Кнут Гамсун - В стране полумесяца (пер. Доброва)
Но что это, въ сущности, за трубки? Самая лучшая изъ нихъ требуетъ всего только одного человѣка для ухода за ней и можетъ быть осмотрѣна въ одну минуту. Оказывается существуютъ трубки, которые требуютъ за собой ухода трехъ слугъ, это такъ называемая наргилэ. Для обслуживанія наргилэ собственно необходимы двое: одинъ для мундштука, другой для стекляннаго сосуда. Самый главный изъ трехъ слугъ при наргилэ имѣетъ въ своемъ распоряженіи лошадь при всѣхъ путешествіяхъ своего господина. Такая трубка была для меня какъ разъ подходящей и я спросилъ ея цѣну. Трубка была совсѣмъ особенная. Она состояла изъ стекляннаго сосуда, далѣе изъ вертикальной части въ видѣ черной колонки въ футъ высоты, покрытой гипсовыми шариками, похожими на жемчугъ, затѣмъ изъ мундштука, украшеннаго эмалью и арабесками изъ разноцвѣтныхъ стеклышекъ; кишка была въ видѣ длинной змѣи съ блестящими кольцами вокругъ тѣла. Сколько онъ запроситъ за эту хорошенькую трубку? «Двадцать тысячъ дукатовъ» отвѣчаетъ продавецъ. Тогда мы оба, разсмотрѣвъ еще разъ трубку, весело разсмѣялись. Но грекъ, мысленно уже сосчитавшій проценты, началъ намъ объяснять, въ чемъ суть. Онъ говоритъ съ самымъ серьезнымъ видомъ. Сначала мы съ нимъ шутимъ, подталкиваемъ его, чтобы онъ продолжалъ врать. «Ври больше, грекъ!» говоримъ мы и смѣемся отъ всей души. Наконецъ, купецъ разсердился, взялъ трубку и поднесъ ее намъ къ самому носу: «Неужели мы такъ-таки ничего не понимаемъ? Развѣ надъ этимъ наргилэ можно смѣяться?» Оказывается, что это совершенно особенный наргиле. Резервуаръ для воды былъ сдѣланъ изъ хрусталя и богато позолоченъ. Черная колонка — изъ чернаго дерева и разукрашена драгоцѣнными камнями; то, что мы приняли за гипсовые шарики, былъ настоящій жемчугъ. А цвѣтныя стеклышки на мундштукѣ — развѣ это были простые кусочки стекла? Это вѣдь были драгоцѣнные камни, сапфиры, рубины и брилліанты! Недаромъ продавецъ держалъ ее въ ящикѣ, выложенномъ ватой. Змѣя была обмотана золотой проволокой и украшена кольцами, которыя въ свою очередь были осыпаны маленькими камнями. Это была трубка, которую можно было бы носитъ на груди, какъ драгоцѣнное украшеніе.
Но двадцать тысячъ дукатовъ! Правда, что эти торговцы всегда запрашиваютъ въ три раза больше, чѣмъ стоитъ товаръ; принимая это во вниманіе, цѣна не казалась уже такой головокружительной. «Такую вещь покупаетъ жена султана или богатый паша», говоритъ грекъ, помогая купцу укладывать наргилэ въ ящикъ. «Подождите немного! говорю я, не давая имъ закрывать ящика.»
«Чего же намъ ждать?» спрашиваетъ удивленно моя спутница.
«Вѣдь это не такъ спѣшно!» отвѣчаю я. «Это дѣйствительно чудная трубка!»
«Да, но она стоитъ двадцать тысячъ дукатовъ!»
«Ну, собственно говоря, только треть этой суммы!» возражаю я. «И вообще — трубка мнѣ нравится.» «Кладите ее осторожно!» приказываю я. «И пока не откладывайте ея. Я не изъ тѣхъ, которые боятся затраты, если вещь дѣйствительно стоитъ…»
Если я предполагалъ, что базаръ не сказка, то я ошибся! думаю я, удаляясь отъ продавца трубокъ.
