажется, впервые без инстинктивного отвращения рассматривает он голых волосатых мужчин: Пепек нервно зевает, у него мужественная наружность — длинноногий, жилистый, он весь состоит из узловатых мышц, которые так и перекатываются под угреватой шерстистой кожей; дед Суханек — сухой, сморщенный, с пучком смешных белых кудряшек на середине груди, точно у него там вырос мох; каменщик Матула — пыхтящая груда мяса, жир обвисает на нем тяжелыми складками, покрытыми мягкой щетиной; Адам — кости да кожа, но рослый, с узкими бедрами и втянутым животом, с густой дорожкой темных ровных волос вплоть до запавшего пупка, — точно у него там третий глаз, такой же ввалившийся и серьезный, уставившийся неведомо куда; Мартинек с широкой грудью, покрытой золотистой шерстью, сильный, красивый и беззаботный; ну, а эти длинные тощие руки, узкая, бледная, голая грудная клетка — сам Станда. Словом, какие есть, но до чего ясно говорит каждое тело о человеке — словно читаешь человеческие судьбы. И раз ты понимаешь, что мы одна команда, то перестаешь стыдиться себя; вот я, товарищи, весь тут перед вами.
Приходит запальщик Андрес, уже переодетый, с лампой в руках.
— Бог в помощь!
— Бог в помощь! — вразнобой отвечает команда.
— Пошевеливайтесь, пора, — подгоняет запальщик, пересчитывая взглядом людей.
— Ладно, сейчас…
Каменщик больше не сверлит Андреса воспаленными глазами, он смотрит в сторону и лишь свирепо хмурится.
Приумолкшая команда быстро идет к клети, позвякивая лампами; запальщик Андрес выступает, разумеется, впереди, точно на смотру, только сабли не хватает. На-гора уже выезжают рабочие после смены, усталые и безучастные — лишь кивок да небрежное «бог в помощь».
— Вы в восемнадцатый?
— Да.
Клеть с командой проваливается. У Андреса твердеет лицо, дед Суханек озабоченно моргает и медленно жует губами, будто молится, Пепек судорожно зевает, а Матула сопит; Адам загораживает рукой лампу и смотрит ввалившимися глазами в пустоту, строго поджав губы; лишь крепильщик Мартинек сияет улыбкой, мирной и несколько сонной. Станде все вокруг начинает казаться удивительно нереальным, почти как во сне — точно так же мы спускались вчера… будто длится та же самая смена, будто мы все еще падаем, падаем без конца в шахту, и, однако, все совершенно иначе… Что, что именно иначе? Да все — я, мы, вся жизнь. Никто не знает, что изменилось за время этого спуска; и бесшумно, неумолимо летят и летят вверх отвесные отпотевшие стены.
Наконец толчок, клеть останавливается, и команда идет по бесконечному сводчатому коридору под вереницей электрических лампочек. Шахтеры, окончившие смену, тянутся группами или разорванными цепочками к клети, повсюду слабо раскачиваются и мерцают огоньки — похоже на праздник поминовения усопших. Теперь влево — в черный откаточный штрек; с кровли и со стен свешиваются те же, что и вчера, белые сталактиты и наросты подземных грибов; из темноты навстречу движется несколько мигающих огоньков. Ага, это возвращается спасательная команда с места взрыва, они что-то спешат выбраться на-гора; Андрес на минутку останавливается с десятником, руководившим спасательными работами, и команда скупыми словами расспрашивает, что там делается. Да, скверно, лучше и не спрашивай, братец.
— Газы?
— Газы и все прочее. Опять крепь трещит. Ну, бог в помощь, ребята, с нас хватит.
Теперь лампа запальщика Андреса быстрей бежит во мраке. И снова налево, как вчера, через вентиляционные двери; снова здесь тот бледный длинный человек — бог в помощь! — и тяжелый удушливый воздух восемнадцатого штрека навалился на людей жаркой нечистой периной.
— Чтоб тебя разорвало! — шипит Пепек, а Матула хрипит, как от удушья. Станде кажется, что здесь стало еще мертвей и пустынней, чем вчера, но штрек почему-то гораздо ближе: они уже у изломанной крепи, вот и подпорки и скобы, поставленные Мартинеком, — неужели дорога такая короткая? — удивляется Станда.
