Сабахаттин Али - Юсуф из Куюджака
Те, кто счел слова Шакира обычной пьяной похвальбой, ошибались. Распутник, привыкший, что каждое его желание исполняется, никак не мог забыть оскорбление, которое на людях нанес ему Юсуф, и полагал, что будет полностью отомщен, лишь заполучив Муаз-зез. Тогда он сможет сказать Юсуфу:
- Ты ее от меня оберегал, а я вот беру в дом женой!
Вначале отец даже слушать ничего не хотел. Он не допускал и мысли, что его снохой будет дочь какого-то чиновника, кем бы этот чиновник ни был. Но после долгого спора, который происходил с глазу на глаз в запертой комнате, он согласился. Вообще они всегда умели уступать друг другу. Хильми-бей как будто даже побаивался сына. Не раз после долгих споров он соглашался на то, против чего вначале решительно возражал. Но в этом случае он не видел необходимости слишком уж упираться. Дочь каймакама, пожалуй, не хуже дочери какого-нибудь богача. По всей вероятности, Шакир сумел убедить отца, что этот брак одновременно будет им и выгоден. Но оба они решили, что, прежде чем сватать Муаззез, лучше заранее связать Саляхаттина-бея по рукам и ногам. Так они хотели ускорить дело, - их настойчивые попытки добиться согласия Саляхаттина-бея натыкались на уклончивые ответы, а они не хотели ждать.
Случай с Юсуфом и поселение Кюбры с матерью в доме Саляхаттина-бея заставили их поторопиться, используя влиятельных лиц, они повели атаку на каймакама со всех сторон. Просьбы и уговоры постепенно сменились угрозами. Саляхаттин-бей и не думал, что дело примет такой оборот. Он понимал, как мало значит правительственный чиновник в сравнении с этими людьми, которые, в сущности, были хозяевами края, и знал, что хотя они и вынуждены считаться с каймакамом, но, при желании, могут и сместить с должности. Поэтому он совсем сник.
Единственно возможный выход - уехать, бросив все, - был для него закрыт, пока в руках Хильми-бея находился вексель. Между тем протяни он еще немного, и все влиятельные лица округи, объединившись, могут перейти к решительным действиям, а это повлечет за собой отрешение от должности и в конце концов публичный позор.
Воля Саляхаттина-бея, подорванная постоянной выпивкой, начинала сдавать. Мало-помалу мысли его приняли иное направление, и он стал задавать вопросы: «Какой смысл так упорствовать?» Шакир не только не отказался от своего намерения, но все больше распалялся и можно было заключить, что эта женитьба для него не мимолетная прихоть. А если человек чего-нибудь так сильно добивается, то разве невозможно предположить, что со временем он исправится? Может, он хочет завести семью, потому что ему опостылела та грязная жизнь, которую он вел до сих пор. И если это так, то насколько бессмысленными выглядят все его, Саляхаттина-бея, возражения. Разве и сам он в молодости не грешил, хотя и никогда не опускался так низко?
Чем больше он думал, тем более неразумным представлялось ему собственное поведение. Ему стало казаться, что он напрасно мучает и себя и других. К тому же адвокат Хулюси-бей тоже перестал поддерживать его.
- Тебе видней, делай как лучше! - говорил он. Бедняга не забывал, что здесь ему жить и зарабатывать свой хлеб.
Наконец Саляхаттин-бей решил открыться Юсуфу. Позвав его как-то к себе, он сказал:
- Юсуф! Муаззез уже в том возрасте, когда надо выходить замуж. За нее сватаются. Я тебе ничего не говорил, но, вероятно, ты слышал - ее руки просит сын Хильми-бея Шакир! Я знаю, что вы с ним не в ладах. Но дело идет о счастье твоей сестры. Вначале я не был склонен принять это сватовство, так как считал Шакира неисправимым развратником. Но люди, которым я доверяю, утверждают, что парень он, в сущности, неплохой, только по молодости лет да под влиянием дурных приятелей ведет немного распущенную жизнь. Теперь же, после того как он посватался к Муаззез, за ним никто не замечает прежнего сумасбродства. Многие даже говорят: удивляемся, мол, как парень, не знавший никакого удержу, сделался вдруг таким тихоней. Значит, он может исправиться. Ты, конечно, не станешь противиться замужеству Муаззез из-за ваших ребяческих ссор… - Тут только Саляхаттин-бей заметил, что Юсуф плетет косичку из бахромы на занавесе и совсем не слушает его. Он умолк, огорченный.
Юсуф оставил занавес:
- Раз ты уже решил, к чему теперь мне все это рассказывать? Ты - отец, ты и должен думать о судьбе дочери. А мне что?
- Помилуй, Юсуф! Разве я не знаю, что ты заботишься о Муаззез больше, чем я? Ты - ей и за старшего брата, и за отца. Чего говорить, даже мать о ней так не заботилась, как ты. Поэтому ты не отмахивайся, мне, мол, что. Я ведь с тобой советуюсь, как с равным. Старое зло свое отбрось, но если видишь в сватовстве Шакира что-либо дурное, говори. Почему ты отмалчиваешься? Может, тебе что-нибудь известно?
