Чарльз Диккенс - Блестящая будущность
— Сегодня я поведу тебя совсѣмъ по другой дорогѣ, - и дѣйствительно повела въ другую часть дома.
Мы прошли черезъ открытую дверь въ мрачную комнату съ низкимъ потолкомъ. Тамъ находились какіе-то люди и Эстелла присоединилась къ нимъ, говоря мнѣ:
— Ступай туда, мальчикъ, и стой, тамъ, пока тебя не позовутъ.
«Туда» оказалось у окна, и я подошелъ къ окну и стоялъ «тамъ», чувствуя себя очень неловко.
Я догадывался, что мой приходъ прервалъ разговоръ въ комнатѣ, и всѣ находившіеся въ ней люди глядѣли на меня, и я весь замеръ подъ ихъ пристальными взглядами.
Въ комнатѣ было три лэди и одинъ джентльменъ. У всѣхъ у нихъ былъ скучающій и равнодушный видъ, какъ у людей, дожидающихся по чужому капризу, и самая разговорчивая изъ лэди съ трудомъ подавляла зѣвоту. Эта лэди, которую звали Камилла, очень напоминала мнѣ сестру, съ тою только разницею, что была старше и съ болѣе грубыми (когда я успѣлъ разглядѣть ее) чертами лица.
— Бѣдняга! — говорила эта лэди такъ же отрывисто, какъ и сестра:- онъ никому не врагъ, какъ только самому себѣ!
— Было бы умнѣе быть врагомъ кого-нибудь другого, — отвѣчалъ джентльменъ.
— Кузенъ Джонъ, — замѣтила другая лэди:- мы должны любить ближняго.
— Сара Покетъ, — возразилъ кузенъ Джонъ:- если человѣкъ самому себѣ не ближній, то кто же ему ближній?
Миссъ Покетъ засмѣялась, и Камилла засмѣялась и сказала подавляя зѣвокъ:
— Вотъ что выдумали!
Но мнѣ показалось, что они находятъ выдумку хорошей! Третья лэди, которая еще не говорила ни слова, произнесла важно и напыщенно:
— Вполнѣ вѣрно!
— Бѣдняга! — продолжала Камилла (и всѣ они, какъ я чувствовалъ, глядѣли все время на меня):- онъ такой странный! Повѣритъ ли кто, что, когда умерла жена Тома, онъ не могъ понять, что необходимы плерезы для траура дѣтей? «Боже мой!» говорилъ онъ, «Камилла, не всели это равно, разъ бѣдняжки одѣты въ черное?» Каковъ нашъ Матью! Вотъ что выдумали!
— Онъ добрый человѣкъ, — замѣтилъ кузенъ Джонъ:- Боже сохрани, чтобы я сталъ отрицать, что онъ добрый человѣкъ; но онъ никогда, никогда не пойметъ, что такое приличія.
— Вы знаете, что я вынуждена была проявить твердость, — продолжала Камилла. — Я сказала: это будетъ позоромъ для нашей семьи. Я сказала ему, что безъ плерезъ наша семья будетъ опозорена. Я плакала отъ завтрака до обѣда. Я разстроила себѣ пищевареніе. Наконецъ онъ вспылилъ по обыкновенію и, выругавшись, сказалъ: «Дѣлайте, какъ знаете». Слава Богу, для меня всегда будетъ служить утѣшеніемъ, что я тотчасъ пошла въ проливной дождь и купила плерезы.
— Но вѣдь заплатилъ за нихъ, конечно, онъ? — спросила Эстелла.
— Вопросъ не въ томъ, дорогое дитя, кто заплатилъ за нихъ, — отвѣтила Камилла. — Я купила ихъ. И я часто съ умиленіемъ думаю объ этомъ, когда просыпаюсь по ночамъ.
Звуки отдаленнаго колокольчика и крикъ или зовъ изъ коридора, по которому я пришелъ, прервали бесѣду, и Эстелла сказала мнѣ:
— Пора, мальчикъ!
