Лион Фейхтвангер - Гойя или Тяжкий путь познания
— Сидит он как-то неестественно, — высказалась Пепа, — а вообще сходство большое. Ты в самом деле что-то разжирел, инфант.
Мануэль отмахнулся от ее замечания. На картине был изображен человек в ореоле славы. И поза и одежда показывают, что человек этот облечен высшей властью.
— Великолепная картина, — похвалил он, — настоящий Гойя. Жаль, что мне некогда лавировать вам еще для одного портрета, мой уважаемый друг и живописец. Увы, — вздохнул он, — дела правления отнимают у меня все время.
У него и правда было много дел. Так как генерал Бонапарт мешал ему показать свою власть Европе, он решил отыграться на испанцах. Пусть почувствуют, что у кормила правления стоит не Уркихо, а человек, которого безбожной Франции не втянуть в свою политику. Итак, дон Мануэль действовал наперекор либералам и все больше сближался с реакционной знатью и ультрамонтанским духовенством.
Мигель Бермудес со свойственной ему мягкостью старался все сгладить, сдобрить предостережения лестью, тактично подкрепить их мудрыми доводами. Но Мануэль даже слушать не желал, мало того, давал понять, что тяготится советами Мигеля, само отношение Мануэля к нему стало иным. В свое время ему не раз приходилось в трудных обстоятельствах прибегать к помощи Мигеля, но теперь он не желал, чтобы ему об этом напоминали. А после того, как его секретарь до такой степени уронил свое мужское достоинство в истории с Лусией, инфант перед самим собой оправдывал свою неблагодарность.
При всем присущем ему хладнокровии Мигель болезненно пережил то, что Мануэль ускользает из-под его влияния. Жизнь Мигеля и без того была полна забот и тревог. Возвращение Лусии вместо радости принесло ему новые волнения. Теперь она столкнулась даже с Мануэлем и за его, Мигеля, спиной затевала интриги, заведомо зная, что он их не одобрит. Надо полагать, что мягкое наказание аббата объяснялось каким-то сомнительным сговором Мануэля с Великим инквизитором и что все это дело было состряпано Лусией и Пепой.
Мигель чувствовал, как его постепенно отдаляют от дона Мануэля. Не слушая его советов, Мануэль все сильнее притеснял либералов и наконец приготовился нанести последний, самый жестокий удар.
Дело в том, что Великий инквизитор Рейносо потребовал за мягкий приговор аббату Дьего Пелико одну-единственную ответную услугу: снятия со всех должностей главного еретика и смутьяна Гаспара Ховельяноса. Мануэль отказывался так круто поступить с человеком, помилованию и новому возвышению которого он сам способствовал. Однако в душе он был рад избавиться от этого постного моралиста, который одним своим видом являл живой укор. Немного поколебавшись и поторговавшись, он согласился на требования Великого инквизитора. И теперь счел момент самым подходящим, чтобы выполнить условие.
Кстати, нашелся и удобный предлог. Ховельянос опубликовал новую смелую книгу, и священное судилище в грозном послании потребовало, чтобы правительство немедленно запретило безбожное и возмутительное произведение, а сочинителя привлекло к ответу.
— Видно, твой дон Гаспар неисправим, — со вздохом сказал дон Мануэль Мигелю. — Боюсь, что на сей раз придется принять решительные меры.
— Неужели вы допустите, чтобы книгу запретили? — спросил Мигель. — Разрешите мне набросать ответ Великому инквизитору в успокоительно-примирительном духе.
— Боюсь, что на сей раз этот номер не пройдет, — ответил Мануэль, глядя Мигелю прямо в глаза невинным взором, но явно замышляя недоброе.
— Вы в самом деле собираетесь сделать внушение Ховельяносу? — не на шутку встревожившись, спросил Мигель. Он тщетно старался вернуть привычную невозмутимость своему белому квадратному лицу с ясным лбом.
— Боюсь, что на сей раз и этого будет мало, — ответил Мануэль, аристократически ленивым движением подняв пухлую руку и махнув ею в знак безнадежности. — Из-за дона Гаспара я вечно вынужден препираться с Великим инквизитором и с Римом, а вразумить его нет возможности. — И, скинув наконец маску, злобно, несдержанно выкрикнул он, как строптивый ребенок: — Надоели мне эти вечные неприятности. Отправлю его назад в Астурию. Испрошу на это королевский указ.
— Нет, ни за что! — крикнул Мигель. Он вскочил. Разом всплыли у него горькие воспоминания о долгой борьбе, какую пришлось вести, чтобы вызволить Ховельяноса из ссылки. Борьба эта сыграла немалую роль в судьбах Франсиско, Пепы, Мануэля и его собственной. Неужели же все жертвы, все страстные усилия пойдут насмарку?
