Марк Твен - Собрание сочинений в 12 томах. Том 10
— О Ласка, ты счастливая девушка! Этот прекрасный дом, эта изящная драгоценность, это богатство, этот чудесный снег и великолепные айсберги, бескрайние льды, общедоступные медведи и моржи, благородная свобода, великодушие, всеобщее восхищение, всеобщее уважение и преданность — всем этим ты обладаешь, не прилагая к этому никаких усилий; ты молода, богата, прекрасна, тебя добиваются, за тобой ухаживают, тебе завидуют, ни одно твое требование не остается невыполненным, ни одно желание — неудовлетворенным, все, что ты захочешь, будет у тебя — разве это не счастье? Я встречал тысячи девушек, но только о тебе одной можно с полным основанием сказать все это. И ты заслуживаешь этого счастья, Ласка, заслуживаешь, я верю всем сердцем.
Мои слова исполнили со бесконечной гордости и счастья, и она долго благодарила меня за эту заключительную тираду, а ее голос и глаза говорили о том, что она искренне тронута. Наконец она сказала:
— Однако не все так солнечно, есть и теневая сторона. Богатство — тяжкое бремя. Иногда я думаю, но лучше ли быть бедной или по крайней мере не такой безмерно богатой. Мне больно видеть, как смотрят на меня люди соседних племен, когда проходят мимо, и слышать, как они с благоговением говорят друг другу: «Смотрите, это она… дочь миллионера!» А иногда они грустно добавляют: «Она купается в рыболовных крючках, а у нас… у нас ничего нет». Это разбивает мне сердце. Когда я была еще ребенком и мы жили в бедности, мы спали при открытых дверях, если хотели, а теперь… теперь… у нас ночной сторож. В те дни мои отец был великодушен и учтив со всеми, а теперь он суров, высокомерен и не выносит фамильярности. Раньше все его мысли были о нашей семье, а теперь он думает только о своих рыболовных крючках. И из-за его богатства все относятся к нему с раболепным страхом и подобострастием. Прежде никто не смеялся его остротам, всегда избитым, натянутым и плоским, лишенным того, без чего нет настоящей шутки, лишенным юмора; а теперь все смеются и хихикают, услышав его унылые изречения, а если кто молчит, отец ужасно недоволен и не скрывает своего недовольства. Прежде, решая какое-нибудь дело, не спрашивали его советов и не ценили их, если он и отваживался высказаться; мнение отца и сейчас не самое решающее, но тем не менее все восхваляют его мудрость, и он сам тоже присоединяет свой голос к хору похвал, так как у него нет настоящей деликатности и он не страдает избытком такта. Из-за него пала мораль в нашем племени. Прежде наши люди были честными и мужественными, а теперь они стали жалкими лицемерами и насквозь пропитаны подобострастием. В глубине души я ненавижу все повадки миллионеров! Прежде люди нашего племени были скромные и простые, довольствовались костяными крючками своих отцов; теперь их снедает жадность, они готовы поступиться своей честью и совестью, только бы завладеть проклятыми железными крючками чужеземцев. Однако не следует задерживаться на этих грустных мыслях. Как я уже сказала, я мечтала, чтобы меня полюбили только ради меня самой.
И вот мне показалось, что моя мечта начинает сбываться. Однажды я встретила незнакомца, который назвал себя Калулой. Я сказала ему свое имя, и он признался, что любит меня. От благодарности и удовольствия сердце мое чуть не выскочило из груди, потому что я полюбила его с первого взгляда, и я так ему и сказала. Он прижал меня к своей груди и ответил, что не может и мечтать о большем счастье. Мы гуляли вместе по ледяным просторам, рассказывали друг другу о себе и строили планы счастливого будущего. Утомившись, мы сели и пообедали: у него с собой были мыло и свечи, а я захватила жир. Мы проголодались, и никогда еще еда не казалась нам такой вкусной.
Он принадлежал к племени, становища которого находились далеко к северу, и к великой моей радости я узнала, что он никогда не слышал о моем отце. Вернее, он слышал о миллионере, но не знал его имени, поэтому, вы сами понимаете, он и не подозревал, что я богатая наследница. Уж конечно я ему об этом ни слова не сказала. Наконец-то меня полюбили ради меня самой! Что может быть лучше? Я была так счастлива. О, счастливее, чем вы можете себе представить!
Время приближалось к ужину, и я повела его к нам домой. Когда мы подошли к нашему дому, он воскликнул, пораженный:
— Какой чудесный дом! И он принадлежит твоему отцу?