Когда я уходилъ, они всѣ глядѣли на меня съ крайнимъ презрѣніемъ, и, уходя, я слышалъ, какъ Сара Покетъ проговорила:
— Скажите на милость! Что еще дальше будетъ!
А Камилла прибавила съ негодованіемъ:
— Бываютъ же фантазіи! вотъ что выдумали!
Когда мы шли со свѣчкой по темному коридору, Эстелла вдругъ остановилась и повернулась ко мнѣ; наклонивъ свое лицо близко къ моему, она проговорила съ свойственнымъ ей задоромъ, точно дразнила меня:
— Ну?
— Что прикажете, миссъ? — отвѣчалъ я, споткнувшись и чуть не упавъ.
Она стояла и глядѣла на меня, и я, конечно, стоялъ и глядѣлъ на нее.
— Я хорошенькая?
— Да; я нахожу, что вы очень хорошенькая.
— И я дерзка?
— Не такъ, какъ въ прошлый разъ.
— Не такъ?
— Нѣтъ.
Она вспылила, задавая послѣдній вопросъ, и, какъ только я отвѣтилъ ей, изо всей мочи ударила меня по лицу.
— Ну, что? — произнесла она. — Грубый уродъ ты эдакій, что ты тенерь обо мнѣ думаешь?
— Не скажу.
— Потому что я перескажу наверху? Потому не скажешь?
— Нѣтъ, не потому.
— Отчего ты не заплакалъ, негодный мальчишка?
— Оттого, что я больше никогда не заплачу изъ-за васъ, — сказалъ я.
И это было самое лживое увѣреніе въ мірѣ, такъ какъ я уже въ ту минуту внутренно обливался слезами изъ-за нея. Никто не знаетъ лучше меня, какъ много горя причинила она мнѣ впослѣдствіи.
Послѣ этого происшествія мы поднялись по лѣстницѣ и встрѣтили джентльмена, который спросилъ:
— Кто это съ вами? — онъ остановился и глядѣлъ на меня.
— Мальчикъ, — отвѣчала Эстелла.
Господинъ былъ плотный мужчина съ чрезвычайно смуглой кожей, чрезвычайно большой головой и такими же большими руками. Онъ взялъ мой подбородокъ въ свою большую руку и повернулъ мое лицо къ свѣчкѣ. Онъ преждевременно оплѣшивѣлъ, и у него были густыя черныя брови, которыя не лежали гладко, а торчали ежомъ. Глаза глубоко сидѣли въ впадинахъ и были непріятно остры и подозрительны. Толстая цѣпочка отъ часовъ висѣла у него на жилетѣ; большія черныя точки покрывали тѣ мѣста на его лицѣ, гдѣ могли бы быть усы и борода, если бы онъ отростилъ ихъ.
Онъ былъ совсѣмъ посторонній для меня человѣкъ, и я не могъ тогда предвидѣть, что когда-нибудь онъ будетъ играть роль въ моей жизни; но тѣмъ не менѣе я хорошо разглядѣлъ его.
— Мальчикъ изъ здѣшняго околодка? — спросилъ онъ.
— Да, сэръ, — отвѣчалъ я.
— Какъ ты сюда попалъ?
— Миссъ Гавишамъ послала за мной, сэръ, — объяснилъ я.
— Хорошо! Веди себя, какъ слѣдуетъ. Я довольно хорошо знаю мальчиковъ и могу сказать, что вы бѣдовый народъ. Смотри же, веди себя хорошо! — пригрозилъ онъ мнѣ, кусая ногти.