— Покорнейше прошу прощения, дон Мануэль, — сказал он, — но если вы сейчас не прекословя уступите требованиям Великого инквизитора, впредь его наглости не будет предела.
— У тебя короткая память, дон Мигель, — тихо и язвительно возразил Мануэль, — а то бы ты вспомнил, что, когда надо, я умею настоять на своем перед папой и перед Великим инквизитором. Слыханное ли дело, чтобы человек переправил через границу осужденного еретика и, вернувшись, избежал казни? А я, милый мой, и этого добился. Аббат наш находится в Испании, и живется ему недурно, а дальше будет еще лучше. Согласись сам, священное судилище потерпело от нас жестокий афронт: так, по совести, следует сделать ему небольшое одолжение.
— Небольшое одолжение! — уже не сдерживаясь, воскликнул дон Мигель. — Отправить в изгнание Ховельяноса, величайшего человека в королевстве! От такого удара нам не оправиться. Подумайте хорошенько, дон Мануэль, прежде чем решиться на такой шаг, — умоляюще заключил он.
— За последнее время, милейший, ты чересчур навязываешься мне со своими советами, — с необычайным спокойствием ответил дон Мануэль. — Поверь мне, я и сам умею думать. Вы, либералы, что-то уж очень дали себе волю. Разбаловал я вас. — Он поднялся. Тучный, высокий, представительный стоял дон Мануэль перед щуплым Мигелем.
— Все уже решено! — заявил он. — Твой приятель дон Гаспар получит королевский carta orden! — Его высокий глухой голос прозвучал, как трубный глас, злорадно и торжествующе.
— Я подаю в отставку! — сказал дон Мигель.
— Ах ты, неблагодарный пес! — закричал дон Мануэль. — Тупоголовый, слепой, неблагодарный пес! Неужели ты до сих пор ничего не понял, не сообразил, что к чему? Не мог своим умом дойти до того, что возвращение вашего аббата куплено этой ценой? Как же твоя Лусия тебе ничего не растолковала? У нас ведь все договорено с ней и с Пепой. А ты, дурень, вздумал меня поучать!
Дон Мигель не подал вида,
Что дрожит всем телом. Правда,
Он давно уж знал, что будет
Так. И все ж не признавался
Самому себе. Ответил,
Пересохшими губами
Еле шевеля: «Премного
Благодарен за такое
Разъяснение. Надеюсь,
Это — все?» И, поклонившись,
Вышел.
19
Под влиянием ссоры с Мигелем дон Мануэль решил отправить Ховельяноса в изгнание, не дожидаясь королевского указа. Он попросту в личной беседе сообщил дону Гаспару, что его пребывание в Мадриде является постоянным вызовом проримскому духовенству и Великому инквизитору, а следовательно, ставит под угрозу политику «нашего августейшего монарха». А посему он предлагает дону Гаспару удалиться на родину, в Астурию; при этом правительство рассчитывает, что путешествие в Хихон будет предпринято им не позднее, чем в двухнедельный срок.
Дон Мигель мучился сознанием, что главная виновница злоключений дона Гаспара — Лусия, и уговаривал, его ехать не в Астурию, а во Францию. Он и сам охотно искал бы прибежища в Париже, так как оставаться в Испании после ссоры с Мануэлем было явно неблагоразумно, он боялся показать себя трусом в глазах Лусии и употребил все красноречие на то, чтобы уговорить хотя бы самого своего чтимого друга перебраться за границу. Но не тут-то было.
— Какого вы мнения обо мне! — гневно воскликнул Ховельянос. — Не успею я достичь гребня Пиренеев, как уже почувствую хохот врагов, подобно злому ветру, у себя за спиной. Я не допущу, чтобы каналья Мануэль шипел мне вдогонку: «Вот он, хваленый ваш герой — улепетнул, бежал через горы». Нет, дон Мигель, я останусь.
Накануне того дня, как дону Гаспару вторично предстояло отправиться в бессрочное изгнание, он собрал у себя самых близких друзей. Тут были Мигель и Кинтана, Гойя, Агустин и, как ни странно, доктор Пераль.
Стареющий ученый держал себя в несчастье с тем спокойным достоинством, какого от него и ожидали. Вполне естественно, заметил он, что дон Мануэль старается замаскировать неудачи во внешней политике внутриполитическим деспотизмом. Но мир с Англией не за горами, и тогда этот малодушный, нерешительный честолюбец попытается снова найти общий язык с буржуазией и людьми свободомыслящими. Таким образом, его, Ховельяноса, изгнание не будет длительным.