- Мае известно, что Шакир - сукин сын! За таких девушек не выдают.
- Я раньше тоже так думал, Юсуф! Но верно ли будет, если мы наотрез откажем? Все говорят, что Шакир очень переменился.
- Отчего же он переменился?
- Оттого, что решил стать человеком, образумился.
- А вы и поверили?
- С чего же он тогда присмирел?
- Со страху… Если бы ты знал, как Шакир и Хильми-бей рвут и мечут! Я кое о чем догадывался, только никак в толк не мог взять, почему. Спасибо, Али раскрыл мне глаза. Али тоже ничего определенного не знает, только слышал, что говорят в городе. Дыма без огня не бывает. Если даже одна десятая того, что я слыхал, правда, то таким не то что девушку отдать - «здравствуй» сказать позор.
- Все это, наверное, преувеличено или выдумано. Разве можно судить о человеке по сплетням?
Юсуф отвернулся, словно их разговор затянулся и наскучил ему:
- Делайте, как хотите. Вы меня спросили, я вам ответил…
Поведение Юсуфа рассердило Саляхаттина-бея.
- Конечно, я сделаю так, как хочу. Но если бы ты сказал все, что тебе известно, и перестал бы на что-то намекать, было бы еще лучше.
Юсуф пожал плечами, поднялся и хотел было уйти, но Саляхаттин-бей, побледнев, схватил его за руку:
- Вы все сговорились меня доконать, что ли? - -заговорил он дрожащим прерывистым голосом. - Неужто не только город, но даже и мои домашние ополчились против меня, а я-то надеялся, Юсуф, что хоть ты поймешь меня. Юсуф! Я думал, - ты - единственный родной мне человек. Я ведь с ума схожу, сынок. С ума схожу… Если так будет продолжаться, я убегу куда глаза глядят или пущу себе пулю в лоб. Ты говоришь, чтобы я не отдавал Муаззез за Шакира, не так ли? Прекрасно! И я этого не хочу! Но что я могу поделать? Если ты можешь дать мне совет, говори. Я поступлю так, как ты скажешь. Но у меня нет больше сил бороться. Я больше не в состоянии тянуть, не в силах отбиваться от этой стаи коварных, злобных волков, делать вид, что не понимаю их угроз, каждый день выдумывать новые предлоги и вежливо улыбаться. Я тоже человек, Юсуф. Я тоже состою из мышц и нервов. Пожалей меня хоть немного!
Губы несчастного дрожали. Сердце Юсуфа сжалось от бесконечного сострадания и любви к этому человеку. С трудом удержавшись от того, чтобы броситься ему на шею и расцеловать, он только и смог сказать:
- Поступайте, как вам кажется лучше, отец! Но если хотите знать, чего стоят эти люди, поговорите с нашей Кюброй и ее матерью. Я думаю, они достаточно знают этих негодяев.
- Какое отношение Кюбра и ее мать имеют к Хильми-бею?
- Не знаю… Вероятно, большее, чем мы можем предположить.
XVI
Юсуф позвал Кюбру и ее мать. Увидев Саляхаттина-бея, они испугались.
- Вы не успели в тот вечер рассказать мне все до конца, - обратился к ним Юсуф. - Начните теперь сначала, отец тоже хочет послушать.
Саляхаттин-бей усадил женщин и добавил:
- Можете мне все рассказать, не бойтесь. Ваша история, кажется, имеет отношение к Хильми-бею. А его сын Шакир сватает нашу Муаззез. Я готов дать согласие. Но Юсуф сказал мне, что вы о них кое-что знаете, и пока я об этом не услышу, не могу принять окончательного решения. Начало он мне уже рассказал, так что вы говорите только о том, что касается Хильми-бея и его семьи. Наверное, эта история связана с Кюброй?
Мать и дочь некоторое время молчали, не зная, как отвечать на эти неожиданные вопросы. Кюбра опустила голову и уставилась в пол. Тогда Саляхаттин-бей обратился к ней:
- Кюбра, дочь моя! Муаззез - твоя сестра, и ты, конечно, желаешь ей добра… Подумай об этом и расскажи мне все, что знаешь. Все, что произошло. Хорошо?
- Жаль Муаззез. Не отдавайте им ее! - не поднимая головы, тихо ответила девочка.
- Хорошо, дочь моя. Но скажи, почему? Отчего вы покинули дом Хильми-бея? Если вы с ним поссорились, то почему работали у него на сборе маслин? И почему потом пришли к Юсуфу?
- А что же нам было делать, бей-эфенди? Умирать с голоду?
Женщина опять заплакала. Юсуф всегда злился на людей, у которых глаза на мокром месте. Но у матери Кюбры слезы, казалось, были из самого сердца, и при виде их нельзя было не разделить ее горя.
