Август Мейхью - Блумсберийская красавица
— Я думаю, что и мнѣ нужно бы что-нибудь въ томъ же родѣ, отвѣтилъ Долли.
— Ахъ, я и забыла, возразила она: — напомните мнѣ утромъ, милый; вамъ нуженъ комодъ.
— Мнѣ особенно нужно кресло, сказалъ Долли.
— Вѣдь будетъ и такъ много креселъ; зачѣмъ же входить въ лишнія издержки, Адольфусъ? возразила экономная супруга. — Вы можете пользоваться тѣми, которыя я заказала для себя.
— Но я хочу имѣть для себя особое кресло, продолжалъ Долли, съ возрастающимъ раздраженіемъ: — обитое кожей, просторное кресло.
— Мистеръ Икль, упрекнула жена: — позвольте васъ спросить, какая будетъ польза изъ того, что я лѣзу изъ кожи, стараясь сберечь деньги, если вы будете мѣшать мнѣ подобными нелѣпо-эксцентричными наклонностями? Я бы желала, чтобъ вы были поразсудительнѣе, мой милый.
Но Долли, въ концѣ концовъ, все-таки добился кресла, и сообщилъ мнѣ, что одержалъ первую побѣду, и намѣревается продолжать въ томъ же духѣ.
Вилла близъ Твикенгема была, говоря умѣреннымъ языкомъ, просто совершенство. Сады въ ней были такъ великолѣпны, что три садовника жаловались на обременительность работы и говорили, что надо еще держать мальчика. Хотя плата была и высока, но по соображеніи съ красотою мѣстности (какъ выражалась надменная Анастасія) «даже при цѣнѣ вдвое большей должно было считать наемъ чрезвычайно дешевымъ». Если было много слугъ, то хозяйка дома замѣчала, что «она найдетъ довольно работы для всѣхъ». Такого рода аргументъ, хотя и утѣшителенъ, но имѣетъ свои темныя стороны.
— Душа моя, ни вовсе не въ состояніи жить такимъ образомъ, жаловался Долли.
— Разъ навсегда, мистеръ Икль, возразила Анастасія съ подавляющимъ достоинствомъ: — позвольте мнѣ распоряжаться своимъ домомъ такъ, какъ я считаю лучше. Я все обдумала, благоразумно ограничивъ нѣкоторые изъ нашихъ лишнихъ расходовъ; прежде всего, вы должны оставить свой клубъ.
Это было тяжелымъ ударомъ для Долли, который любилъ посѣщать клубъ — спасительный пріютъ для женатыхъ людей.
— Но, моя милая! пробормоталъ онъ.
— Потомъ, у васъ, я увѣрена, довольно будетъ платья лѣтъ на десять, такъ что счетовъ отъ портныхъ получать болѣе не предвидится…
— Однакожъ, жизнь моя, протестовалъ супругъ, который привыкъ одѣваться хорошо.
— A лучше всего въ здѣшней сельской жизни то, Долли, продолжала жена: — что вамъ некуда тратить денегъ, хотя бы даже вы и хотѣли этого; право, одного фунта вамъ будетъ довольно-предовольно на мѣсяцъ.
— Клянусь честью, моя милая, простоналъ маленькій человѣчекъ, огорченный тѣмъ, что всѣ жертвы приходится дѣлать только ему.
Когда домъ былъ устроенъ, какъ слѣдуетъ, въ милой мамашѣ, въ Блумсбери-скверъ отправили письмо съ просьбою провести нѣсколько дней въ Твикенгемѣ. Прелестное дитя сильно желало выставить передъ родительскими глазами хорошую мебель, украшавшую ея домъ. Нѣжная родительница не замедлила прибытіемъ. Любопытство ея было возбуждено до такой степени, что еслибы приглашенія не послали, то можно бы было ждать съ ея стороны насильственнаго визита. Она привезла съ собой сундукъ, который предвѣщалъ что-то въ родѣ цѣлаго мѣсяца пребыванія въ Твикенгемѣ. Сказать правду, милая мамаша нѣсколько завидовала, гуляя по великолѣпнымъ комнатамъ своей дочери. Она въ восхищеніи складывала руки, осматривая рѣзныя кровати, и постукивая кулакомъ въ упругіе матрацы. Она ощупывала тонкое бѣлье и малиновые шелковые обои. Она готова была присягнуть, что комнаты для слугъ лучше, чѣмъ у нея самой. «Какъ! полотняныя простыни, а брать твой Бобъ спитъ на коленкорѣ!» восклицала она въ изумленіи. Брюссельскіе ковры, куча бархату, турецкіе, персидскіе коврики, все это вызывало у нея громкія восклицанія и затаенную зависть.
Достойная старушка завидовала до послѣдней степени; самое худшее было то, что при видѣ всего этого она должна была принимать радостный и гордый видъ. «Какъ бы я хотѣла имѣть платье, такое, какъ занавѣсы въ вашей гостиной!» Это было единственное замѣчаніе, которое она осмѣлилась сдѣлать.
Посѣщеніе мамаши можно было легко объяснить тѣмъ, что мистриссъ Икль еще мало знала толкъ въ хозяйствѣ, и чувствовала себя столь же смущенною, сдѣлавшись госпожей обширнаго зданія въ Тинкенгемѣ, какъ можетъ быть смущена невинная молодая лэди, привыкшая управлять тележкой, запряженной пони, когда увидитъ себя на козлахъ большой телеги съ длинными возжами въ рукахъ. Послѣ многихъ совѣщаній между матерью и дочерью, — заключенія, къ которымъ онѣ пришли, были, для формы, сообщены мастеру Иклю, чтобъ узнать, не имѣетъ онъ противъ нихъ какихъ нибудь возраженій.