* * *Теперь грекъ пропускаетъ всѣ лавки и идетъ прямо къ булавкѣ съ бирюзой. Но что эта булавка въ сравненіи съ трубкой! Нѣтъ на ней ни жемчуговъ, ни драгоцѣнныхъ камней, лишь одна несчастная бирюза съ арабскимъ изреченіемъ. Я слегка морщу носъ. Но этого выраженія моего презрѣнія никто не понимаетъ. Я пробую другой способъ: я свищу. То же отсутствіе пониманія! Страстное желаніе получитъ эту зеленую булавку просто непонятно! Къ величайшему своему ужасу я слышу, что справляются о цѣнѣ булавки и торгуются. Тутъ я больше не въ состояніи вытерпѣть и благородно ретируюсь.
Вотъ я гуляю одинъ по Стамбулу. Здѣсь я дѣйствительно видѣлъ лавки и мастерскія, которыхъ ни въ какомъ другомъ мѣстѣ не увидишь! Я гулялъ подъ сводами, проходилъ по галлереямъ, украшеннымъ арабесками по стѣнамъ и роскошными колоннами изъ бѣлаго и чернаго камня. Тутъ были мечети и фонтаны, таинственные задворки съ разнообразными людьми. Громадная толпа окружаетъ меня, носильщики съ большими ношами кричатъ: дорогу! Вереницы женщинъ подъ вуалями, въ сопровожденіи евнуховъ объѣзжаютъ базаръ, купцы предлагаютъ всевозможные товары, бедуины, пріѣхавшіе изъ пустыни, разгуливаютъ съ ружьемъ за плечами и съ кинжаломъ за поясомъ, дервиши дико воютъ, простирая руки къ небу, нищіе васъ окружаютъ со всѣхъ сторонъ, бросаются вамъ въ ноги и, не желая понять вѣжливаго отказа, держатъ свои тарелки у самой вашей груди: ослы и собаки производятъ невообразимый шумъ, неуклюжіе верблюды, нагруженные благовонными товарами изъ Индіи и Египта, проходятъ, покачиваясь, черезъ толпу. Арабская ночь! думаю я и весь погружаюсь въ это великолѣпіе. У лавки съ оружіемъ стоитъ купецъ-армянинъ и кричитъ мнѣ что-то, размахивая надъ головой стальнымъ клинкомъ. Онъ беретъ клинокъ въ руки, сгибаетъ его дугой и потомъ отпускаетъ; онъ дѣлаетъ ссс… въ воздухѣ. Онъ ударяетъ тихо имъ о стѣну и клинокъ издаетъ серебристый звукъ. Онъ бросаетъ въ воздухъ маленькую связку стальной проволоки и разрубаетъ ее пополамъ. Потомъ, смѣясь, показываетъ мнѣ лезвіе: оно безъ единой зазубрины. Купцы-турки сидятъ передъ своими лавками. У нихъ громадные тюрбаны и сидятъ они, поджавъ подъ себя ноги и не возвышая голоса. Если я хочу купить у нихъ что-нибудь, то могу получить мази, эссенціи, розовое масло и благовонныя пилюли въ позолоченныхъ флаконахъ. У нихъ есть всевозможные сорта водъ, какъ для одалисокъ, такъ и для эффенди, если они хотятъ надушиться, и порошокъ, придающій блескъ глазамъ, и капли въ кофе, вызывающія радостное настроеніе, но, несмотря на то, что все это очень заманчиво, я ничего не покупаю. Эти купцы неподвижны и преисполнены достоинства, ихъ носы имѣютъ внушительный видъ. Они сидятъ и мысленно переживаютъ сны, сказки, приключенія прошедшихъ дней. Армянинъ можетъ кричать, сколько ему угодно, а еврей извиваться и проклинать чужое невѣріе — а все-таки ни одинъ изъ нихъ не обладаетъ спокойствіемъ турка и ни одинъ изъ нихъ не получитъ мѣста въ вѣчныхъ садахъ пророка!