А там уже дрожит маленький спокойный огонек контрольной лампочки, над ним склонился кожаный шлем и чумазый блестящий нос инженера Хансена.
Запальщик Андрес выпятил грудь и четко шагнул вперед — раз-два.
— Бог в помощь, — отрывисто произнес он и щелкнул каблуками. — Докладывает первая спасательная команда: десятник — запальщик Андрес, забойщик Адам, забойщик Суханек, крепильщик Мартинек, подручный забойщика Фалта, каменщик Матула и откатчик Пулпан.
XXI— Gut, — кивает Хансен. (Неужели он тут работает вторую смену?)
Он по пояс обнажен, и команда смущенно отворачивается; как-то неловко глядеть на человеческую наготу господина инженера.
Но если Ханс устроился как ему удобно, так что за церемонии, ребята! Вся команда снимает куртки и стаскивает рубашки, будто мальчишки, собираясь купаться. Только запальщику Андресу раздеваться не очень охота; но он косится на Хансена — странная была бы субординация, если б десятник остался в пиджаке; и Андрес, мгновенно решившись, сбрасывает с себя вместе с пиджаком и рубашкой и всю свою начальническую важность. Теперь он стоит полуголый, как и все, выкатив небольшую, но ладную грудную клетку со шрамом от огнестрельной раны; замухрышка-то он замухрышка, но солдата все-таки сразу видно. Так, теперь еще подтянуть ремни, да и начать…
Команда смотрит, что успели сделать без нее: Станде кажется, что достаточно, но команда в целом недовольна.
— Глядите-ка, не больно-то много они прибавили!
— Да-а, так всякий сумеет!
— Ишь паршивцы, поглядели, да и лыжи навострили!
— Ей-богу, таких лодырей я еще не видывал!
— Ну, ясно, ребята, что мы сделали, то и есть!
Это не совсем верно, но первая спасательная имеет право критиковать других. Например, по всему восемнадцатому штреку, где были разрушения, вырос целый лес новых стоек и распорок; и рельсы исправлены, на поворотной плите у крейцкопфа стоит вагонетка, с ней можно теперь добраться и до обвалившегося хода; правда, нужно низко нагнуться, чтобы пройти поглубже; внутри завала, насколько может разглядеть Станда, вид еще не очень красив: вспученные стены и рухнувшая кровля — зато все наскоро подперто стойками, прогонами и распорками. И теперь там тянутся трубы со сжатым воздухом, слышно, как гудят вновь поставленные вентиляторы. Дело в шляпе, думает Станда и начинает с большим уважением глядеть на проделанную другими работу; какая подготовка потребовалась, чтобы спасти трех человек! Говорят — смелость и тому подобное; но сколько еще для этого требуется сноровки и разных приготовлений, порядка и всего прочего… нет, тут не геройство, дружище, а разум нужен.
Андрес уже получил распоряжения от Хансена.
— Значит, так, ребята, — говорит он. — Надо работать быстро, пока у нас опять не вспучилась почва. Кто первый пойдет в забой?
— Могу я, — глухо проговорил Адам и наклонился к груде каких-то резиновых и металлических предметов.
— Будете меняться с Суханеком через каждые десять минут. Фалте выбрасывать породу сюда, Станде пригнать вагонетку. Мартинек!
— Здесь!
— Укрепить вторую и третью пару. Восьмую, девятую и десятую заменить. Потом обшить крепью сделанную проходку.
— Есть.
— Ну, за работу, ребята!
Адам только кивнул и стал медленно прикреплять на спину что-то вроде жестяного ранца; теперь он натягивает на голову резиновую морду с длинным слоновьим хоботом — кислородная маска, понял Станда, и сердце у него забилось; значит, тут действительно есть рудничные газы! Адам уже прикрепил снаряжение ремнями к телу; резиновая морда и слоновий хобот придают длинному худому человеческому телу довольно-таки странный вид — ей-богу, только людей пугать. Настоящее привидение! Из-под маски послышались какие-то булькающие звуки — должно быть, Адам что-то сказал, но ничего нельзя разобрать; он проверяет еще раз какие-то краники жестяного прибора и лезет на четвереньках под обрушенную кровлю, втягивая за собой длиннющие ноги.