— Мы съ Анастасіей уладили все, начала мистриссъ де-Кадъ, смѣло рѣшившаяся объяснить Долл всю дѣловую сторону своихъ заключеній. — Вы представить себѣ не можете, Икль, какъ это милое дитя заботится, чтобъ поддержать приличный видъ, необходимый для свѣта. — Но прежде всего, скажите мнѣ, вы желаете имѣть завтракъ каждый день?
Посмотрѣвъ на нее нѣсколько минутъ, пока собирался съ мыслями, Долли отвѣчалъ, съ нѣкоторымъ недоумѣніемъ, что привыкъ завтракать каждый день.
— Не знаю, можно ли будетъ устроить завтракъ, Икль, сказала ему теща, покачивая головою.
— Какъ! нельзя устроить завтрака? — нельзя, въ моемъ собственномъ домѣ? вскричалъ Долли.
— Вашихъ шестьсотъ фунтовъ въ годъ не надолго станетъ для поддержки такого дома, объяснила мамаша.
— Но вѣдь есть еще ея шестьсотъ фунтовъ, возразилъ супругъ.
Кашлянувъ нѣсколько разъ, мистриссъ де-Кадъ продолжала:
— Я думаю, что Анастасія рѣшилась насколько возможно быть бережливой; она хочетъ копить свои доходы для дѣточекъ, если будетъ осчастливлена ими. Я сильно сомнѣваюсь, чтобы 8 фунтовъ въ недѣлю было достаточно для поддержки такого дома, Икль.
Несчастный Долли былъ какъ въ туманѣ. Ее доходъ! бережливой на сколько возможно! Это было что-то новое и неожиданное. Не желая разсуждать объ этомъ предметѣ съ мистриссъ де-Кадъ, онъ сказалъ:
— Если восьми фунтовъ недостаточно, возьмите десять.
— Но, Икль, будьте разсудительны, воскликнула она:- подумайте, хотя немного, прежде чѣмъ говорить такія вещи. Вспомните, что нужно уплачивать на наемъ помѣщенія. Кромѣ того, — налоги, плата прислугѣ. Хотѣла бы я знать, откуда взять столько денегъ?
Это разсужденіе ему показалось смѣшнымъ.
— Откуда? вскричалъ онъ. — Конечно, изъ дохода Анастасіи! онъ ей выдѣленъ!
Спокойствіе, съ которымъ тёща посмотрѣла на Долли, было убійственно.
— Не думаю, мистеръ Икль, замѣтила она: — чтобъ мистеръ де-Кадъ, какъ опекунъ дочери, согласидся подъ какимъ бы то ни было видомъ, трогать достояніе Анастасіи!
Могъ ли Долли вѣрить своимъ ушамъ? Онъ вскочилъ, какъ бѣшеный, и промчавшись самымъ невѣжливымъ образомъ мимо дорогой тёщи, которая стояла, какъ пораженная громомъ, — бросился вверхъ по лѣстницѣ, въ спальню жены. Его блѣдное лицо и дрожащія губы сильно встревожили изящную Анастасію которая, сидя на свой «duchesse», занималась умащиваніемъ своихъ прекрасныхъ бровей.
— Въ чемъ дѣло, скажите на милость? спросила она.
— Мистриссъ Икль, началъ запыхавшійся Долли: — ваша мать позволила себѣ, я — я боюсь — съ вашего одобренія, — произнести нѣсколько такихъ словъ, которыя требуютъ объясненій и оправданія съ вашей стороны немедленно, или…
— Или что, мистеръ Икль? спокойно спросила супруга.
— Или всѣ близкія отношенія между нами должны кончиться, сказалъ Долли.
Онъ хотѣлъ сказать: «или я оставлю этотъ домъ», но хладнокровіе жены его усмирило.
— Какъ вамъ угодно, мистеръ Икль, возразила Анастасія, возвращаясь къ своимъ бровямъ.
— Правда ли, сударыня провозгласилъ Долли, стараясь принять на себя величественный видъ; — правда ли, что вы уполномочили мистриссъ де-Кадъ такъ неприлично выразиться относительно вашего дохода?
— Я не вижу, какое отношеніе мой доходъ можетъ имѣть до васъ, мой другъ! возразила мистриссъ Икль, даже не смотря на мужа.
— Подъ вліяніемъ страсти, сударыня, началъ Долли, задѣтый за живое: — я великодушно раздѣлилъ съ вами мое состояніе. Когда вашъ отецъ сказалъ мнѣ, что у васъ нѣтъ ни пенни за душой, то вмѣсто ропота, я уравнялъ васъ въ богатствѣ съ собою. Я сдѣлалъ это потому, что обожалъ васъ, сударыня, и имѣлъ глупость думать, что и вы питаете ко мнѣ нѣжность!
— Продолжайте, сэръ, продолжайте! вскричала Анастасія, наклоняясь надъ зеркаломъ, быть можетъ, для того, чтобы скрыть выступившій на лицѣ румянецъ.
— И теперь, теперь, продолжалъ Долли, какъ настоящій храбрецъ: — теперь вы осмѣливаетесь потрясать этимъ доходомъ передъ моими глазами, и не позволяете мнѣ взять ни одного пенни изъ вашихъ денегъ. Я краснѣю за васъ! Это было предумышлено заранѣе, теперь я вижу это ясно — я былъ обманутъ!
Быть можетъ, Анастасія была такъ занята своими бровями что не имѣла времени слушать разсердившагося маленькаго человѣка. Въ самомъ дѣлѣ, они трудно расположить какъ слѣдуетъ густую бровь и въ то же время поддерживать споръ съ должнымъ умѣньемъ. Снисходя, вѣроятно, къ ея мнѣнію, Долли былъ такъ любезенъ, что повторилъ свое послѣднее замѣчаніе.