Мне было больно слышать подобный возглас, видеть огонек восхищения в его глазах, но это ощущение быстро прошло, ибо я очень любила его: он казался мне таким красивым, таким благородным. Он понравился всей нашей родне, всем тетушкам, дядюшкам, двоюродным братьям и сестрам. Пригласили гостей, затворили и завесили поплотнее двери, зажгли праздничные светильники, и когда всем спало жарко, уютно и даже душно, началось веселое пиршество в честь моей помолвки.
К концу праздника моего отца одолело тщеславие, и он не смог удержаться от соблазна похвастаться своим богатством и показать Калуле, каким огромным состоянием он владеет, а главным образом, конечно, ему хотелось насладиться изумлением бедняка. Я чуть не плакала, но слезы не помогли бы отговорить отца, поэтому я ничего не сказала, а просто сидела молча и страдала.
На виду у всех отец подошел к тайнику, достал крючки, принес их и высыпал над моей головой так, что они, звеня, упали на помост у колен моего возлюбленного. Конечно, от такого поразительною зрелища у бедного юноши захватило дыхание. Он только широко раскрыл глаза и оцепенел от удивления, не в силах понять, как может один человек обладать столь несметным богатством. Наконец он поднял заблестевшие глаза и воскликнул:
— А, так это ты тот знаменитый миллионер!
Отец и все остальные разразились громким и довольным смехом, а когда отец небрежно собрал сокровища, как будто это был ничего не стоящий, бесполезный хлам, и понес их обратно на место, удивлению бедного Калулы не было границ. Он спросил:
— Неужели ты убираешь их, не пересчитав?
Отец хвастливо захохотал и сказал:
— Ну, почести говоря, сразу видно, что ты никогда не был богат, если один-два рыболовных крючка кажутся тебе таким богатством.
Калула смутился, опустил голову, но ответил:
— Это правда, сэр, у меня никогда не было ни одной такой драгоценности, и я еще не встречал человека, который был бы так богат, что даже не пересчитывал их, ибо самый богатый человек, какого я знал до сих пор, владел только тремя крючками.
Мой глупый отец снова захохотал в притворном восторге, дабы создать впечатление, будто он в самом деле не привык пересчитывать и зорко охранять свои крючки. Он просто притворялся,
Я встретилась и познакомилась с любимым на рассвете; я ввела его в наш дом, когда начало темнеть, спустя три часа — ведь в то время дни становились короткими, наступала шестимесячная полярная ночь. Наш праздник продолжался много часов; наконец гости ушли, а наша семья расположилась вдоль стен на спальных скамьях, и вскоре все, кроме меня, уже видели сны. А я была слишком счастлива, слишком взволнованна, чтобы уснуть. Долго, долго лежала я совсем тихо, и тут у меня перед главами мелькнула какая-то тень и растворилась во мраке, поглощавшем самый дальний конец дома. Я не могла разобрать, кто это был, не разглядела даже, мужчина это или женщина. Наконец тот же человек, а может, и другой, прошел мимо меня в обратном направлении. Я раздумывала, что бы все это могло означать, но, так ни до чего и не додумавшись, уснула.
Не знаю, долго ли я спала, но внезапно проснулась и услышала страшный голос моего отца: «О, великий бог снегов, один крючок пропал!» Я почувствовала, что мне грозит несчастье, и кровь заледенела в моих жилах. Предчувствие оправдалось в то же мгновенье — отец закричал: «Вставайте все и хватайте пришельца!» Со всех сторон понеслись крики и проклятья, в темноте заметались неясные фигуры. Я бросилась на помощь к моему возлюбленному, но было уже поздно — мне оставалось только ждать и ломать себе руки: живая стена отгородила его от меня, ему вязали руки и ноги. И меня не подпускали к нему до тех пор, пока не убедились, что теперь-то он не убежит. Я припала к его бедному, оскорбленному телу и горько плакала на его груди, а мой отец и вся родня издевались надо мною и осыпали его бранью и позорными кличками. Он сносил дурное обращение со спокойным достоинством, отчего я еще больше полюбила его. Я гордилась и была счастлива тем, что страдаю вместе с ним и ради него. Я слышала, как отец приказал созвать старейшин племени, чтобы судить моего Калулу.
— Как? — спросила я. — Не поискав даже потерявшегося крючка?
— Потерявшийся крючок! — закричали все насмешливо.
А отец добавил, презрительно усмехаясь:
— Отойдите все и сторону и соблюдайте полную серьезность — она собирается отыскать этот потерявшийся крючок! О, она несомненно отыщет его!
При этом они все снова засмеялись.