Стоящій тутъ человѣкъ въ бѣломъ тюрбанѣ — арабъ. Онъ весь состоитъ изъ однихъ мускуловъ и костей; кожа его, по цвѣту, напоминаетъ коричневую перчатку. Онъ гораздо болѣе гордъ, чѣмъ вмѣстѣ взятые армянинъ, турокъ и еврей. Онъ смотритъ на эти племена сверху внизъ, какъ на нѣчто глупое и необразованное. Онъ одинъ — соотечественникъ пророка и говоритъ на священномъ языкѣ! А шелковые товары и другія драгоцѣнности, которыми онъ торгуетъ, онъ самъ привёзъ на верблюдахъ въ Стамбулъ; когда онъ ихъ продастъ за дорогую цѣну, онъ пошлетъ въ далекія страны за новымъ товаромъ; вторично-же распродавъ свои запасъ онъ совершитъ далекое, счастливое путешествіе назадъ, въ Аравію, и никогда болѣе не возвратится. Я подхожу къ торговцамъ старымъ платьемъ. Что же наговорилъ мнѣ грекъ? Что евреи здѣсь, на базарѣ, справляютъ свои шабашъ? Лавки были открыты. Что онъ еще болталъ? Что эти лавки содержатъ евреи? Это были вовсе не евреи. Здѣсь господствовалъ арабскій носъ. Евреи ютятся въ Галатѣ, въ собственномъ, любимомъ Гетто, гдѣ они надуваютъ другъ друга, сколько душѣ угодно. Константинополь также кишитъ ими, но они являются какъ бы посредниками у тамошнихъ купцовъ, переводчиками, разносчиками, маклерами, проводниками. Нѣкоторые изъ нихъ занимаются сапожнымъ мастерствомъ; они носятъ свою мастерскую на спинѣ и садятся тутъ же, посреди улицы, чтобъ наложить заплату на сапогъ. На этомъ базарѣ не продаются исключительно поношенныя, но также разныя старыя вещи, относящіяся къ одеждѣ, начиная съ старомодной кривой сабли и кончая вышитыми мѣшочками. Тутъ были тряпки всевозможныхъ цвѣтовъ, всѣхъ оттѣнковъ, одежды изъ сѣрой, бедуинской байки, изъ дамасскихъ тканей, изъ шелка, изъ драгоцѣнныхъ мѣховъ. Здѣсь смѣшались всѣ сословія: парчевыя придворныя одежды, шелковыя шаровары изъ гарема, плащи дервишей и еврейскіе лапсердаки. Глазъ утомляется при видѣ всей этой массы разложенныхъ и развѣшанныхъ матерій, матерій самыхъ разнообразныхъ, и новыхъ и поношенныхъ, включая разорванныя покрывала, присланныя сюда изъ гарема! Но здѣсь вы увидите роскошные вышитые пояса, мистическія пряжки, вышитыя туфли и жакетки изъ золоченныхъ перьевъ. Въ одномъ ящикѣ лежитъ пара старыхъ туфель. Онѣ не представляютъ ничего особеннаго на видъ, но на подъемѣ онѣ украшены изумрудами. На одномъ мундирѣ виситъ орденъ. Въ концѣ концовъ я страшно утомляюсь при видѣ этого разнообразія, великолѣпія, пережившаго свое время. Иду отыскивать свою спутницу. Хотя я тщательно замѣчалъ каждый поворотъ, я сбиваюсь съ дороги и долго блуждаю вокругъ, пока, наконецъ, возвращаюсь къ булавкѣ съ бирюзой. Моя спутница стояла тутъ и о чемъ-то торговалась. Рѣчь шла не только о булавкѣ съ бирюзой, говорили еще о браслетѣ, на видъ очень цѣнномъ. На этотъ разъ я былъ рѣзокъ и прибѣгъ къ хитрости. «Развѣ ты не видишь, что это обручъ съ ноги одалиски», говорю я. «Вѣдь не надѣнешь же ты подобную вещь на руку?» И браслетъ былъ немедленно отодвинутъ въ сторону. Что касается булавки, то она въ своемъ родѣ довольно мила, говорю я. Мы ее отложимъ въ сторону, вѣдь не убѣжить же она отъ насъ! Посмотри на меня — я изнемогаю отъ усталости, я выбился изъ силъ отъ долгаго стоянія и хожденія! Пойдемъ куда-нибудь, гдѣ мы могли бы сѣсть! Я сказалъ и возбудилъ состраданіе. Проводникъ ведетъ насъ въ магазинъ шелковыхъ товаровъ.
