Альфред Мюссе - Архиепископ
Бернеретта писала ему несколько раз. Она весело спрашивала его, совсем ли он уехал и не собирается ли скоро вернуться. На первые письма он не ответил. Но письма продолжали приходить и становились все более настойчивыми. Наконец Фредерик потерял терпение. Он ответил, высказав все, что накопилось у него в сердце. В самых горьких выражениях он спрашивал Бернеретту, как могла она забыть о том, что дважды изменила ему, и просил избавить его в будущем от притворных уверений, которые его больше не обманут. Он прибавил, что в конце концов благословляет провидение, которое вовремя просветило его ум и сердце. Он писал, что решение его бесповоротно и если он и вернется во Францию, то только после долгого пребывания за границей.
Отправив это письмо, он почувствовал облегчение. Теперь он совершенно освободился от бремени прошлого. Бернеретта перестала ему писать, и он больше о ней не слышал.
В окрестностях Берна в красивом доме жила одна состоятельная английская семья. Фредерик был представлен ей. Гостей радушно принимали три юные девицы. Старшая из сестер, которой было всего двадцать лет, отличалась редкой красотой. Вскоре она заметила, что произвела на молодого атташе сильное впечатление, и не осталась к этому равнодушной. Фредерик еще недостаточно оправился от пережитого, чтобы отдаться новой любви, но после всех волнений и страданий чувствовал потребность открыть свое сердце безмятежному и чистому чувству.
Прекрасная Фанни не стала поверенной его сердечных тайн, как мадемуазель Дарси. Но хотя Фредерик и не рассказал ей о своих страданиях, она угадала, что он лишь недавно перенес большое горе. Однако Фредерик как будто находил утешение в нежном взоре ее синих глаз, и поэтому она часто обращала свой взгляд в сторону молодого человека.
Благосклонность порождает чувство симпатии, а чувство симпатии приводит к любви. Так протекли три месяца, и если любовь еще и не пришла к Фредерику и Фанни, все же они были очень близки к ней. Человек с таким мягким и впечатлительным характером, как у Фредерика, обычно отличается постоянством, но лишь при условии полного доверия. Жерар был прав, говоря в былые времена, что Фредерик будет любить Бернеретту гораздо дольше, чем предполагает. Так это и было, пока Бернеретта сама любила его или, по крайней мере, казалось, что любит. Оскорбить слабое сердце — это поставить под угрозу самое его существование. Слабое сердце не может оставаться верным воспоминанию, заставляющему его страдать. Оно или разбивается, или забывает. День за днем Фредерик все больше привыкал жить только для Фанни, и вскоре встал вопрос о свадьбе. Молодой человек не обладал состоянием, но у него было прочное положение, влиятельные связи, в его пользу говорила любовь, устраняющая все препятствия. Было решено обратиться с ходатайством ко французскому двору, и когда Фредерик будет назначен вторым секретарем, он станет супругом Фанни.
Наконец этот счастливый день пришел. Наутро, как только новобрачные поднялись, Фредерик, опьяненный счастьем, заключил жену в объятия, и они сели у камина, прижавшись друг к другу. Потрескивание огня и внезапная вспышка пламени заставили его вздрогнуть. По странной причуде памяти ему вдруг представился день, когда он вот так же впервые сидел с Берне- реттой около камина в маленькой комнатушке. Тем, кто наделен достаточным воображением, чтобы верить в предчувствия, я предоставляю объяснить такую странную случайность, — что именно в эту минуту Фредерику подали письмо с парижским штемпелем, извещавшее его о смерти Бернеретты.
Мне нет надобности описывать изумление и горе Фредерика. Я ограничусь тем, что предложу взору читателя строки последнего прощания бедной девушки со своим другом. Там. в немногих словах, вместе и веселых и печальных, как это было свойственно Бернеретте, вы найдете объяснение ее поступкам:.
«Ах, Фредерик, вы хорошо знали, что это был сой. Мы не могли жить спокойно и счастливо. Я хотела умереть. Но ко мне пришел молодой человек, мы с ним познакомились еще во времена моей былой славы. Тогда, в Бордо, он был без ума от меня.
Не знаю, где он достал мой адрес. Он бросился к моим ногам, как будто я все еще была театральной королевой, и предложил мне свое не очень значительное состояние и вовсе незначительнее сердце. Это произошло на следующий день, не забудь этого, мой друг, на следующий день после того, как ты оставил меня, сказав, что уезжаешь. Мне было не слишком весело, мой любимый, и я не очень хорошо знала, буду ли каждый день обедать. Я дала себя уговорить и ушла с ним. К несчастью, я не выдержала. Я переехала к нему, но тут же вернулась обратно и решила умереть.