Съ этими словами, онъ выпустилъ мой подбородокъ, чему я очень обрадовался, такъ какъ его руки пахли душистымъ мыломъ, и пошелъ внизъ по лѣстницѣ. Я подумалъ: «Не докторъ ли это?» но тутъ рѣшилъ: «Нѣтъ, не докторъ; онъ былъ бы тогда спокойнѣе и привѣтливѣе». Но мнѣ некогда было раздумывать объ этомъ, потому что мы скоро пришли въ комнату миссъ Гавишамъ, гдѣ она сама и все вокругъ нея было какъ разъ въ томъ же видѣ, какъ и въ прошлый разъ. Эстелла оставила меня у двери, и я стоялъ тамъ до тѣхъ поръ, пока миссъ Гавишамъ не взглянула на меня.
— Такъ! — сказала она, не вздрогнувъ и не удивившись:- дни прошли, не правда ли?
— Да, ма'амъ, сегодня…
— Хорошо, хорошо, хорошо! — она нетерпѣливо задвигала пальцами. — Я не хочу знать. Готовъ ты играть?
Я вынужденъ былъ отвѣтить съ смущеніемъ:
— Не думаю, ма'амъ.
— И въ карты не можешь, какъ въ тотъ разъ? — спросила, она, пытливо глядя на меня.
— Нѣтъ, ма'амъ; въ карты я могу, если прикажете.
— Если домъ этотъ кажется тебѣ такимъ старымъ и мрачнымъ, мальчикъ, — сказала миссъ Гавишамъ нетерпѣливо, — что ты не хочешь играть, то можетъ быть ты будешь работать?
Я могъ успѣшнѣе отвѣтить на этотъ вопросъ, чѣмъ на первый, и сказалъ, что готовъ работать.
— Ну, такъ ступай въ ту комнату, — она указала своей морщинистой рукой на дверь за моей спиной, и дожидайся, пока я приду.
Я перешелъ черезъ площадку лѣстницы и вошелъ въ указанную ею комнату. Эта комната была точно такъ же темна, и воздухъ въ ней былъ спертый. Въ каминѣ развели недавно огонь, но такъ неискусно, что онъ скоро потухъ, и дымъ, нехотя наполнявшій комнату, дѣлалъ ее еще сырѣе… онъ походилъ на туманъ нашихъ болотъ. Свѣчи, горѣвшія въ громадныхъ подсвѣчникахъ на высокомъ каминѣ, слабо освѣщали комнату: было бы вѣрнѣе сказать, что онѣ чутьчуть нарушали ея потемки. Комната была просторная и, я сказалъ бы, красивая, если бы все въ ней не было покрыто пылью и плѣсенью и не находилось въ разрушеніи. Самымъ выдающимся предметомъ въ ней былъ длинный столъ покрытый скатертью, точно тутъ когда то давно готовился пиръ. Посреди скатерти стояло что-то въ родѣ вазы или какого-то украшепія, что именно — трудно было разобрать изъ-за паутины, которая окутала все густымъ покрываломъ. Пауки бѣгали по ней взадъ и впередъ, точно они были чѣмъ-то обезпокоены.
Я слышалъ также, какъ мыши скреблись за стѣной, точно и онѣ были встревожены. Но черные тараканы не обращали никакого вниманія на всю эту суматоху и ползали около камина степенно и по-стариковски, точно они были глухи и слѣпы и не въ ладахъ другъ съ другомъ.
Эти ползающія созданія поглотили мое вниманіе, и я наблюдалъ за ними на нѣкоторомъ разстояніи, когда миссъ Гавишамъ положила мнѣ на плечо руку. Въ другой рукѣ она держала клюку, на которую опиралась, и походила на колдунью, хозяйку здѣшнихъ мѣстъ.
— Вотъ, — сказала она, указывая клюкой на длинный столъ, — куда меня положатъ, когда я умру. Они всѣ придутъ и будутъ глядѣть на меня.
Съ смутнымъ опасеніемъ, какъ бы она теперь же не легла на столъ и не умерла, для болѣе полнаго сходства съ зловѣщей восковой фигурой, видѣнной мною на ярмаркѣ, я вздрогнулъ и оглянулся.