Да, хороший мой, я захотела покинуть тебя. Ведь я знаю, что у меня ничего не получилось бы с обучением. И все же, когда я во второй раз решилась на это, — мое решение было твердо. Но ко мне снова пришел твой отец — вот чего ты не знал. Что могла я сказать ему? Я пообещала забыть тебя. Я вернулась к моему поклоннику. Боже, как я тосковала! Моя ли вина, что с тех пор, как я полюбила тебя, все мужчины кажутся мне уродливыми и глупыми? Но я же не могу питаться воздухом. Что мне было делать?
Я не убиваю себя, мой друг, я лишь заканчиваю свое существование; это — не трагическое убийство. Здоровье мое подорвано, утрачено навсегда. Все бы это ничего, если бы не тоска. Говорят — ты женишься: красива ли она? Прощай, прощай! В солнечные дни вспоминай тот день, когда ты поливал цветы на своем окне. О, как быстро я тебя полюбила! Когда я видела тебя, меня охватывала дрожь, и я бледнела. Я была счастлива с тобой. Прощай!
Если бы только твой отец захотел, мы бы никогда не расстались, но у тебя не было денег — вот в чем все горе! У меня тоже их не было. Если бы я поступила к белошвейке, я бы долго там не осталась. Так чего же ты хочешь? Я сделала две попытки вернуться к прежнему, и ничего у меня не получилось.
Я уверяю тебя, я хочу умереть не потому, что обезумела; я в твердом уме. Мои родители (да простит им бог!) еще раз побывали у меня. Если бы ты только внал, что они хотят из меня сделать! Какое отвращение быть жертвой нищеты, жалкой игрушкой, которую рвут на части. Если бы мы с тобой были бережливее прежде, когда мы любили друг друга, — было бы лучше. Но тебе хотелось, чтобы мы ходили в театр и развлекались. Славные вечера мы с тобой проводили в «Шомьере».
Прощай, мой любимый, в последний раз прощай. Если бы я чувствовала себя лучше, я поступила бы в театр, но от меня осталась одна тень. Никогда не упрекай себя в моей смерти. Я знаю, что если бы ты только мог, ты бы ничего этого не допустил. Я многое понимала и не смела сказать. Я видела, что все к этому шло, но не хотела мучить тебя.
Я пишу тебе ночыо, и эта ночь так печальна; поверь мне, она гораздо печальнее той, когда ты позвонил у моей двери и не застал меня. Я никогда не думала, что ты будешь ревновать. Когда я узнала, что ты рассердился, мне было и тяжело и радостно. Почему ты не остался ждать меня тогда? Ведь ты имел на это право. Ты бы увидел, с каким лицом я вернулась после своего любовного похождения. Но все. равно, ты любил меня больше, чем хотел показать.
Мне надо кончать, но я не могу. Я цепляюсь за этот листок, как за последнее, что мне осталось в жизни. Строчки ложатся все теснее; я хотела бы собрать все свои силы и всё послать тебе. Нет, ты не знал моего сердца. Ты любил меня, потому что ты добрый, ты приходил ко мне из жалости и еще немножечко потому, что тебе это доставляло удовольствие. Если бы я была богата, ты бы никогда не оставил меня, — так я всегда говорю себе, и это единственное, что придает мне мужество. Прощай.
Дай бог, чтобы мой отец никогда не узнал угрызений совести за все зло, которое он причинил. Чего бы я ни дала, чтобы только уметь зарабатывать на хлеб, чтобы иметь в рзгках какое- нибудь ремесло! Теперь я поняла это, но слишком поздно. Если бы можно было в детстве увидеть в зеркале всю свою жизнь, я бы так не кончила. И ты бы меня все еще любил. А может быть, и нет, раз ты женишься.
Как ты мог написать мне такое жестокое письмо? Твой отец требовал, чтобы я оставила тебя, ты собирался уехать, — разве я могла думать, что поступаю дурно, постаравшись завести другого возлюбленного? Но я никогда не испытывала ничего подобного и не видела ничего более смешного, чем его лицо, когда я объявила ему, что возвращаюсь к себе, Твое письмо привело меня в отчаяние. Два дня я просидела у камина, не в силах двинуться или произнести слово. Я родилась очень несчастной, друг мой. Ты даже не поверишь, как дурно обращался со мной господь бог все эти жалкие двадцать лет моей жизни. Это было так странно, точно кто‑то побился об заклад причинять мне зло. Когда я была ребенком, меня били, и если я плакала, меня выгоняли на улицу: «Ступай, посмотри, не идет ли дождь», — говорил отец. Когда мне минуло двенадцать лет, меня заставляли стругать доски. А как меня мучили,' когда я стала женщиной! Вся моя жизнь прошла в том, что я пыталась жить и наконец поняла, что надо умереть.
![Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]](/uploads/posts/books/148319/148319.jpg)
